Андрей Воронин - Умереть — непозволительная роскошь
— А, что-то припоминаю, — сказала женщина, — Старина! Его так кажется звали…
— Он самый! — расшумелся бородач. — Так вот мы решили его навестить!
Катя с любопытством посмотрела на знакомого.
— А кто это «мы»?
— Да нас тут много, — воскликнул Костик, — Славка Демакин, Дима Власов, Юрка Глаголев.
— О, целый десант!
Художника окликнули:
— Гуреев, где боеприпасы? Давай быстрей!
— Сейчас иду!
Однако вопрошающего это не удовлетворило, и через минуту стриженая голова заглянула в купе.
— Константин! — буркнул раскрасневшийся приятель и осекся на полуслове.
Его хмурое лицо при виде красивой женщины сразу преобразилось и расплылось в добродушной улыбке.
— Здрас-те! — поздоровался он.
— Привет, Демакин! — усмехнулась Катерина, поняв, что Слава не узнал ее.
Припухшее мужское лицо изобразило искреннее удивление, а потом несказанную радость.
— Катенька?! — воскликнул он, немного оттеснив Гуреева в сторону. — Кого-кого, но вас я не ожидал здесь увидеть… Это нужно отметить!
Дима Власов и Юрка Глаголев, не выдержав затянувшейся паузы, заглянули в купе.
— Долго вас ждать, мужики? — недовольно бросил Дима. — Водка закиснет!
— А тут не только мужчины, — приятно удивился Юра.
Катя посмотрела на гостей и поняла, что как-то нужно заканчивать смотрины. Однако в этом ей помог Распопин, подошедший после воздыхания свежим воздухом.
— Мальчики, — кокетливо произнес Славик, — разрешите пройти, — и жеманно протиснулся между мужиками в купе.
Ребята весело переглянулись между собой и стали расходиться.
— Катюша, заходи к нам! — предложил Гуреев.
— Не знаю, — пожала плечами Ершова, — мы со Славиком так устали, что, право, вряд ли получится.
— Нет, нет, Катенька, — возразил Слава Демакин, — приятеля берите с собой, места всем хватит!
Распопин улыбнулся.
— Спасибо!
— Так мы вас ждем!
Когда дверь купе закрылась, Дима Власов шаловливо подмигнул ребятам.
— Демакин, — серьезным тоном, стараясь не рассмеяться, спросил он, — а ты что, в секс меньшинства записался?
Славка Демакин не растерялся и парировал:
— Да это я для Гуреева стараюсь!
Костик недовольно надул щеки: он не любил пошлые шутки.
Мужики дружно рассмеялись и с шумом завалились в свое купе номер пять.
Катерине пришлось поддаться на уговоры. Не последнюю роль сыграл в этом Славик Распопин.
— Ершова, — умоляюще воскликнул визажист, — ну можешь ты хоть раз что-нибудь сделать ради меня?
— Ладно, Распопин, — вздохнула Катя, — будешь должен!
Славик подпрыгнул от радости.
— Спасибо, Ершова, — радостно воскликнул гей, на ходу подкрашивая бесцветной помадой пухлые губы, — я твой должник до гробовой доски!
Катя усмехнулась и махнула рукой!
— А что с тебя возьмешь, Распопин?
Женщина подождала, пока Славик наведет марафет и, когда он был готов выйти в свет, открыла двери купе…
— Пошли!
Мужская компания радостно встретила гостей. Мужики много пили, в отличие от Славика и Катерины, рассказывали о выставке, о проведенном времени в Минске, травили анекдоты.
Рассчитывая на пятнадцать минут, Катерина проболтала с ребятами несколько часов и рассталась с веселой компанией художников лишь под утро.
Когда гости покинули гостеприимных хозяев, Демакин с восхищением произнес:
— Классная женщина!
— Не твоего полета, Демакин! — заметил Гуреев.
— Да, — весело рассмеялся Глаголев, — не перепало вам ничего с барского плеча!
— Зато и Славику не обломилось! — успокоил друзей Власов.
Компания дружно прыснула со смеху и предложила тост за неудачника-визажиста.
* * *Поезд «Минск — Москва» прибывал на Белорусский вокзал. Катя так и не смогла уснуть всю дорогу. Гнетущее настроение снова вернулось к ней, хотя она изо всех сил гнала от себя плохие мысли.
Она понимала, что нужно поставить все точки над "и" в отношениях с Ильей. Катя очень переживала. Она не знала, как разорвать близкие отношения и при этом остаться хорошими друзьями.
Если бы она могла только представить себе, что ждет ее впереди! Разговор с Мещерским — всего лишь маленькая кочка на длинной дороге в кошмарный ад
Глава 16
С первыми лучами августовского солнца златоглавая столица засверкала своими куполами. Город просыпался не спеша, постепенно сбрасывая оцепенение прохладной ночи.
