Светлана Алешина - Большая волна
Нет, видно придется начинать с самого начала. Скорее всего происходит самая обычная вещь — мы с ним не понимаем друг друга, так как вкладываем в одинаковые слова различный смысл. Или смысловые акценты расставляем по-разному. В результате один и тот же вопрос может получать противоположные ответы.
— Я же говорил, что он не понимает по-русски! — воскликнул узкоглазый майор-пограничник и что-то залопотал на совершенно незнакомом мне языке, и впрямь очень похожем на японский.
В его интонациях я не услышала ничего угрожающего, но старик еще больше насторожился и как-то весь подобрался, поглядев на меня почти враждебно.
«Что это он ему говорит? — подумала я. — Так у меня ничего не получится, это ясно!»
— Вы не поняли, что я вам обещала, майор? — очень резким тоном сказала я и не менее резко вскочила.
Я прекрасно знала, что не произвожу впечатления женщины сильной физически, хорошо владеющей различными приемами всевозможных систем самозащиты и боевых искусств. Знала я и другое — чем сильнее проявляет свою агрессивность человек, внешне совершенно не опасный, тем более устрашающее впечатление он производит. Нужно только ни секунды не сомневаться, что тебе удастся достичь того, чего ты хочешь, и все получится. Мне же сейчас хотелось единственной вещи — выставить этого узкоглазого майора из комнаты, чтобы поговорить со стариком без его дезориентирующих переводческих услуг.
Однако я все же не предполагала, что достигну столь впечатляющего результата. Майор бросился к двери, свалив по пути тумбочку и даже не замедлив свое движение, когда споткнулся о нее и едва не угодил головой в косяк. Он меня, признаться, озадачил. Я на такой эффект не рассчитывала, хотя и предполагала, что мне удастся вытеснить его из кубрика…
Я вновь повернулась к старику. Не могу сказать, чтобы он улыбался, но какая-то тень улыбки играла на его полускрытых бородой и усами губах.
— Кито ты, зеньсина? — спросил он неожиданно тихим и довольно высоким голосом, хотя я ожидала услышать нечто вроде менделеевского баса.
— Я — спасатель! — ответила я, не очень, правда, веря, что он поймет, что я имею в виду, поэтому добавила: — Я помогаю тем, кто попал в беду. Таким, как ты.
— Зятем? — спросил он.
— Как зачем? — не поняла я. — Чтобы они жили…
— Зили? — переспросил он. — Зидесь?
Мне вдруг стало стыдно.
«А ведь старик-то делает то, что должна была в первую очередь сделать я! — подумалось мне. — Он пытается найти со мной общую точку отсчета, основываясь на которой строить уже всю систему понятий. Иначе я не пойму его, а он — меня. У нас слишком разные миры. То, что в моем является ценностью, в его может оказаться абсолютно ничтожным и, соответственно, наоборот…»
— Вы жили на берегу в деревне? — спросила я его и, к моей радости, он активно закивал головой.
— Зили! Зили! — повторял он.
— Вы отправились в океан на охоту? — спросила я, ободренная первым успехом в разговоре. — Охотиться на котика?
Однако он вновь принялся крутить головой из стороны в сторону.
— Нет! Котики — нет, — лопотал он при этом.
«Так! — сказала я сама себе. — Где-то здесь находится точка нашего расхождения».
— Вы сели в лодки и отплыли от берега. Так?
Он закивал головой.
— Но охотиться на котика вы не хотели? — спросила я.
— Не хотели, — подтвердил он, качая головой.
— А что же вы собирались делать в океане? — продолжала я пробиваться к взаимопониманию.
Он посмотрел на меня в явном затруднении. Его руки, лежавшие на коленях, напряглись, а лицо отразило напряженную работу мысли. Но как ее выразить, он не знал, видимо, тут уже русских слов ему было мало.
— Вы хотели кого-то другого встретить в океане? — попробовала зайти с другой стороны, стараясь задавать самые простые, требующие односложного ответа вопросы.
Он вновь обрадованно закивал головой:
— Хотели, сапасатель-сан! Хотели!
— Кого? — спросила я, не зная, как выйти из этого семантического тупика.
— Цунами, сапасатель-сан! — ответил старик.
— Цунами? — растерянно переспросила я его. — Зачем же?
Старик вновь напрягся, но объяснить не смог.
— Вы же могли утонуть! — воскликнула я, не ожидая даже ответа на это восклицание.
Но старик вдруг обрадованно закивал и даже заулыбался.
— Хотели! Хотели! — сказал он, смотря на меня с какой-то надеждой.
— Вы хотели утонуть? — спросила я, глядя на него недоверчиво.
