Дмитрий Красько - За флажками
— Так ты ж не врезался, — возразил я.
— А я передумал, — спокойно сообщил он. — Перед тем, как врезаться, и передумал. Нафига, думаю, машину гробить? Можно просто напугать. И напугал.
— Ты молоток! — я хлопнул его по плечу и довольно потянулся. — Я в тебе никогда не сомневался. Даже когда ты приперся ко мне и стал нытю разводить про то, что у тебя баба на сносях и тебе страшно.
— Ё-о! — Ян опять погрустнел на лицо. — У меня ж жена беременная!
И я понял, что зря напомнил ему об этом. Больная, видимо, в данный момент тема. А потому опустил руки на по баранку и сказал:
— Ну, ладно, доставай ксиву этого хуцпана. Заценим, что он за птица, да и поедем отсюда.
— Куда? — вяло спросил он.
— В таксопарк, куда ж еще? — удивился я. — Не домой же ко мне. Я туда, боюсь, теперь не скоро попаду. Они ведь наверняка и номерок квартиры разведали, так что если и не в ней, родимой, сидят, то рядом засаду устроили. Ну, или устроят в ближайшее время. Для меня-то особой разницы нету, я с ними ни сейчас, ни позже встречаться не хочу. Хотя, конечно, придется. Только в таком случае я сам хочу выбирать и время, и место.
— Экой вы привереда, батенька, — хмыкнул Ян.
— А вам, товарищ, вообще слова не давали, — возразил я. — Соблюдайте регламент. Доставай ксиву, изучать будем.
6
Самбур Левон Зурабович. Более идиотского сочетания ФИО я себе представить не мог. Даже у Литовца с этим делом получше было — Янас Арминасович Гарайтас. Понятно, хреново звучит. На трезвую голову произносить будешь — язык сломаешь, на пьяную — так и вообще лучше не пытаться. Но у этого, по крайней мере, все ФИО в одном месте делалось. Кто извращался над топонимикой Самбура, я не знал. Но догадывался, что человек был редкостным садистом.
Между нами, девочками, говоря, не знал я и того, кем этот самый Левон Зурабович является по жизни. Предположение Яна о том, что, посмотрев его ксиву, мы поймем, против какой команды играем, не подтвердилось. Не понял я, и уж тем более не понял он. Если этот гражданин и был известной личностью среди городского криминалитета, то в широкие рабочие массы его слава еще не проникла. Единственное, на чем мы с Яном сошлись — что Самбур вполне мог быть начальником какой-нибудь силовой структуры при каком-нибудь авторитете. А что? Должность стратегическая, и сидеть на ней должен стратег. А Самбур сам мне признался, что разрабатывал план по захвату меня. То бишь, занимался стратегией в неприкрытом, можно сказать, виде. И не стеснялся этого.
И его стратегические разработки, что я должен признать, были весьма неплохими. И утром, и днем ему фактически удалось взять меня в плен. Я, правда, оба раза из плена позорно бежал, но это не есть вина Самбура-стратега. Скорее, сегодня просто был не его день. И, пока этот день длился, им надо было пользоваться.
Но с какой стороны это делать, я не знал. И Литовец не знал. Он ходил за мной по гаражу, как слоненок за слонихой, и своим видом раздражал Макареца. И я тоже своим видом раздражал Макареца. Макареца вообще все раздражали своим видом. Но он почему-то увязался именно за нами. И ходил, и гундел вслед, что, мол, до конца смены еще три часа, а Ян не на трассе, и машина, главное, исправная, а деньгу косить некому. Ну, и тому подобное.
Литовец исправно терпел все это целых четверть часа, но потом даже его прибалтийская непробиваемость дала трещину, он вынул из кормушки деньги и сунул Макарецу. Тот пересчитал их и отстал от нас. Потому что Ян успел сделать план. А что еще от него нужно?
Но нашему делу это помогло мало. Мы извращались мозгом, но родить ничего не могли. Вернее, Ян смог, но его роды были далеко не первой свежести — он опять родил Балабанова. Прямо так и сказал:
— Надо позвонить Балабанову.
Я скрипнул зубами и начал вспоминать все матерные слова, что когда-нибудь слышал, дабы одарить ими Литовца. Но потом раздумал. Он не виноват, что ничего новее Балабанова сочинить не сумел. Мне и самому в голову ничего не лузло. Пришлось согласиться.
В гараже было несколько телефонов, но почти все они были табу, потому что за ними сидели диспетчера, принимающие заявки. Только один был не табу, но он стоял в закутке Макареца, на его столе, и пользоваться им по этой причине старались пореже. Потому что завгар относился к аппарату, как к горячо любимой женщине — рычал на всякого, кто приближался на расстояние вытянутой руки. Может, он этот аппарат и потрахивал, оставаясь с ним один на один — кто знает? Он вообще был странный человек — Макарец. В нехорошем смысле этого слова.