День обещал быть солнечным и теплым. Москвичи спешили на работу, не обращая внимания на давку в общественном транспорте. Многие не пропускали газетных киосков и успевали прихватить парочку свежих печатных изданий.
Если бы можно было в то августовское утро заглянуть в газеты, то каждый бы непременно натолкнулся на сенсационные статьи о гибели атомной подводной лодки «Курск» в Баренцевом море…
* * *С самого утра троица была уже на ногах, готовая к решительным действиям. Однако Шлеме пришлось немного помаяться в ожидании, пока откроется читальный зал в Ленинке, чтобы наброситься на старые подшивки газеты «Новый век». Конечно, можно было ускорить процесс через архивные подвалы ФСБ, но Барышников решил не рисковать и не привлекать к себе нездорового любопытства.
Пока Сан Саныч налаживал связи по своим каналам с МВД, где официально расследовали массовое убийство в газете «Новый век», а отставной полковник Сухой перелистывал старые подшивки в поисках фотографа с двумя "Е", Таньга и Макар томились от бездействия в салоне «Форда».
— Как думаешь, Таньга", — спросил полусонного азиата Макар, — найдет Шлемофон фотографа?
Напарник молча кивнул.
— Значит, снова мочить! — с усталостью в голосе произнес Лигачев.
Приятель Макара пожал широкими плечами.
— Не все ли равно, — удивленно пробурчал азиат, — или резать, или мочить!
Лигачев неприязненно скосил глаза на собеседника.
— А-зия! — процедил сквозь зубы Макар. — Темный ты человек, Таньга!
Напарник приоткрыл глаза.
— Это почему? — спросил он. — Ты это говорить из-за цвета моего лица?
Лигачев энергично покачал головой и сплюнул через открытое окошко.
— Мудак ты, Таньга, — бросил он, — не в лице дело!
— А в чем?
— В душе, браток!
Узкоглазый ухмыльнулся.
— Душа — потемки!
Макар укоризненно покачал головой и смерил азиата презрительным взглядом.
— Вот я и говорю, Таньга, — отрезал мужчина, — что ты темный человек! Люди о чем-то думают, беспокоятся, а ты все дрыхнешь и дрыхнешь, как чурбан бесчувственный!
Узбек усмехнулся, оскалив свои желтые зубы.
— Это оттого, Макароныч, — промолвил он, — что у меня на душе спокойно и хорошо, а тебя, совестливого, черти стали трахать во все дыры!
— При чем здесь совесть! — возразил Лигачев. — Ведь тебе что друга, что брата порешить — один хрен.
А на душе у тебя спокойно оттого, что ты с утречка травки накурился!
Таньга замолчал, собираясь с мыслями.
— Твоя правда, Лигачев, — признался азиат, — если нужно, всех зарежу — работа такая!
— Херовая работа!
— К другой не приучен…
Макар хотел что-то сказать, но не стал распыляться перед напарником-наркоманом.
На душе было прескверно, особенно когда он вспомнил молоденького компьютерщика и своего сына, которого не видел больше года.
— Вот именно, — проворчал Макар, — только на зеркало нечего пенять, коли рожей не вышел!
Таньга понимающе посмотрел на приятеля.
— Ты, Макар, не оттого бесишься, — подвел итог Таньга.
— А отчего?
— Не похмелился после вчерашней попойки, вот и скверно тебе.
Азиат кивнул на бардачок в салоне.
— Хочешь? У меня есть косячок!
Лигачев, скривив губы, нетерпеливо отмахнулся от предложения.
— Да пошел ты со своей травкой, — сказал он. — Вот кабы водовки стакан!
— Помрешь ты, Макар, из-за своей водки, — убежденно заявил наркоман приятелю, — клянусь мамой, ласты склеишь!
— Да, пошел ты, праведник херов, — отмахнулся Макар. — Я быстрей отдам коньки, если сейчас не похмелюсь!
Таньга и бровью не повел, однако заметил напарнику.
— Хозяин запретил сегодня пить!
Макар резко оторвался от сиденья.
— А пошел он… — взорвался бугай, — я сам себе начальник! Я двадцать с лишним лет по струнке ходил! Так хоть напоследок расслаблюсь!
— Хозяин — барин! — бросил приятель. — Плохо кончишь, Макар!
* * *Казимир Владиславович начинал терять самообладание и терпение: он уже пролистывал последнюю, четвертую толстую кипу газет, но то, что искал, не находил. Правда, ему несколько раз встретились фотографии, где стояли инициалы «Е. Е.», но этого было мало — ему нужно было полное имя и фамилия фотографа.
К Сухому подошла библиотекарь, молоденькая худенькая девушка и, положив на стол еще одну, но весьма тонкую подшивку газеты «Новый век», виновато произнесла тихим бархатистым голоском:
