Светлана Алешина - Большая волна
Едва меня увидев, Фимка бросился ко мне с криком:
— Майор Турсунов! Оля, это был майор Турсунов!
— Что значит «это был»? — спросила я. — А сейчас его уже нет?
— Майор Турсунов! — упрямо повторял Фимка, не замечая моей иронии. — Это он мне зуб выбил, скотина! И рожу разукрасил — тоже он.
— Объясни мне, Фимка, что это было? — потребовала я. — Или ты работаешь на какую-нибудь монгольскую мафию и просто не поделил с Турсуновым прибыль от продажи контрабандного конского навоза?
— Фу, Оля! — возмутился Шаблин. — Ну почему именно навоза?! Что же ты думаешь, в Монголии нормальному мафиози нечем больше заняться? Разве там мало симпатичных таких монголочек?
— Нет, Фима! — сказала я. — Там много несимпатичных монгольчиков, потомков Чингизхана, очень, как я думаю, ревнивых. Я беспокоюсь за тебя, Фима. Сегодня тебя уже чуть не убили! И опять — из-за женщины. Ты, наверное, приставал к жене этого Турсунова?
Фимка сразу стух и уныло махнул рукой:
— Не в женщинах дело, — заявил он. — Ни из-за одной женщины так не отметелят, пожалуй…
Он вдруг засмеялся совсем невеселым смехом и добавил с ухмылкой:
— Да, это первый случай, когда я получил по морде, и по другим частям тела тоже, из-за мужчины!
— Ты что, сменил ориентацию? — спросила я в притворном ужасе.
Фима только махнул рукой, осторожно потрогал пальцами синяк под глазом и вздохнул.
— Разукрасил, гад!.. Ничего я не менял. Меня купить хотели, а не продаюсь я, как оказалось. Вот он и рассердился слегка.
— А ну-ка, давай подробности! — потребовала я.
Фимка принялся рассказывать. Говорил он неохотно, фразы комкал, но я поняла то, что он хотел как-то замаскировать, увести от моего внимания.
Он, оказывается, был одним из основных журналистов, на которых была рассчитана предвыборная кампания министра. Купили его элементарно, не знаю уж, кто конкретно этим занимался — Чугунков, Менделеев или сам министр. Фимке пообещали, что в случае избрания министра президентом, его сделают редактором «Мира катастроф». И это помимо немалых гонораров за материалы, напичканные политической рекламой. Фима, конечно, ухватился за эту возможность обеими руками. Он давно уже чувствовал, что перерос свое место в газете. Авторитет, конечно, и уважение молодых сотрудников и особенно сотрудниц, но самому-то ему уже хотелось большего — важного и престижного.
Да и что такое, в конце концов, специальный корреспондент? Вечные разъезды и вообще на побегушках — «смотайся туда», «съезди сюда», «срочно в номер», «отдохнешь в следующий раз» и тому подобные прелести жизни главного журналистского пера газеты. Да и денег, которые платили ему за всю эту суетень, Фиме хватать перестало. Его старенькая холостяцкая квартирка на Арбате стала раздражать вечной облезлостью стен и обшарпанностью мебели, а главное, тем, что вызывала кривую усмешку у девушек, которых он приводил в нее. То ли сам он постарел, то ли девушки теперь пошли какие-то другие, Фимка понять не мог, ведь квартира-то оставалась все та же.
В общем, предложение поработать на министра в его предвыборной кампании пришлось Фиме как нельзя кстати. Но обо всем этом я догадалась сама, поскольку знала немного реалии его жизни. Фимка же больше напирал на свое спасательское самосознание и развивал геополитические идеи, связанные с его надеждами на будущую деятельность министра в качестве Президента России.
Слежку за собой, по его утверждению, он почувствовал еще в Москве, в аэропорту. Но пара бутылок пива и вечное Фимкино: «А, ерунда!» — помогли ему забыть такие мелкие неприятности, как ощущение чьих-то глаз, сверлящих тебе спину. А тут в салон самолета вошла стюардесса с вполне профессиональной внешностью и фигурой, и Фима вообще забыл, куда летит.
Первый раз майор в пограничной форме налетел на него у палатки геофизиков. Он представился начальником охраны секретной зоны майором Турсуновым и потребовал у Фимы документы.
Фима показал ему свое редакционное удостоверение, обеспечивающее ему допуск практически на все территории в районе любого бедствия при проведении спасательных работ. С подписью самого Чугункова. Фима всегда чувствовал себя с этим удостоверением, как на вездеходе среди болота милицейских кордонов.
