Андрей Дышев - Сынок

Книгу Расиму вручил Гешка, пожал его вялую ладонь, сказал что-то вроде того, что надо крепиться.

«Идиот!» – отругал тут же себя в уме, с тоской понимая, что совсем не умеет сказать человеку простые и искренние слова.

Расим взял книгу, мельком взглянул на нее и положил на тумбочку.

– Спасибо, – сказал он. – Я это уже читал, – и повернулся лицом к стене.

Сказал, как отрезал. Праздника не получилось. К Надюшиному пирогу Абдуллаев не прикоснулся. Жора, накрывшись одеялом с головой, кашлял, будто его душила астма, и извивался на койке. Гешка целый час простоял у окна.

Как-то в палату зашел молоденький офицер с черным чемоданчиком в руке.

– Простите, – очень смущаясь, сказал он. – Кто из вас будет рядовой Ростовцев?

– Я Ростовцев, – ответил Гешка и сел на койке. «Принесли мои вещи!» – предположил он.

– А я лейтенант Зубов, – представился офицер, приятно улыбаясь, и добавил: – Корреспондент военной газеты. Можно мне с вами немного поговорить?

Гешка пожал плечами, переглянулся с Жорой и Расимом, сел, выпрямив спину, как на осмотре у врача, а лейтенант раскрыл свой чемоданчик, достал оттуда блокнот, ручку, положил чемоданчик на колени, используя его как стол.

– Мне порекомендовали написать о вас очерк, – торопливо говорил Зубов. – Сейчас афганская тема, сами понимаете, интересует многих… Я буду задавать вам вопросы, а вы постарайтесь отвечать подробнее. А я буду записывать.

– А кто порекомендовал? – спросил Гешка, краем глаза заглядывая в лейтенантский блокнот, где были записаны вопросы.

– Профессиональная тайна! – ненатурально рассмеялся Зубов, склонился над блокнотом и зачитал: – Скажите, с чего начался ваш путь в Афганистан? Что сказал ваш отец, провожая в армию?

– Что сказал? – углубился в память Гешка. – Ничего не сказал. Он в это время в Будапеште был.

– Ну ладно, – лейтенант стал покусывать кончик ручки. – Давайте напишем так: перед отлетом в Афганистан ваш отец, генерал, ветеран Вооруженных Сил, сказал: «Служи так, чтобы мне никогда не было за тебя стыдно!» Хорошо?

– Он так не говорил, – ответил Гешка.

– Ну пусть именно так не говорил, – сразу же согласился Зубов. – Но ведь мог же сказать, да? Против истины мы не идем.

Гешка не стал возражать. Он еще не совсем понимал, что нужно корреспонденту.

– Вы знаете, – сказал Зубов, прищурившись, глядя куда-то в окно, – я хотел бы вставить в очерк такой эпизод: ваш отец поднимает трубку и говорит военкому: «Прошу вас не принимать во внимание мое положение и направить моего сына в Афганистан».

– Зачем? – не понял Гешка.

– А как же еще? – заулыбался Зубов. – Иначе сын генерала никак не сможет попасть в Афганистан.

– А я попал иначе, – ответил Гешка.

– Ну, это все детали, – поморщился лейтенант. – Не в том суть, что именно сказал ваш отец, мы же не отчет со съезда пишем, а очерк. У нас есть право на домысел… Такой теперь вопрос: кто обучал вас боевому мастерству?

– Сержант Игушев, прапорщик Гурули, – ответил Гешка.

Зубов записал фамилии печатными буквами, показал их Гешке:

– Правильно?

– Правильно, – ответил Гешка.

– А замполит роты как повлиял на вашу боевую закалку?

– Никак. Он не брал меня на боевые. Но об этом не надо писать.

Зубов и не писал. Он наморщил лоб и снова стал грызть ручку.

– Без замполита нельзя… Давайте скажем так, что замполит регулярно рассказывал вам о подвигах сослуживцев.

– Давайте! – махнул рукой Гешка.

– Я правильно проинформирован, – сказал лейтенант, перелистывая блокнот, – вы служили в разведроте?

– Нет, – улыбнулся Гешка, – в хозвзводе.

– Как же! – Зубов даже зарделся от волнения. – Мне сказали, что вы десантировались с разведчиками.

– Я тайком перебежал к ним из хозвзвода, – пояснил Гешка, с удовольствием наблюдая, как меняется выражение на лице лейтенанта.

– Ну-у, – протянул тот озабоченно. – Об этом, конечно, нельзя писать… Давайте вот как сделаем. – Лейтенант сел поудобнее, положил на чемоданчик ручку. – Вы в составе хозвзвода везете продукты и одежду афганским детишкам. Душманы обстреливают вас из засады. Вы вступаете в бой и прикрываете своих товарищей, но вскоре вас тяжело ранит.

Гешка не сразу понял лейтенанта.

– Это… про меня?

– Ну конечно! – ответил Зубов.

– Но было же все не так!

Зубов устало вздохнул, закатил глаза.

