Евгений Сухов - Гнев смотрящего
Глава 7. Голубой верблюд
Варяг в одиночестве сидел за огромным столом своего кабинета, откинувшись на спинку удобного вращающегося кресла. Сегодня он работал в щадящем режиме – накануне вечером он вернулся из двухдневной командировки на Южный Урал, в течение которой успел побывать на нескольких крупных оборонных заводах, и теперь ему надо было переварить полученные впечатления. В последнее время он стал регулярно практиковать такие поездки по предприятиям. При этом он вовсе не надеялся на то, что его появление или его ценные указания как-то улучшат производственную ситуацию, и потому старался не мозолить никому глаза своей персоной, всячески избегать дешевой помпы. Поездки были нужны прежде всего ему самому, чтобы ясно представить себе и обстановку на производстве, и настроения в обществе. С каждой поездкой в нем крепло странное ощущение: ему казалось, будто ему удалось прорваться сквозь завесу собственной растерянности, будничной усталости, скованности, а то и стыда. Но вместо этого он почти физически стал ощущать, как его со всех сторон окружает палящий тяжелый жар копящейся в его подчиненных ненависти. Ему не раз стал приходить в голову парадоксальный вопрос о справедливости воровской идеи. Вот в прежние советские времена любой вор знал: обворуй он работягу хоть дочиста, первого числа тот все равно получит зарплату и встанет на ноги. Варяг всегда брезговал теми, кто крадет у людей, живущих на зарплату, однако при «совке» таких воров всегда было много, и с их существованием приходилось мириться. Они оправдывали свой сомнительный заработок формулой: «Дураков учить надо!» и напоминали, что ничего непоправимого с их жертвой не произойдет: потерпит пару недель, а потом пойдет в заводскую или институтскую кассу и получит причитающуюся зарплату.
Но теперь ситуация изменилась – теперь украсть у простого человека означало почти то же, что убить его, а ведь убивать не по приговору сходняка и не в порядке самообороны ворам всегда категорически возбранялось. За вызывающе роскошный образ жизни в прежние времена законного моментально потянули бы на правилку, теперь же хамское расточительство «апельсинов»-скороспелок в нищей стране воспринималось почему-то как должное. Собственно, Варяг и сам жил богачом – не для того, чтобы пустить кому-то пыль в глаза, а чтобы соответствовать неким установившимся стандартам. Однако в последнее время роскошные офисы, сверкающие лимузины и супердорогие клубы начали вызывать в нем неприятное чувство – за ними он видел лица людей, лишенных всего, и тогда атрибуты богатства казались ему каиновой печатью, по которой в скором будущем осужденных станут отличать от оправданных.
«Б-р-р, – потряс головой Варяг, – хватит думать об этом!»
В последнее время он старался жить очень скромно, погрузившись в заботы обычной жизни, не давая воли тягостным мыслям. Однако в глубине души думал: если для того, чтобы жить прежней привычной для него жизнью, человеку требуются усилия, то, стало быть, эта жизнь вскоре должна измениться.
* * *Варяг уже кое-что знал о первых шагах Алексея Михайловича Лобанова. Доверенные люди Лобанова два года назад учредили несколько дочерних фирм, торговавших продукцией лобановского комбината и поставлявших для него сырье. Эти фирмы, объединившись, создали банк, который и профинансировал создание в Челябинске новой газеты «Уральский вестник». Кроме того, на средства единомышленников Лобанова в городе открылось несколько общественных объединений и клубов, преследовавших официально лишь чисто гуманитарные цели, вроде организации досуга и культурного развития своих членов. Однако в руководство объединений вошли люди с вполне определенными политическими взглядами, которые настойчиво, хотя и деликатно, старались придать деятельности своих объединений строго определенный политический характер. Побывав однажды в таком клубе на собрании, посвященном какой-то нейтральной теме, Лобанов потом долго посмеивался, удивляясь напору и находчивости молодых ведущих, «заводивших» зал почище иных эстрадных звезд. Екатеринбургский директор Федор Кузьмич Данилов в силу своей крестьянской осмотрительности старался не иметь к политике никакого видимого касательства, людей подбирал очень осторожно, деньги давал скупо и только через подставных лиц. Однако и он не мог обойтись без молодых энтузиастов, а дело, попав в их руки, начинало быстро двигаться. Вскоре Данилов с удивлением обнаружил, что контролирует одну из крупнейших на Урале ежедневных газет и вещающую на всю Западную Сибирь радиостанцию. К его чести надо сказать, что он не делал никаких попыток навязывать свои установки ни главному редактору «Екатеринбургской газеты», ни директору радиостанции: ему достаточно было не торопясь, обстоятельно поговорить с человеком и присмотреться к нему в процессе беседы. Если он проникался доверием к собеседнику, то дальше предоставлял ему полную самостоятельность, и Данилова никто никогда не подводил, Варяг и сам удивлялся тому, как быстро все происходит в провинции: казалось, достаточно открыть какой-то незримый шлюз, а там поток уже сам прокладывает себе дорогу. В столице все шло гораздо медленнее – слишком многочисленным был здесь слой людей, неплохо живущих и при существующих порядках и не склонных ничего менять, а то и прямо причастных к расхищению государственного достояния. С другой стороны, большинство этих людей были продажны, а потому легко управляемы. Что касается средств массовой информации, то в Москве за ними стояли такие мощные силы и такие огромные деньги, что, даже имея за собой «Госснабвооружение» и воровской общак, стоило дважды подумать, прежде чем ввязываться в открытую схватку.