Но выхода у меня не было, и я пошел в его закуток. Ян, понятное дело, увязался за мной. Куда ж слоненку без слонихи? Кто титьку пососать даст?
Увидев нас, Макарец слегка побагровел с лица. И, по давней своей традиции, прорычал:
— Вы чего здесь? Чего надо?
— Ой, да не переживай ты так, — я махнул рукой. — Не тебя надо, однозначно.
— Вы чего хотите? — теперь Макарец побагровел свекольно. Меня он любил меньше всех. Но мне на его нелюбовь было плевать. Когда он меня не трогал, я его тоже старался не задевать. На всякий случай. Чтобы не вонял. Но в данный исторический отрезок он задал вопрос, и законы вежливости требовали от меня ответа. И я ответил:
— Вообще чего хотим? Или в частности?
— Вообще! — взвизгнул он и вылез из-за стола. Я никогда не понимал, с чего он заводится.
— А ты что — золотая рыбка? Ну, тогда записывай. Во-первых, мне нужны бабки. Миллионов пять для начала. Естественно, в зеленых. Во-вторых, мне нужна баба. Не очень умная, но и не дура. Чтобы трахаться умела и любила. Чтобы домовитая была. Чтобы…
Договорить я не успел. Макарец, пока я, закатив глаза под лоб, увлеченно перечислял, чего же мне по жизни не хватает, умудрился подкрасться к самому моему фасаду. А проделав это, толкнул меня в грудь. Двумя руками.
— Ты чего сюда приперся? Сам не работаешь и другим мешаешь? Пришел тут, ахинею несет…
Толчок был ощутимый. Макарец, хоть и состоит на сто процентов из говна, но этого говна в нем побольше восьмидесяти килограммов будет. И я быстро, чтобы, не дай бог, не упасть, отступил шага на три, удивленно таращась на озверевшего завгара.
А тот, воодушевленный первым локальным успехом, снова оказался рядом и, схватив меня за грудки, попытался выставить из своей кандейки, приговаривая:
— А ну, пошел отсюда! Давай-давай! Нечего здесь ходить и людям настроение портить!
Ян не успел встать между нами. Подозреваю, что он ошалел от происходящего не меньше моего. И, пока он соображал, отчего все так грустно обернулось и что же делать дальше, я ударил Макареца в зубы. В очередной раз.
Настроение, получается, портить не стал — оно и без того было у завгара не в дугу. А вот улыбку попортил.
Макарец упал на задницу, ударившись спиной о спинку стола. Головой, слава богу, не ударился — она мотнулась взад в момент удара, а в момент падения уже слегка отставала от остального туловища. Последние макарецовы мозги остались при нем.
Я прошел к столу и нагло взгромоздил на него свою пятую точку. Макарец, таким образом, оказался целиком и полностью у моих ног. А нечего — пусть знает, кто в доме хозяин. И, пока он вытирал кровь с разбитой губы и сплевывал в ладошку осколки зубов, я набирал номер и выговаривал ему за нехорошее поведение:
— Вот ты сейчас сидишь на холодном полу, зарабатываешь себе геморрой и думаешь — какая эта жизнь несправедливая сволочь! Первый встречный-поперечный норовит сразу в зубы дать! И невдомек тебе, что встречный-поперечный сюда не боксом заниматься шел. Ты, возможно, не поверишь, но я просто позвонить хотел. Терпимее к людям надо быть, Макарец. Толерантнее. И они к тебе потянутся. Хотя — сомневаюсь. Просрал ты этот момент. Лет двадцать уже как.
— Я на тебя, сука, докладную директору напишу, — пообещал завгар. В ответ я мотнул ногой и попал ему кроссовкой в ухо.
— Что говорил, что в лужу пукал. Я ведь только что о толерантности толковал — забыл, что ли? Ты мотай на ус, когда умные люди говорят. А докладную пиши. Здесь Ян был, он все видел. И кто потасовку затеял, и как ты сам споткнулся и на мой кулак упал. Правда, Ян?
— Сущая, — тот кивнул и я улыбнулся:
— Вот, видишь! Так что пиши. Все, как есть напиши. А пока заткнись, потому что я по телефону разговаривать буду.
Номер я набирал по памяти. Вспоминал долго, но угодил, куда надо, с первого раза. Это радовало, потому что со мной такое редко бывает — память на циферки хреновая. Вот только ответил мне не Балабанов, а его грозный коллега с хорошей памятью на меня:
— Советский райотдел милиции слушает.
— Балабанова хочу. Это Мешковский.
— Это Мешковский, хочет Балабанова, — задумчиво повторил мент. Видимо, пытался вызубрить информацию. — Я тебя разочарую, Мешковский. Балабанова нет.
— А где он?
— С бандитизмом борется. Где-то в городе.