– Ну как, как было?

– Яныш забыл свой пулемет на подъеме, когда он выдохся и отдал мне рюкзак. И пошел один за этим пулеметом. Только его не нашел, а «духи» его убили. Прямым попаданием в горло.

– Отлично! – оживился Зубов. – И про вашего товарища напишем. Яныш его фамилия?.. Сделаем так: он прикрывал фланг вашей роты, отстреливался до последнего патрона…

– Да он вообще не стрелял! – перебил Гешка лейтенанта.

Зубов придвинулся ближе к Гешке и нетерпеливо пояснил ему:

– Да не пропустит цензура то, что вы мне рассказываете! Мы можем показать смерть солдата только в том случае, если она была сопряжена с геройским поступком. Понятно?

– А если он еще ничего геройского совершить не успел, так про него уже написать нельзя? – нахмурился Гешка. – Он же не виноват, что его сразу убили!

– Да я все понимаю, – Зубов приложил руку к сердцу. – Но вы и меня поймите. Вот дали мне задание про вас написать, а вы мне такого наговорили, что в жизни никто в печать не пропустит. А что пропустят – я знаю, не первый раз про «афганцев» пишу. Вот я вам предлагаю свою схему, а вы упираетесь.

– Жора, – Гешка повернулся к окну. – Может быть, ты что-нибудь о себе расскажешь?

– Нет, уволь, – коротко ответил Жора и закрыл лицо журналом.

Абдуллаев спал или же притворялся спящим.

– Нет, мне нужны только вы, товарищ Ростовцев. – Лейтенант даже вспотел, перелистывая свой блокнот. – Еще один вопросик. О чем вы думали, когда вели неравный бой с душманами?

Гешка вздохнул, опустил глаза. Он почувствовал, что сильно устал.

– Ну, вспомнили? – спросил Зубов, будто моля о пощаде.

– Я думал о том, – выдохнул Гешка, – что человек рождается для долга, и в этом высший смысл его жизни.

– Так, – кивнул Зубов и стал быстро записывать Гешкины слова в блокнот. – И в этом… высший…

– Смысл его жизни, – подсказал Гешка, ложась на койку.

– Смысл его жизни, – повторил Зубов и поставил точку. – Отлично получается. Если вы не возражаете, этими словами мы и закончим очерк.

– Не возражаю, – ответил Гешка.

– Я напишу очерк, но перед тем как засылать его в набор, покажу вам. Хорошо?

Гешка скривил рот:

– Да можете не показывать.

Когда лейтенант вышел, Жора зевнул и сказал Гешке:

– После таких корреспондентов забывать начинаешь, что с тобой на самом деле было.

Они сидели в холле. Гешка прижимал к себе кулек с апельсинами и не мог смотреть в глаза матери. «Знает ли она о письме? – думал он, почти не слушая ее. – Может, рассказать все? Приврать, что не успел отправить, что совсем забыл о нем?..»

– Не пойму, что с твоим отцом происходит, – говорила мать, стараясь поймать взгляд сына. – Из-за чего-то сердится он на Евгения Петровича, ни напишет, ни позвонит ему. Я спрашивала, но он ничего мне не сказал. Разве Евгений Петрович виноват в том, что с тобой случилось, Гена? – И снова заглядывала ему в глаза.

Гешка машинально кивал, чувствуя, как полыхает жаром его лицо. «Письмо у отца!» – вдруг подумал он, и от этой мысли ему не стало хватать воздуха.

– Что с тобой? – мать с беспокойством взглянула на Гешку и провела рукой по его щеке.

«Он читал письмо! – орал в уме Гешка. – И теперь будет мстить ему… Объяснительная! Вот для чего нужна была ему моя объяснительная…»

– Мама, – тихо сказал Гешка, уставившись на апельсины. – Мама…

Комок застрял в его горле. Он ничего больше не смог сказать, вскочил со стула и быстро пошел по коридору.

Утром Наденька вместе с таблетками передала Гешке маленькую записочку.

– Какой-то сержант на КПП оставил, просил передать.

Гешка развернул листок и впился в него глазами.

«Геша! Передаю тебе это письмо с Игушевым, он обещает быть в Москве. Меня увольняют из армии , ставят в вину Яныша и тебя. Ладно, бог с ней, с армией , пойду в ПТУ военруком. Спрашивал у Кочина, кому я мешаю в этой жизни. Кочин не знает, говорит, что приказали из Москвы. Ему тоже сейчас хреново, готовится к заслушиванию в округе. Слышал краем уха, что на него телегу накатали о бардаке в полку и издевательствах в хозвзводе. Может, я чего-то не понял, но вроде бы телега за твоей подписью. Я о тебе не думаю ничего плохого и верю, что… (зачеркнуто). Поправляйся! Может, когда-нибудь свидимся. В. Гурули».

Гешка прочитал записку трижды, потом рванулся к столику дежурной сестры, позвонил на проходную.

– Сержант Игушев уже ушел? Он только что передал записку в хирургическое… Уже давно?..