Андрей Таманцев - Молчание золота
Какое-то мерзлое, тоскливое чувство проникло в душу Халилова, сжало ее, перевернуло, оледенило. Он поднялся и, втянув ноздрями холодный воздух, бросился навстречу ветру с предгорий — ветру, только что поднявшемуся и продувающему кишлак насквозь. Подбежав к воротам дома своего брата, Халилов заколотил кулаками в деревянную створку. Никто не ответил на его стук, и страх еще сильнее заворочался в душе. Халилову даже показалось на мгновение, что его обступают какие-то странные тени, смыкают свой гибельный круг… Он замотал головой, стараясь таким образом отогнать наваждение… «Пора заканчивать с выпивкой, — думал он, — этот Дутаров… а я такой впечатлительный, и… Да что, в самом деле, тут происходит?»
Последняя паническая мысль мелькнула по той причине, что в соседнем дворе кто-то страшно завыл, а вверх взвился сноп искр… затрещали доски и взлетели над крышей языки пламени. Горел дом кузнеца Бахрамова.
Халилов зажмурился, и, ударившись всем телом в створку ворот, ввалился, наконец, во двор своего брата.
…То, что он увидел, словно заморозило позвоночник и подняло дыбом волосы. Брат, обычно очень уравновешенный и хладнокровный человек, стоял посреди двора. Косой висячий фонарь тускло освещал жуткую сцену. Брат держал в руках кетмень-кованую цельнометаллическую лопату узбеков — и бил ею во что-то лежащее на земле. Лицо брата было искажено, волосы разметались, с рук текло что-то темное… Кровь.
На земле была простерта туша барана. Верно; того самого, которого брат собирался заколоть. Халилов сделал шаг вперед:
— Ахмад! Ты что, Ахмад? Что у вас тут вообще такое творится, э?
Брат вскинул налитые кровью глаза и молча пошел прямо на Халилова. Тот недоуменно заморгал, отступая к воротам, и несколько раз повторил: «Ты что, Ахмад? Ты… ты что?»
Но тут язык окончательно прилип к гортани, отказавшись слушаться своего хозяина. Потому что он увидел: на земле, в луже крови, истерзанное и изрубленное кетменем, лежит вовсе не туша барана, нет!.. Там лежал труп ЖЕНЫ брата. Доброй и трудолюбивой Гулиншах.
— Да ты что!!! — выдохнул в ужасе Халилов, все еще надеясь, что на брата навалился приступ белой горячки, болезни пусть и нехарактерной для узбеков, но все же случающейся. — Ах… Ах-мад!!! — прошептал он в ужасе, потому что брат, проревев что-то дикое, метнул в него кетмень.
Халилов едва успел отскочить от кетменя. Однако увернуться от Ахмада, обмазанного кровью, страшного, всклокоченного, с совершенно безумными выкаченными глазами, не успел. Ахмад схватил его руками за горло, и Халилов почувствовал, как, стекая с пальцев брата, по его щеке скатывается струйка крови — крови Гулиншах. Халилов с силой оттолкнул обезумевшего Ахмада. Вообще-то он был много выше и сильнее брата, но в этот момент какая-то сила, переполнявшая дом Ахмада, взяла верх. Брат, держа Халила за горло, смотрел куда-то поверх головы, словно и не видя Халила. С губ его рвались нечленораздельные звуки, в которых лишь с большим трудом можно было угадать обрывки слов. Халилов, вырываясь, попытался предпринять последнюю попытку урезонить безумца, открыл было рот чтобы начать говорить… и в этот момент Ахмад дико завопил и, изогнувшись всем телом, рухнул на землю. Он сгибался и разгибался, колотя себя кулаками по коленям, голеням и щиколоткам, вопил:
— Змеи, змеи!!! Дэвы!
Халилов подскочил к брату, чтобы попытался помочь, нo не тут-то было: обезумевший Ахмад с такой силой оттолкнул брата обеими ногами, что Халилов не устоял на ногax и отлетел к забору. При этом он довольно неловко ударился головой. Еще бы!.. И тут приступ какого-то звериного страха с новой силой наполнил Халилова. Наверно, точно так же чувствует себя козленок на горной тропе, когда знает, что за ним следит взгляд свирепого хищника. Знает, но никак не поймет, откуда исходит опасность, и с какой стороны ждать нападения. А раз неизвестно, где она, значит, она отовсюду.
Халил Халилов вспомнил вдруг древнее поверье о полчищах дэвов, и то, что всегда казалось ему глупыми сказками, вдруг приобрело такой вещественный, такой зримый привкус — привкус плоти. И свежей крови. Халилов не был фантазером, но сейчас воспоминание о тех, ПРИЕХАВШИХ с Запада, археологах, вступило ему в голову. А что… если в самом деле?.. Если они что-то НАШЛИ и оно действует?.. Ведь в кишлаке происходит что-то страшное, что-то необъяснимое.
Брат Халилова в этот момент перестал колотить нотами и руками по земле и на время затих. Один или два раза он поднимал голову перепачканную землей и кровью, и смотрел на родственника дикими глазами, видимо совершенно не узнавая его.