Турсунов, однако, сунул его удостоверение к себе в карман и объявил, что задерживает его за нарушение режима посещения закрытой зоны стратегического значения. Фима растерялся и наверняка дал бы себя увести, если бы его не выручил вовремя вышедший из палатки на шум очкастый геофизик. Того обмануть было не так просто. Он хорошо знал и все секретные объекты, и кто, и что должен охранять, и всех офицеров на заставе.
Он потребовал документы у Турсунова, тот вынужден был предъявить удостоверение офицера ФСБ, после чего Финкельштейн чуть ли не силой забрал у него Фимкино удостоверение и самого Фимку. Об этом Фимка мне и рассказывал, когда знакомил меня с геофизиком.
На заставе Фимка фактически сам вновь нарвался на Турсунова. Он по моей просьбе вломился-таки после долгих переговоров с Евграфовым в комнату, где держали старика-айна, и столкнулся нос к носу с Турсуновым. Тот очень обрадовался.
Прямо при старике, ничуть не смущаясь его присутствием, Турсунов сделал Фимке следующее предложение: Шаблин продолжает работать на министра, но все материалы, которые он будет готовить в номер, должны проходить через людей, на которых работает он, Турсунов, но так и не назвал — на кого именно. И там в них будут добавлять некоторую информацию — совсем небольшие изменения авторского текста, не касающиеся авторских оценок, исключительно фактические. Фимка в очень грубой форме, используя ненормативную лексику, отказался. Вот тогда Турсунов и поставил ему синяк под глазом. И вновь принялся говорить в том же спокойном тоне делового предложения. А Фимка присмирел и только упрямо мотал головой, когда Турсунов в очередной раз спрашивал его согласия тайно работать против министра.
В конце концов Турсунов рассвирепел и принялся просто избивать Фиму, а потом сказал, что согласие — это единственная для него возможность остаться в живых. Альтернативы — нет.
Не знаю почему, но Фимка не согласился и под угрозой, что будет убит. Спросить его об этом я не могла. Он бы все равно ответил мне совершенно однозначно: он, мол, не мог предать министра и всех своих друзей среди спасателей, в том числе и меня.
И сколько в этом правды, определить я не смогла бы. Хотя на самом деле он, возможно, боялся того же Чугункова, прикинув, что отказываться от предательства все же менее опасно для его жизни, чем соглашаться на него. Но все это так теперь и останется, так сказать, «тайной личности». Я давно уже обратила внимание, что все «тайны личности» состоят из чего-то в этом роде — из каких-то пограничных размышлений в ситуации выбора — переступать через себя или нет, а главное, что и выбор-то, сделанный в каждом таком случае, аргументирован, как правило, столь же непривлекательно выглядящими соображениями.
Но как бы там ни было, а работать против министра Фимка отказался. Турсунов рассвирепел еще больше и сказал Фимке, что дальше они будут разговаривать в другом месте. Он погрузил его в вездеход. Этот момент я, на Фимкино счастье, увидела в окно. Турсунов повез его на Лысую гору. Там они спустились к берегу бухты по склонам Птичьего ущелья, и Турсунов еще раз Фимку избил.
Фима думал, что уже все и выкарабкаться ему не удастся, но упрямо не соглашался на предложение Турсунова. И что меня совсем уж поразило, Фимка отказался, по его словам, даже когда узкоглазый иезуит пообещал ему то же самое место редактора «Мира катастроф» и большую сумму денег за согласие, в случае, конечно, если президентом станет не наш министр, а другой человек.
— Кто? — тут же спросила я.
— Не знаю, — покачал головой Шаблин. — Фамилию он не назвал.
Потом Турсунов объявил Фимке, что с ним поговорит еще один человек, и если Фимка и в этот раз не согласится, то он останется здесь, в этом ущелье, а через полчаса начнется прибой.
Чем это должно закончиться, Фимка хорошо понял. Турсунов поднялся наверх и куда-то исчез. Вода начала прибывать, и тут появились мы с Евграфовым. Что было дальше, мне известно.
Мы с ним помолчали. Один вопрос не давал мне покоя, и я никак не решалась его задать, поскольку не уверена была, что Фимка ответит правду. Но даже если он соврет, то я это тут же пойму. Так что я ничего в принципе не теряю. Как не знала ответа на свой вопрос, так и знать не буду. Так почему бы и не попробовать?
— Мне одно непонятно, Ефим, — сказала я, и такое несколько отстраненное обращение к Фимке само слетело с моих уст. — Ты же не мог знать, что я случайно увижу, как Турсунов ведет тебя к вездеходу. То есть ты не мог рассчитывать, что мы с Евграфовым придем тебе на помощь. Ты не знал об этом.
