Эльмира Нетесова - В снегах родной чужбины
— Нет. Я смог бы в тайге жить без горя. Ноги, руки — есть. К глухомани привычен, не пропал бы.
— Один в тайге? Ну сколько б ты там выдержал? — спросил Влас.
— Да хоть всю жизнь! — не сморгнул глазом Федька.
А стопорило, услышав такое, рассмеялся:
— Темнишь, кент!
— Ничуть! Я в тайге с весны до зимы жил вместе с мужиками.
— То-то и оно! Не один! — вставил Влас.
— А хоть бы и один! Чего проще? Еще и лучше. Я к тайге привычен!
— К тайге! Но не к одиночеству. Оно — самое страшное наказанье, какое никто выдержать не сможет.
— Это почему? — не верил Федька.
— Ты б о том у пахана узнал. Да вот беда, трехать с тобой, покуда не в законе, он не станет. Иначе не спорил бы…
Федька ждал, что расскажет Влас. А тот не торопился. Потом и вовсе сделал вид, будто забыл, отмахнулся, не стал рассказывать о чужой судьбе. Посоветовал никогда не спрашивать и не напоминать никому из фартовых о наказании тайгой. Чтобы по бухой, за малую оплошку, не вздумала «малина» сыграть с Федькой подобную злую шутку.
Но Федьке так хотелось узнать, что случилось. Как можно наказать тайгой человека? Но никто из воров не ответил ему, молчал и Влас.
«Малина» после схода побывала во многих городах. Трясла банки и сберкассы, магазины и склады, пархатых ростовщиков и барыг. Фартовые набивали общак, пили, ели, меняли шмар, отсыпаясь днем. Зато с ночи до утра грабили.
Федька постепенно привык к воровской жизни, укладу, к закону «малины», все реже будоражили его душу воспоминанья о прошлом. Он много пил, часто менял шмар, не привыкая ни к одной. Уже на утро, трезвея от вчерашней попойки, забывал имя новой подружки. Да и к чему его помнить, если назавтра был в другом городе, среди новых шмар.
Лишь иногда в пьяном сне виделась Катерина. В простом ситцевом платье, с косой вокруг головы, босая, она была так непохожа на нынешних его девок. Они — однодневки, Катька была на всю жизнь…
Кривится в плаче беззубый рот малыша Мишки, сына-первенца. Но и его отняла людская злоба. Федька вскакивал с койки среди ночи: кулаки стиснуты, пот со лба и по спине ручьями бежит, в глазах темно. Но ничего и никого не вернуть. Мертвые приходят лишь во сне, в жизнь, даже к родным, не возвращаются.
И Федька, начиненный злобой, постепенно зверел, терял сочувствие, жалость. Уже не спрашивал Власа, за что тот задавил руками старика, которого три дня караулил в подворотне. Влас сам сказал одним словом: стукач, отца заложил. Оклеветал. Такому — дышать рядом западло.
Больше ни с кем не сводил счеты. Этого старика караулил двадцать один год. И все ж тот не минул рук Власа.
— Всему свое время. Надыбал гада! — радовался пьяный стопорило всю ночь, что не упустил, не дал возможности стукачу сдохнуть своей смертью.
В тот день Федька вспомнил Ольгу. Это она оставила его без семьи. Из-за нее он стал вором. Но за все годы ни разу не увидел, не встретил даже мельком, не услышал о ней. Судьба будто берегла стукачку от расправы. А уж ее Федька обдумал до мелочей.
В «малине» к нему привыкли. И, зная ершистый норов, крепкие кулаки, не поддевали, не шутили над мужиком, не обжимали на положняке, не подставляли милиции. Теперь в «хвосте» «малины» бегал другой. Федька воровал. Он быстро понял и постиг многие секреты и почерк воров. В чужом городе после удачного дела никогда не напивался вдрызг, всегда оставлял силы для ухода от милиции. Оно и понятно. Не раз случалось той брать воров не в деле, а на хазе либо в ресторане. Не всегда фартовые могли смыться. Расслабившись от удачи, хватали лишку. И тут не зевала милиция.
Федька не хотел греметь в зону. Был осторожнее других. И все же… Убегая из банка вместе с фартовыми, попал в люк, оказавшийся по нелепой случайности открытым. Если б не сломал ногу, успел бы выскочить. Но не повезло. Фартовым было не до него. Никто не оглянулся назад. Федька затаился в люке, прикусив от боли губы. Он думал, что его паденье не заметили. Но… Не тут-то было. Луч света фонаря нашарил его сразу. Сверху тут же послышался голос:
— Попался, скотина! Теперь не смоешься!
Федьку выбили из люка сапогами. В наручниках, под забористый грязный мат втолкнули в милицию.