Старик приосанился и посмотрел на меня совершенно серьезно. Теперь в его лице не было никакой суетливой радости, только какая-то торжественность.
— Я хотели! — сказал он. — Балисой кита, цунами, позивал меня.
— Большой кит? — уточнила я. — Вы называете цунами — большой кит?
— Балисой кита! — подтвердил он, кивая головой.
— Вы хотели, чтобы большой кит забрал вас к себе? — попыталась я уточнить, но старик застыл неподвижно, и глаза его как-то потускнели.
Он словно погрузился в какой-то транс, перестал замечать меня и, кажется, забыл, где он находится. Губы его беззвучно шевелились. Изредка он чуть-чуть наклонялся вперед и слегка кивал головой, затем опять выпрямлялся и вновь начинал шевелить губами.
Я почувствовала, что большего сейчас от него не добьюсь. Однако мне очень не хотелось, чтобы сюда вновь вернулся узкоглазый майор-пограничник и говорил с ним на его языке. Откуда я знаю, что он говорит? Может быть — запугивает? Старик как-то слишком странно реагировал на слова этого майора.
Да и разговаривать с ним по-русски было одно мучение. Раз недалеко отсюда была деревня айнов, подумала я, может быть, кто-то на заставе, кроме этого майора, знает их язык? Сергей скорее всего сможет подсказать, кто у него на заставе в состоянии общаться с айнами на их языке. Опять мне не обойтись без помощи Евграфова. Надо признаться, он становится слишком популярным гостем моих мыслей. Что бы это могло означать? Что я испытываю к нему какой-то бессознательный и тем более сильный интерес? Или — постоянно надеюсь на его помощь? «Уж не влюбилась ли ты, дорогая моя? — строго спросила я себя. — Этого еще только не хватало! Опять — Сергей! Это — плохая примета».
Но внимательно в себе покопавшись, я вынуждена была признать, что до этого, пожалуй, не дошло, хотя интерес к капитану-пограничнику у меня действительно был, и немалый.
Мне почему-то стало немного грустно.
«Вот и влюбляться ты уже разучилась! — подумала я, хотя и понимала, что скорее всего утрирую ситуацию. — Скоро совсем старухой станешь!»
Продолжая расстраивать себя столь несоответствующими действительности мыслями, я вышла из комнаты, оставив старика наедине с его высшими силами, которым он, судя по всему, и возносил молитву.
Солдат все так же стоял в коридоре. Увидев меня, он отошел несколько в сторону, опасаясь, очевидно, за сохранность оставшихся на его гимнастерке пуговиц.
— Тебе очень долго служить осталось? — спросила я его.
— Восемь месяцев и четыре дня, — ответил он после легкой заминки, очевидно, соображал, зачем я задаю ему этот вопрос, но так и не сообразил, да, впрочем, сообразить и не мог бы.
— Если не хочешь восемь месяцев провести на губе, — сказала я совершенно серьезно, — постарайся не пускать сюда того майора, который недавно отсюда выскочил. Кстати, как его фамилия?
— Не знаю, — растерялся солдат. — Я его вообще только сегодня ночью первый раз увидел, когда меня тут охранять поставили…
— Не знаешь?.. — переспросила я в задумчивости. — Странно… Увидишь его — сразу сообщи Евграфову, понял?
— Так точно, товарищ капитан! — ответил он. — Есть доложить!
— Это просьба, а не приказ, — возразила я на его официальный тон. — Так что не стоит отвечать по форме… Доложишь?
— Так… — начал он и споткнулся. — Доложу, — выдохнул наконец.
Я поспешила к врачам. Фимка был очень горд, что левая рука его на перевязи, а лицо обклеено кусочками пластыря. Он, наверное, чувствовал себя настоящим мужчиной и самозабвенно заигрывал с молоденькой медсестрой, которая уже смотрела на него с нескрываемой бабьей жалостью.
Я подумала, что Фимка ведь так и жениться наконец может. Как только повстречает женщину, которая будет жалеть его сильнее, чем любая другая, так и женится. И прощай тогда мой друг Фима, которого я встречала в самых отдаленных точках России. Не отпустят его больше в командировку. Зная его характер и любвеобильность, ни одна женщина не рискнет.
Однако он был пока еще холост и как раз находился в командировке. Признаюсь, я с удовольствием видела, что он совершенно ожил и стал даже чрезмерно активен в контактах с противоположным полом. Нужно наконец выяснить, что с ним случилось.
Едва меня увидев, Фимка бросился ко мне с криком:
— Майор Турсунов! Оля, это был майор Турсунов!
