Юрий Гаврюченков - Золото шаманов
Жизнь в Эвенкском автономном округе сказкой не оказалась. Городок, под завязку набитый чекистами с близлежащих лагерный пунктов, контингент которых обрабатывал иссякший золотоносный рудник и таёжные массивы, впечатлениями не баловал. Днём Гольдберг квалифицированно чинил зубы, остальное время убивал собиранием историй, которыми разномастный люд, свезённый со всех концов страны, делился не скупясь. Из всего лагерного фольклора проницательному антиквару запала в душу легенда о пещере шаманов. Случилось это в незапамятные времена, когда старообрядцы ещё не добрались до устья реки Марья, по тайге в изобилии бродила нечистая сила, а эвенки вместо «огненной воды» пили мухоморный отвар. Тогда-то и произошла грандиозная битва шаманов со злыми духами-харги, не дававшим покоя бедным палеоазиатам. В результате демонов прогнали, а особо свирепых заточили в глубокое подземелье, вход в которое запечатали золотом.
Наблюдательному Исааку Моисеевичу не составило труда узнать точное местонахождение пещеры. В посёлке её знали, говорили, что даже вроде бы пытались когда-то залезть, но ничего не нашли. Располагалась она за рекою Марья, слишком далеко от городка, чтобы расконвоированному зэку можно было самостоятельно проверить достоверность информации. Потом наступил 1956 год, и последовавшая за хрущёвским докладом на XX съезде партии амнистия позволила жертве сталинских репрессий воссоединиться с семьёй.
По возвращении узника ГУЛАГа род Гольдбергов продолжился новым наследником: сыном Якова Исааковича – Давидом. Подрастерявший здоровьишко Исаак Моисеевич проводил в последний путь отца, дождавшегося таки возвращения отпрыска из мест заключения, и стал уговаривать Иосифа реализовать план розыска эвенкских сокровищ. Тот долго отнекивался, но в конце 60-х, после рождения Вадика, вынужден был согласиться. Исаак Моисеевич припёр непутёвого геолога к стене, отказавшись подбрасывать от щедрот своих, а сидеть на голой зарплате обременённому спиногрызом Иосифу было совсем кисло. Он убыл в Красноярский край с подвернувшейся кстати геологической партией и назад уже не вернулся. Спустя полгода к Гольдбергам пришёл незнакомый человек с красным обветренным лицом и передал в дрожащие руки Исаака Моисеевича планшет с бумагами сгинувшего в холодных водах реки Марья наследника.
Известие нанесло непоправимый удар по здоровью отчаянно винившего себя в гибели сына Исаака Гольдберга. Он окончательно потерял интерес к жизни и вскоре угас от заработанного на пересылках туберкулёза. Таким образом, бразды правления оказались в руках Якова Исааковича. Поначалу он не забывал о подрастающем племяннике и пытался приспособить его к делу, но гены Иосифа сделали чадо непригодным к работе в теневой коммерции. Несмотря на старания дяди Вадим с упорством безумца бегал за вожделенными бабочками и ни на что другое смотреть не желал. Давид же пошёл по профессиональной стезе и стал искусствоведом, знающим толк в живописи, мебели и ювелирных украшениях. Не брезговал он и скупкой золотого лома, полагая, что из всего надо извлекать выгоду. А когда среди знакомых копателей, с которыми Гольдберги по традиции всегда поддерживали контакт, замаячил молодой, удачливый и не запятнавший себя сотрудничеством с органами кладоискатель, стало ясно, что пришло время пускать в ход дядины бумаги, до сих пор лежащие мёртвым грузом в недрах письменного стола.
Гольдберг ничего не скрывал, но, слушая его, я думал, какой он имеет расчёт за своим прямодушием? Без пользы он ничего не делал, но где и что он тут извлекал, я уловить не мог. Так и не выцепил, предположив, что это своеобразный знак доверия. Надо ж доверять друг другу, коли мы компаньоны. Настала пора обнародовать пресловутую карту. Давид Яковлевич протянул мне небольшую красную книжечку. На дерматиновой обложке была оттиснута тускло-жёлтая надпись «Академия наук СССР», под нею звёздочка и ниже: «ПОЛЕВОЙ ДНЕВНИК».
– Полистайте, – предложил Гольдберг, приглаживая короткие кудрявые волосы возле ушей. Наверное, от волнения. – Оцените опытным взглядом. К рисункам я могу дать пояснения.
Я начал с первой страницы, предназначенной для записей сведений о владельце: «1968 год, Тунгусская экспедиция, Усть-Марьский отряд». В графе «Фамилия, имя, отчество исследователя» значился Гольдберг Иосиф Исаакович. В самом низу красовалась трогательная надпись: «В случае нахождения утерянного дневника просьба вернуть по адресу». Адреса не было, но книжечка попала по назначению.
