Михаил Серегин - Отпущение грехов
Он сразу ударился локтем о что-то железное и зашипел от боли.
– Эх, пехо-ота! – презрительно протянул мулла, и машина вдруг вздрогнула, загудела и пошла.
Священника кинуло вперед, затем назад, и он только и успевал, что прикрывать руками голову. Назвать эту машину удобной было сложно. Тем более что он ничего не видел.
– По-шла-а, ро-ди-имая! – завопил мулла, и отца Василия снова откинуло куда-то вбок, а затем и назад.
Машина ухнула с обрыва так, что священник чуть не отбил себе внутренности, затем снова скачок вниз, и еще раз, и еще… Мулла явно гнал ее в сторону Волги. И вдруг все стало как-то иначе, и даже двигатели словно заработали по-другому.
– Классно поплыла! – похвалил технику мулла.
– Я ничего не вижу! – пожаловался отец Василий. – Где мы?
– Эх, пехота! – снова повторил мулла, включил свет и скаламбурил: – Мы, батюшка, давно по Волге-матушке плывем!
Отец Василий огляделся. Приборы, приборы и еще раз приборы. Дальномер – это он знал, затем еще что-то знакомое, он никак не мог вспомнить, что это. Повеяло чем-то забытым, еще армейским, и он признал, что в целом ему здесь понравилось.
– Еще раз пехотой меня обзовешь, в лоб заработаешь, – веско пообещал он и устроился в ближайшем, похоже, командирском кресле.
– Утю-тю, какие мы недотроги! – рассмеялся мулла. – Пока они нас хватятся, да пока будут ждать, что командование скажет, мы уже на два-три километра оторвемся! Сечешь?
– Секу, – кивнул священник. – А потом что?
– А потом спрячемся. Волга большая, хрен какая собака найдет.
Отец Василий не представлял, как они спрячутся. Где ни оставь эту многотонную махину, с воздуха ее найти – ничего не стоит. Но он тут же вспомнил про оставшихся позади собак и почувствовал разлившееся по всему телу тепло. Теперь их след и впрямь хрен какая собака возьмет. Это было приятно.
Звук двигателя снова изменился, они явно выползли на какой-то островок.
– Угадай, сколько я сейчас держу! – весело предложил мулла.
– Судя по тому, как нас качает, километров сорок, – предположил священник.
– А пятьдесят пять не хочешь?! – захохотал Исмаил. – Я же тебе что и говорю, ласточка, а не машина! Поэма! Давай садись к приборам. Скажешь, чего там позади.
Отец Василий приник к перископу, осмотрел округу на все триста шестьдесят градусов, но никаких огней погони не обнаружил.
– Никого, – удивленно произнес он.
– А я тебе что говорю! Оторвались мы конкретно! Точно километра на три! Ищи нас теперь!
Бронемашина снова ухнула в воду и снова выползла на берег, и снова ухнула вниз.
– Ты бы на острова не совался, – посоветовал отец Василий мулле. – Зачем следы оставляешь?
– И то правда, – кивнул Исмаил и заложил резкий поворот. – А теперь пусть нас поищут там, где мы следы оставили! – захохотал он. – А мы – вверх по течению!
Священник хмыкнул. Решение муллы было внезапным, но исключительно разумным. Пусть дальше от Усть-Кудеяра, зато куда безопаснее.
– А для тебя, родна-ая! – заорал дурным голосом Исмаил. – Есть почта полева-ая! – Ему было хорошо.
* * *Они безостановочно ехали, а точнее плыли, еще около двух часов, старательно огибая островки и держась скрывающих огромную бронемашину по самую крышу высоких камышовых зарослей. Теоретически их могли заметить хоть те же рыбаки, но сколько священник ни пялился в инфракрасные приборы, ярких зеленых пятен – выделяющих тепло людей и двигателей лодок – не заметил. Только вода, камыш да бесчисленные маленькие пляжики таких же бесчисленных островов.
Но оба понимали, что бесконечно так длиться не могло хотя бы потому, что еще полчаса, и впереди засверкает огнями Ефимовка, что, само собой, означает полную их демаскировку.
– Хватит, Исмаилушка. Вот хорошее место, – сказал священник. – Все как ты просил.
– Слева? – поджав губы, поинтересовался мулла.
– Точно.
– Годится! – кивнул мулла, заложил резкий поворот и вошел в узкую, заросшую нависающими ивовыми ветвями протоку.
Перемалывая подводные корни гусеницами, они проплыли еще около двух десятков метров и, мягко ткнувшись во что-то, остановились.
Они выбрались наверх и, отодвинув лезущие в лицо тальниковые ветви, уселись на броне. Машина стояла в воде как влитая, возможно, потому, что опиралась гусеницами на илистое дно, а может быть, она просто не чувствовала веса их перемещающихся по броне тел. Впереди в свете фар виднелся большой сгнивший ствол, а справа, слева, сверху – повсюду нависали над водой тонкие, гибкие ветви. Было удивительно тихо. На востоке занималась нежно-розовая заря.
