Михаил Нестеров - Спецкоманда №97
Еще он посетил древнейший город Дагестана Дербент, где функционировали 32 вуза (МГУ и республиканский университет открыли в Дербенте свои филиалы), а с 1994 года не зафиксировано ни одного угона автомобилей — «вот это крутизна!». Благодатный город с известным на весь мир коньячным комбинатом.
Также во время своего дагестанского пресс-"хаджа" кое-какой материал Арутюнов намеревался «нарыть» в Кизляре, где у него было много знакомых, в том числе и среди военных. Один из них — военврач майор Олег Алексеенко — под местный коньяк и хорошую закуску рассказал занимательную историю о том, как и какими методами готовят современных бойцов спецназа. Алексеенко рассказывал, а Арутюнов уже «выводил за скобки»: это круто, это модно и опять же круто...
Вот это статья! — восторгался журналист. Очерк, мать его! Где большее место может занять не сухое изложение фактов, а мысли и чувства спецназовцев, чистая психология. Он даже нарисовал перед собой образ командира группы боевых пловцов. Невозмутимого внешне, с бездонными зрачками, не реагирующими на окружающее, как при применении наркотика. Но через них видно, что творится у него внутри...
«Это действительно круто».
Поговорить бы и с ним, облизывался Арутюнов. Однако доступ в центр спецподготовки был закрыт для простых смертных и журналистов — особенно журналистов. Если только через знакомых.
— Ты хорошо знаешь этого психолога? — спросил Борис военврача, заглядывая в записную книжку, где споро, как стенографист, черкал короткие неразборчивые строки. — Капитана Колчина?
— Достаточно хорошо, — ответил Алексеенко. — Еще по работе в 77-й бригаде морской пехоты.
— Дай мне связь с ним.
— Что толку? — Майор пожал плечами. — Он не станет давать интервью.
— Положись на меня, — дважды повторил Арутюнов.
* * *За высоким забором военно-морской базы журналисту мерещилось что-то зловещее. Образное мышление нарисовало перед глазами опутанный «колючкой» периметр воинского подразделения, над которым зависла чернильная туча, плюющаяся свинцовыми каплями, разящая ослепительными молниями, оглушающая канонадой грома, а вокруг чистое и ясное небо. И даже сказал об этом Олегу Колчину, впервые пожимая его широкую сильную ладонь:
— У вас там вроде как непогода.
Колчин прищурил на журналиста свои красноватые, словно после бессонницы глаза: «Догадывается, что произошло в центре, слышал или знает наверняка?» И куда-то пропала злоба на болтливого майора Алексеенко, который знает про запрет на интервью военнослужащим «Дельты», но все же дает рекомендации журналисту. Журналисту, которого сейчас — вот именно сейчас — отшивать не стоит. Нельзя его отпускать, а задержать под каким-нибудь, пусть даже невинным, предлогом. Хотя бы вопросом, зачем он приехал в центр.
— Значит, вы интересуетесь методами обучения бойцов спецназа? — переспросил Олег Колчин.
— Да, да, — быстро ответил Арутюнов, словно прокаркал, еще не веря в удачу. Он легко ощутил тревожную атмосферу в секретном подразделении, но не смог отметить ее в душе капитана в форме морского пехотинца. А тот не переставал думать: «В центре творится неладное. В центре творится что-то неладное». На ум Олегу пришел короткий диалог из какого-то фильма:
— Что это было? Весь дом содрогнулся.
— Весь мир рушится. Чего ты хочешь?
Да, точно, дом содрогнулся от того, что весь мир рушится.
Олег понимал, что не сможет обратиться ни в какие, тем более военные, инстанции. Однако и молчать считал для себя преступлением. Уже два раза «ахнуло», уже два раза кому-то сошло с рук. Он полагал, что смерть обеих групп курсантов произошла из-за применения к ним психотропных средств — он был специалистом в этой области. Кто и по какому праву ставит эксперименты на людях? Кто и по какому праву отбирает у солдат жизни?
— Без упоминаний фамилий, дислокации центра и его названия, — поставил он жесткие условия.
— Идет, — мгновенно согласился Арутюнов.
— Но не сейчас. Потерпите один-два дня?
— С трудом, но можно, — не скрывая вздоха, согласился журналист.
— Только не рисуйтесь, не ищите контакта с другими офицерами, иначе вас в двадцать четыре минуты уберут отсюда, — предупредил капитан. — Снимите номер в гостинице и сообщите его мне. Запишите мой домашний телефон. Но понапрасну не тревожьте. Я сам скажу, когда и где мы встретимся.
— Пятьсот долларов, — назвал Арутюнов цену, наверняка зная, насколько больше составит его гонорар.
— Простите?
— Я заплачу вам пятьсот долларов за интервью. — В отдельных случаях, касающихся «джинсы» (заказных статей), журналист говорил: «Или ты заплатишь мне пятьсот долларов, или узнаешь о себе в статье много нового, о чем даже не догадывался».
— А-а... — протянул Олег. Глупо, точнее, неестественно отказываться от вознаграждения. — Хорошо, я согласен.
— Последний вопрос. Это вы разработали учебную операцию, о которой говорил Алексеенко? Если да, то откуда вы берете идеи?
— Действительно, я. Идеи можно почерпнуть из литературы, кинофильмов, порой они рождаются сами... нередко под воздействием ранее увиденного или прочитанного.
— Да, я понимаю. «Книги пишутся из книг». Слышали?
— Знакомое выражение. До встречи.
— До встречи.
Олег Колчин решил передать как свои соображения по поводу ЧП, так и некоторые материалы, которые он намеревался собрать за пару дней. У него появился шанс, и он не мог упустить его. Еще подумал о том, что, несомненно, опасен для определенного круга лиц со своими идеями, но стоит воплотить их в жизнь, и напряжение ослабнет. Будут ли ему мстить? Вопрос спорный.
Олег сухо улыбнулся журналисту и пожал ему руку.
* * *ИЗ ДНЕВНИКА АЛЕКСЕЯ БЕРЕЖНОГО
Пять утра. Спать хочется, зараза! Разгоняем сон холодной водой и пятикилометровой пробежкой. Интересно, как называются забеги на пятьдесят. В бригаде морской пехоты мы бегали "форма одежды «голый торс». Здесь строго в майках. И вообще мне туг больше нравится. Вечером бросаешь грязную одежду и полотенце в корзину, утром получаешь все свежее. В прачечной, на кухне работают срочники. На нас, ясное дело, они поглядывают как на психопатов. В общем, в дурдоме проходит их служба.
В начале седьмого утра на базе врубили радио. Из громкоговорителей неслась передача про придурков — так я называю тех солдат, которые не пишут родителям писем. Вот этого я не понимаю! "Отзовись! Напиши домой! Ты же дембель! — кричит на все отечество «радионяня». — Ты не можешь назвать день возвращения, наверное, хочешь преподнести сюрприз. Но написать-то, что жив-здоров, обязан!" И так каждое утро. И вот для таких баранов передают песни! Да, няня, передай им колыбельную «Я родом из вагины».
Сегодня долбили в «Борисе» тему «Азимуты и движения по азимутам». Азимут (если кто не знает) — это угол, образуемый между направлением на какой-нибудь предмет местности и направлением на север. Инструкторов на базе не хватает, и этот предмет ведет наш «псих» капитан Колчин. Я скатал во рту бумажный шарик и щелчком отправил его точно в бритый затылок командира. Клим обернулся и первым делом посмотрел на Серьгу — снайпер все-таки. До сих пор не пойму, чего они косятся друг на друга. Чтобы инструктор не услышал, шепчу: «Расскажи, как ты нас по болотам водил». Болотный туроператор смерил меня тяжелым взглядом и отвернулся.
Суров командир. Сокрушит одним ударом. Уважаю я таких.
Я сижу за партой, за которой некогда сидел Ромка Трегубое. У него была дурная привычка писать на парте. Записей тут было не меньше, чем в туалете. Рисунков — еще больше. В основном округлые женские попки и мужские «коряги» натурально пролетарских размеров. И вот рядом с такой «коряжиной» читаю: «Все! Завтра отсеиваюсь!» И узнаю руку Романа. Он написал. У меня глаза на лоб вылезли! А в голову влезла дурная мысль: Ромка нарочно сорвался с трассовой горки! Он что, ломаю свою репу, не мог просто откосить? И косить-то не надо. Забрал шмотки и — фьють! Только тебя и видели.
С выкрутасами мужик — думаю о Ромке. Таких нигде не любят. Налим, по-нашему. Под любую корягу проскользнет. И запись прощальную оставил в подобающем месте: ровно под бугристым, как кукурузный початок, членом. Туда тебе и дорога, прямо на...
Я даже порадовался за экипаж: таким, как Ромка, не место рядом с Климом, Юркой Адениным.
Пораскинул мозгами: сказать об этом командиру или промолчать? Решил не портить Климу настроение. Если такое вообще возможно. У него вообще нет настроения. Просто состояние.
Занятый своими думами, я не услышал настойчивых призывов «психа». Инструктор уже дважды взывал к моему вниманию. Повторяет: «Что нужно сделать, чтобы найти на карте предмет, видимый на местности?» Думал меня застать врасплох. Наивный. У меня этот вопрос от зубов отскакивает. Встаю и рапортую: «Нужно стать лицом к указанному предмету. Ориентировать на карту. Найти на карте точку своего стояния. Мысленно провести линию от точки стояния к указанному предмету на местности. По направлению этой линии искать на карте условный знак этого предмета». И вообще, намекаю инструктору, после нашего пятидневного забега по пересеченной местности курс топографии для нашего экипажа можно закрывать.