Деловые записи, выполненные мелким неразборчивым почерком, начиналась длинным списком походных принадлежностей и припасов. Далее велись какие-то подсчёты, судя по всему, затраты бензина на маршрут. Изучать эту избыточную информацию не было необходимости и я начал с «хвоста»: загнул большим пальцем странички и пустил веером, пока взгляд не зацепился за рисунок.
– Нашли? – догадался Давид Яковлевич. Он поднялся с кресла и мы вместе стали изучать карту.
Выполнена она была на двух листочках, каждый размером с ладонь.
– Это дедушкины пометки, – обратил моё внимание Гольдберг, указывая на дополнения, внесённые чёрной шариковой ручкой. Почерк на них заметно отличался. – Дядя Иосиф начертил всё довольно точно, но кое-что упустил. Дед вписал в схему недостающие детали. По этой карте, хоть она и старая, очень можно ориентироваться.
– Надеюсь, – сказал я.
Рисунок по диагонали разделяла толстая двойная черта с пометкой «р. Марья». Слева и снизу к ней примыкала линия потоньше, тоже какая-то речка. Стрелки с закрашенными остриями указывали направление течения. В нижнем треугольнике между двух рек красовалась надпись «Посёлок Усть-Марья, Правая сторона», с двух сторон к нему тянулись мосты. Там же рукою Исаака Моисеевича был отмечен Первый усть-марьский лагерный пункт и деревообрабатывающий комбинат. За притоком, на левом берегу Марьи Иосиф указал только речную пристань и написал «Левая сторона», очевидно, имея в виду название второй части посёлка. Зато Исаак Моисеевич дал волю памяти, создав целый путеводитель по маленькому островку архипелага ГУЛАГ. Напротив пристани, далеко в лесу помещался Второй усть-марьский лагпункт, биржа, чуть поодаль, перекрывая синий холм, чернел большой крест в жирном кругу, снабжённый подписью «Кладбище з/к з/к». На правом берегу реки Марьи отец с сыном разгулялись от души. Правая и самая большая часть карты была исчиркана синими штрихами – рисунками геолога, отмечавшего особенности рельефа, участки выхода на поверхность горных пород и прочее по своей специальности, указал он там и пещеру. Был там и старый прииск, сеточка лесных дорог, загадочные «новая лесобиржа» и «командировка № 3». Листочек от старости покоробился, словно был подмочен, и хрустел как новая банкнота. По-моему, репрессированный Гольдберг над ним плакал. В нижнем правом углу располагалось нечто наподобие церкви, имеющее надпись «Скит староверов», а напротив – посреди Марьи – овал с крестиком, обозначенные как «Остров» и «Часовня».
– Вот наша пещера, – палец Давида Яковлевича ткнул в нижний правый угол, где от главной дороги шла в сторону тонкая линия с кляксой на конце и надписью «Бел. гора».
Слава вытянул шею.
– Тут довольно понятно и разборчиво, – поощрительно заметил я.
Гольдберг довольно улыбнулся, сверкнув очками, и возвратился в кресло под полотном Маймона «Тайный седер в Испании во времена Инквизиции». Зная натуру Давида Яковлевича, я заключил, что в музее висит копия. Украшать дом репликой – недостойно Гольдберга, поэтому на стенах было так мало картин.
Я посмотрел на его двоюродного братца. Вадик фривольно развалился и пристально изучал ногти на правой руке, демонстративно игнорируя происходящее. Вероятно, хотел показать, что уж он-то как никто другой посвящён в тайну. Настолько, что даже не интересуется ею. Ну конечно же да! Я перевёл взгляд на Славу. Корефан выжидающе смотрел на меня.
– Схема достойная специалиста, – заключил я. – Во всяком случае, добраться по ней до цели можно. Если к нормальной карте привязать.
Краем глаза я заметил, что Вадик перестал изучать пальцы, изящным движением опустил руку на колено и тоже уставился на меня.
В библиотеке повисла почтительная тишина.
– И я думаю, что нам стоит съездить и на месте разобраться во всём самим.
Давид Яковлевич облегчённо опустил плечи. Слава с трудом изобразил задумчивость.
– В самом деле? – уточнил он.
– Может быть, что-нибудь и получится, – сказал я.
– Тогда поехали, – осклабился корефан. За ним улыбнулись и Гольдберги.
* * *– А этот еврейчик нас никак не кинет?
Мы сидели в полутёмной забегаловке у Московского вокзала и обсуждали нюансы предстоящей поездки. Не знаю, чем приглянулся Славе этот кабак, но на обратном пути он буквально затащил меня в «Риф», чтобы как следует обмозговать услышанное. Я же не был любителем общественных заведений как мест обсуждения важных вопросов, но Славе захотелось пива и мы зашли.