Все ребра пересчитали сапогами трое мордоворотов. Били лежачего, беспомощного. Такого не делали даже потерявшие всякий стыд и жалость отпетые стопорилы. Даже в зонах, взъяренные фартовые не мокрили суку, если он не держался на ногах до разборки. На такое была способна лишь милиция.
Именно за эту зверскую жестокость убивали их повсюду воры. Даже те, кто по закону не имел права пролить хоть каплю крови, считал для себя за честь и долг — размазать лягавого. Их никогда не считали за людей, тем более — за мужиков.
Когда в зону попадал осужденный милиционер, его в тот же день разносили в куски зэки, даже те, кто не имел ни малейшего отношения к ворам. Потому что всякий осужденный прошел через руки милиции и мстил за свое, перенесенное и пережитое.
Федьку бросили в камеру синим окровавленным комком. Без сознанья и дыханья. Ничего не добившись, не выбив ни единого слова. На нары его положили мужики, которые сидели в камере за избиение жен, мелкие кражи.
Федька долго не приходил в себя. А когда открыл глаза, увидел тюремную камеру, врача, менявшего гипс на ноге. Он ни о чем не спрашивал, все делал быстро, молча.
В камере вместе с Федькой оказались и воры. Они накормили, поделились куревом. Успели сообщить на волю о Федьке. И «малина», узнав о случившемся, сумела передать Федьке солидный «грев».
Узнав о нем, воры камеры решили помочь ему, быстрее поставить на ноги и, пропилив гипс, приложили к перелому серебряную пластину, поили настоем, который Федьке приготовили фартовые, знавшие толк в этих делах. Настой передавал в камеру подкупленный охранник. И скоро от перелома не осталось и следов.
Едва заметив это, Федьку начали таскать на допросы к следователю. Но не добились ни слова. Его избивали и снова швыряли в камеру. Так длилось больше месяца. Его пытались запугать, сломать одиночной камерой, морили голодом. Но ничего не добились.
Молчал он и на суде. Ни слова не обронил, услышав приговор, — пятнадцать лет усиленного режима.
Судья оглядела Федьку с ног до головы, будто изучая редкий экземпляр столь молчаливого подсудимого. На миг их взгляды встретились.
Федька узнал ее сразу. Он весь процесс сидел, не поднимая головы. Не слушал, не видел никого вокруг. Свое обдумывал — побег на волю.
Ольга узнала Федьку по документам, еще до суда. Она не думала, не ожидала свидеться с ним. Она давно уехала из захолустного поселка, несколько лет работала судьей в Омске. Она забыла Федьку. И не вспоминала о нем. В ее жизни многое изменилось.
Ольга вышла замуж в тот роковой для Федьки год. Училась в партшколе, параллельно — в юридической. Когда родилась дочь, перешла на вечернее отделение и занятий не бросила.
Муж Ольги был намного старше ее, часто ездил в командировки и относился к жене бережно, часто говоря, что у него двое детей — две дочери, старшая и младшая. Он обожал обеих…
Вопрос замужества Ольги решился в один день, когда приехавшему из области ревизору не нашлось места в гостинице. Он пришел в поссовет, и Ольга предложила ему остановиться в ее доме.
Весь этот вечер они говорили о всякой всячине. Приезжий ревизор оказался добродушным, веселым человеком. Холостяком, ищущим хорошую, верную, умную жену.
Ольга показалась ему той, какую искал, и, не откладывая в долгий ящик, не теряя времени, он сделал ей предложение, которое она приняла не раздумывая. А вскоре переехала к мужу насовсем.
— Так-то оно и лучше, чем по общежитиям скитаться. Теперь спокойно учиться будешь, — радовалась мать Ольги за дочь, сумевшую вырваться из глуши.
Когда Дуняшка рассказала старшей сестре, что видела в магазине Федьку, Ольга не поверила. Отмахнулась небрежно:
— Похожего видела. С того света не возвращаются…
И, только взяв в руки уголовное дело Федора, поверила, что жив он.
Увидев его, разглядывала с любопытством.
«Как удалось ему выжить?»
Федька не смотрел ни на кого. Даже последним словом подсудимого не воспользовался. Ни о чем не просил суд и обвинение. Это задело за живое. И Ольга решила дать срок «на всю катушку».
— Ты еще взвоешь, услышав решенье, — злорадно усмехалась, выходя из совещательной комнаты.
Все в зале встали при появлении судьи и заседателей. Сидеть остался лишь Федор.
Ольга глянула на него, произнося последние слова приговора. Встретилась с ним взглядом. Поняла — узнал. И вдруг услышала: «С-сука!» — сказанное громко, на весь зал, единственное слово.
Ольга побледнела от ярости, но конвой спешно вывел Федьку из зала суда, впихнул в машину, которая повезла вора в тюрьму, где ему надо было ждать этапа.
Конвой сидел в кабине и не увидел, как исчез из кузова подсудимый. В тюрьму машина вернулась без Федьки.