— Что ты делаешь, Ахмад? Ты… ты совсем обезумел? — Вопрос был явно излишним. — Что тут у вас происходит?
Ахмад вдруг простонал:
— Уходи отсюда, добрый человек!.. Я слышу… я слышу по твоему голосу что ты… что ты — не дэв. Уходи… уходи быстрее!..
— Какой добрый человек? О каких дэвах ты тут несешь? — быстро заговорил Халилов по-узбекски, а потом неожиданно перешел на русский: — О чем ты, Ахмад? Это я — Халил Халилов, твой брат! Что ты сделал? Зачем ты убил жену? Немедленно пойдем в дом, а о Гулиншах я сам позабочусь) Я сам отнесу ее в дом, а ты успокойся. Вот, выпей! — Одной рукой держа брата за плечи, второй он поднес к губам Ахмада флягу с коньяком, сунул горлышко тому в рот и дождался, пока тот сделает несколько хороших глотков. Ахмад, человек почти совсем не пьющий, проглотил коньяк и закашлялся. Халилов стукнул его ладонью по спине с такой силой, что по всему телу брата пошел медный Гул. Надо сказать, что коньяк и этот удар по спине несколько привели брата Халилова в чувство. Насколько вообще в такой ситуации это было возможно.
После этого брат поведал Халилову что его жена превратилась в какое-то страшное чудовище с лицом шакала, лошадиной гривой и телом огромной толстой змеи. Описание этого чудовища до мелких деталей напоминало какое-то страшилище из темных дехканских суеверий, которым сам Халилов пугал Ахмада в детстве.
— Я видел это собственными глазами, — твердил Ахмад.
— Да я когда-то сам придумал для тебя это чудище… — попытался убедить его Халилов, хотя у него самого по спине катился ледяной пот. — Ну не совсем придумал, конечно, но приукрасил точно — чтобы пугать тебя, когда мы были еще совсем маленькими.
— Тогда ты говорил, что слышал это от дедушки Абдрахмана, — не соглашался Ахмад, отводя свои мутные глаза. — Что этот дэв может врасти в человеческую плоть… слиться с человеком и стать им самим! И вот… и вот Гулиншах… моя собственная жена…
Халилов не стад слушать дальше. Он подхватил брата на руки, потащил в дом. Брат вздрогнул всем телом и потерял сознание. Его багровое от напряжения лицо стало быстро бледнеть, щеки тяжело, неестественно отекли. Под полуприспущенными веками вывернулись мутные пятна глазных яблок. На мгновение Халилову даже показалось, что брат перестал дышать. Нет!.. Показалось. Но что показалось тем людям, которых он, Халилов, видел возле деревни, и главное — что показалось Ахмаду если он вдруг с такой ненавистью, с такой отчаянной животной злобой, никогда за ним не замечавшейся, убил, растерзал собственную жену? Халилов положил брата на постель, подумал и решительно выпил еще коньяку. Думал, это хоть немного успокоит нервы. Но нет… Стоило ему присесть на корточки, чтобы отдохнуть, как тут же почудилось, будто со двора просачиваются какие-то странные, длинные звуки, похожие на чье-то приглушенное пыхтение. Или — на стон, нет? По коже Халилова пробежали мурашки. А что…. А что, если это звуки, которые может издавать… все еще ЖИВАЯ Гулиншах? Хорош, хорош он, Халилов! Там умирает женщина, которую, возможно, еще есть шанс спасти, а он — здоровый, взрослый мужик! — поддавшись каким-то детским страхам своего брата, теперь шарахается от каждой тени!
Халил Халилов выскочил во двор. И этот двор, освещенный языками пламени, которым был охвачен дом кузнеца, вдруг показался ему самый страшным местом в мире. Пламя при его появлении вспыхнуло с новой силой, что-то затрещало, с грохотом повалилась крыша, и несколько перелетевших во двор Ахмада головешек запалили крышу братова сарая, а потом задымился и хлев. Но не это теперь напугало гостя, нет!.. Ему почудилось… впрочем, отчего же почудилось!., он воочию узрел, как из медленно закопошившейся тени у самой стены хлева вдруг глянули на него чьи-то горящие, налитые злобой глаза… а потом двинулась прямо к нему, Халилову, разрастающаяся прямо на глазах черная громада. Халилов взвизгнул и, перемахнув через изгородь, бросился бежать. В беспамятстве он промчался по всему кишлаку, забыв и думать о таких пустяках, как лежащий без чувств ополоумевший брат и его зверски убитая жена. Перед глазами стояли злобные глаза какой-то мифической нелюди… какой-то ожившей твари из древних суеверий местных дехкан, темных, невежественных людей. Халилов не был ни темным, ни невежественным, но когда он добрался до дома своего друга Тахира-ака, его голова была седа. И не смог, не смог он толком объяснить хозяину корчмы, ЧТО же так страшно напугало его, ЧТО видел он там, во дворе брата… Наверно, Халилов бежал ничуть не медленнее того напуганного невесть чем бедолаги, который сломал себе шею. Халилу повезло больше: он отделался несколькими глубокими царапинами, вывихнутой рукой и сильно ушибленным левым коленом. Явившись к Тахиру-ака, он практически тут же потерял способность ходить.