Варяг полностью отдавал себе отчет в том, какого масштаба дело он затевает и какие трудности ждут его впереди. Однако, придя к выводу о том, что перемены в России необходимы, он презирал бы себя, если бы ничего не сделал для этих перемен. Действовать же ему предстояло чужими руками, через подставных людей, и он постепенно подбирал этих людей.
Вот и сегодня у него была назначена встреча с одним молодым, но уже весьма известным журналистом. Парень писал в основном о культуре, но походя затрагивал и экономику, и политику, и криминал. Варяг немало позабавился, читая его опусы. Тон статей был развязным, беспардонным и наводил на подозрение, что ради красного словца молодой писака не пожалеет даже родных матери с отцом. Однако таково, видимо, свойство почти всех знаменитых московских журналистов. И Варяг решил поговорить с парнем. На столе звякнул аппарат внутренней связи, Владислав Геннадьевич нажал кнопку переговорного устройства и услышал голос секретарши:
– К вам господин Козицын.
Варяг взглянул на часы – журналист был точен. Мало что в жизни бесило Варяга так, как неточность и необязательность в делах, и, начиная чиновничью службу, он пообещал себе, что ни одному посетителю не придется просиживать штаны в его приемной – Варяг не понаслышке знал, как унизительно такое сидение и как мало оно способствует возникновению дружеских чувств к хозяину офиса. Несколько раз Варягу пришлось даже прервать, не доведя до конца, обсуждение важнейших деловых вопросов, чтобы не заставлять ждать следующего посетителя, однако затем он научился укладываться в отведенное для разговора время и побуждать к тому же своих собеседников. Вечером после возвращения из поездки Варяг намеревался работать в свободном режиме и специально пригласил на этот день журналиста, с которым ему хотелось поговорить не торопясь.
– Просите, – сказал Варяг.
Дверь открылась, и в кабинет уверенно, но в то же время с почтительной улыбкой вошел пухлый розовощекий господин и, кланяясь, обратился к Варягу с приветствием:
– Здравствуйте, Владислав Геннадьевич. Я Козицын, Леонид. Давно хотел познакомиться с вами.
– Ну что же, здравствуйте! – поднялся навстречу гостю Варяг. – Чем же я привлек ваше внимание?
– Загадочностью, – ответил журналист, приближаясь к Варягу и протягивая мягкую влажную руку. – Вы – известная личность, все о вас слышали, но парадокс в том, что толком о вас никому ничего не известно. Для меня же вы – в полном смысле слова герой нашего времени: человек, который сам себя сделал.
Варяг сдержанно возразил:
– В конечном счете всякий человек сам себя делает. У каждого есть свои недостатки и свои преимущества – человек должен преодолевать первые и использовать вторые.
– Вы прекрасно формулируете, – вставил гость. – Я бы с удовольствием сделал с вами интервью.
– Но если вы думаете, что мне никто не помогал, то вы, Леонид, ошибаетесь, – закончил Варяг свою фразу. – Помогали, и немало, и очень серьезно – с моей стороны было бы нечестно умалчивать об этом. А что касается интервью, то за чем же дело стало?