– Хорошо! – вздохнул священник и опечалился. С гораздо большим удовольствием он встретил бы это, да и следующее, и следующее за ним утро в объятиях своей Олюшки. А торчит здесь, километров за полтораста поди.
– А будет еще лучше! – оптимистично заявил Исмаил. – Вот курочку поджарим! А там внутри еще и сухпай имеется. Блин, что бы ты без меня делал?
– Удивляюсь я тебе, – покачал головой священник. – В бегах, а счастлив.
– А я все приму, что Аллах ни пошлет, – промолвил Исмаил и вдруг схватился за голову: – Ой-вай! Намаз! – И кинулся вниз за своим молельным ковриком.
Отец Василий вдруг осознал, что все его существо тоже охватило острое желание встать на колени и возблагодарить господа за еще один подаренный день.
Он отполз на другой конец бронемашины, так, чтобы не мешать Исмаилу, и, раздвинув густые хлесткие ветки руками, встал-таки на колени. Ему было что сказать господу.
* * *Исмаил разделал курицу прямо на броне. Быстро отхватил ножом голову, дождался, когда птица перестанет хлопать крыльями, заливать броню кровью и засыпать воду вокруг машины мелкими белыми перьями, и принялся обламывать с упершегося в машину огромного ствола сухие ветки.
– Надо было еще парочку прихватить, – покачал он головой. – Я посмотрел, там сухпая всего-то на два раза перекусить.
Это было понятно. Подразделение отправляли на эту операцию с расчетом на быстрый исход дела – поймали, позавтракали и быстренько назад, в часть.
Отец Василий достал из бардачка новенькую плащ-палатку, расстелил ее на броне, вытащил галеты, соль, прихваченную кем-то из экипажа головку чеснока и задумался.
– А ведь ты чего-то ждешь, – хмыкнул он.
– То есть? – не понял разводящий костер прямо на броне мулла.
– Ты не просто так в бегах, – покачал головой отец Василий. – Ты выжидаешь… удобный момент подбираешь, чтобы вынырнуть.
– Ну и что? – пожал плечами Исмаил. – А разве ты не так же поступаешь?
– А тебя ведь люди в Усть-Кудеяре ждут, – покачал головой священник. – Волнуются… Понимаешь? Паства не должна быть заложником политических расчетов пастыря.
– Знаешь что, батюшка, – как-то странно посмотрел на него Исмаил. – Тебе легко говорить. Ты православный и всегда будешь для Кремля своим. А я? Да если бы я каждый свой шаг не просчитывал, кем бы я был? Это тебе можно жить как бог на душу положит – все равно русским останешься. А я вон каждое сообщение из Чечни да Таджикистана между строк читаю, и хреновая расшифровочка для нас получается, я тебе скажу!
– Россия всем своим детям – мать, – сразу понял, куда он клонит, отец Василий.
– Всем, да не всем, – горько усмехнулся мулла и подкинул в разгорающийся костер еще одну веточку. – Ты просто никогда нерусским в России не был. А я был и останусь нерусским, и дети мои будут нерусскими, и внуки. Но знаешь что, устаешь быть вечно младшим, вечно словно не в своей постели спишь и не за своим столом ешь. До чертиков устаешь.
Исмаил замолчал, и священник понял, что и ему лучше эту тему дальше не разматывать. Потому что не решить им вдвоем то, что назревало столетиями. И поэтому он просто наломал еще веток и почистил чеснок.
* * *К полудню над ними пролетел военный вертолет. Он шел довольно высоко и явно не принимал никакого участия в поисках или, может быть, раньше принимал, а теперь возвращался на базу… А впрочем, какая разница, куда он летел, главное, что их никто не заметил.
Подкрепившись, Исмаил спустился к рации и почти сразу нашел волну военных, но ничего интересного в эфире не обнаружил. Мат, сообщения о перемещениях, снова мат, долгие разборки начальства по поводу не подвезенного солдатам обеда и снова мат. А отец Василий сидел на броне и тщательно вслушивался в окружающий их мир.
Вокруг яростно кипела жизнь. Жизнерадостно и озабоченно свистела птичья мелюзга, гортанно кричали вернувшиеся из Африки дикие гуси, изредка трещали подминаемые приземистыми и тяжелыми кабанами камыши. Огромная река давала пищу и приют всем, кто способен жить и воспроизводиться.
Они с Исмаилом пытались определить, далеко ли отсюда до берега, но так и не смогли. В той стороне, откуда они сюда заплыли, тянулись бесчисленные протоки, а на противоположной на сотни метров шли сплошные заросли. Вероятно, летом, а может, и через пару недель, когда вода спадет, а земля обнажится, окажется, что это остров, но пока место, где они остановились, более всего напоминало мангровые заросли из телефильма про далекие края – вода и корни, корни да вода. Вот только вода была холодной, а корни осклизлыми и густо забитыми принесенным ежегодными паводками гнилым камышом.
