Последний Герой. Том 7 - Рафаэль Дамиров
Я молчал. Знал — никаких переговоров не будет, это просто уловка. Стоит мне подать звук, он вычислит, где я, и уничтожит. Последним патроном.
Ситуация была патовая. Если он решит перейти в наступление и подойдёт ближе, то сможет вышибить меня с короткой дистанции. Я нащупал рядом камешек, кинул его влево, подальше от себя.
Кирпич дёрнулся, вскинул ружьё, прицелился туда, откуда донесся звук, но так и не выстрелил. Ждал.
«Ага… точно последний патрон», — мелькнуло у меня в голове.
Я лежал, слушал, как он сопит и злится, не решаясь тратить заряд. Полз дальше, в сторону рощицы кривых кустов. Напрямик нельзя: там проплешина, залитая лунным светом, выйду — как на ладони. Значит, только обходом, только в тени.
Я осторожно пробирался, прижимаясь. Но и Кирпич был не дурак. Он тоже двигался. Потихоньку пятился, ружьё всё так же перед собой, шаг за шагом, словно выманивал меня из укрытия. Грамотно делает, сукин сын.
Неизвестно, сколько бы ещё тянулось это наше молчаливое противостояние, но тут слева раздался шорох.
Мне очень хотелось крикнуть: «Ложись! Не иди сюда!», ведь я сразу понял: это нагнал нас Сергеич. Но крикнуть я не успел.
Кирпич дёрнул ружьё, бахнул. Звук разлетелся по горам, будто гром ударил. Сергеич упал со стоном, а Кирпич, торжествуя, заорал:
— Так тебе, сука!
Он был уверен, что подстрелил меня. Даже не стал преломлять ружьё — не пытался зарядить. Патронов, значит, точно нет. Вместо этого Кирпич ухватил оружие за ствол, поднял, как дубину, и бросился туда, где рухнул Сергеич.
Приклад старый, оббитый, со стертым лаком, и зэк размахивал ружьем, как палицей, явно намереваясь размозжить голову — считал, что там я.
Главарь бандитов почти поравнялся с моим укрытием и даже не заметил меня. Пора.
Я выскочил из-за куста, но камень под ногой предательски откатился и, громко стуча, поскакал вниз по склону. Кирпич вздрогнул, резко обернулся, глаза его сверкнули в темноте.
Незаметно напасть не вышло. Кирпич обернулся молниеносно, замахнулся ружьём. В глазах его на миг мелькнуло недоумение: «Я же тебя подстрелил!» — но оно тут же сменилось на ярость, на жажду крови.
Тяжёлый приклад просвистел у меня над головой, я рухнул вниз, пригибаясь, и тут же рванул вперёд, всем телом распрямился, как пружина. Ударил в нос кулаком с такой силой, что Кирпич дернулся, ружьё выпало, но на ногах он устоял.
Он был массивнее меня, плечистый, с широченными руками — настоящий каторжный валун. Но я был быстрее.
Он бросился грудью, врезался, будто таран. Я отступил, но всё равно нас свалило в клубок. Он навалился, дыхнул запахом гнили и крови. Его пальцы, толстые, как железные клещи, сомкнулись на моём горле, давили, ломали. Я сумел вывернуться и приподняться и ударил кулаком снизу в печень — и бугай согнулся, хрипнул, но не отпустил.
Я резко качнул корпусом, подсечкой выбил ему ногу. Мы рухнули оба, но я снова вывернулся и вскочил, налетел сверху. Ударил трижды — в скулу, в скулу и в висок. Он мотал головой, разбрызгивая кровь с разбитых губ, а потом резко дёрнул плечами, сбросил меня, как мешок.
В следующее мгновение его кулак врезался мне в челюсть. Всё потемнело, звон ударил в уши. Я качнулся, но устоял. Он снова пошёл в размах, медленно, но со страшной силой. Я нырнул под удар, врезал коленом в пах. Кирпич заорал, согнулся, но уже через секунду обхватил меня за корпус, поднял и грохнул оземь так, что дыхание перехватило.
Я вцепился ногами в его бедро, локтем давил в шею, мы катались по камням, и каждый пытался перехватить инициативу. Я бил чаще, точнее, но его удар, если доходил, отзывался в костях, будто в меня врезался молот.
Драка казалась бесконечной. Мы сцепились намертво, дыхание рвалось, камни впивались в спину и локти. Кирпич был как танк, пёр, давя массой. Я бил в лицо, а он мотал башкой, будто не чувствовал. Огромный кулак прошел вскользь по моему уху — оглушающий, будто кувалдой.
Мы снова на ногах. Я резко ушёл вбок, пропуская его вес мимо, и ухватил его за руку, ту самую, что пыталась вмазать мне снова. Резко дёрнул и провернул корпусом, как учили, как приходилось на службе. Хрустнуло.
Кирпич зарычал. Я вывернул руку сильнее, локоть его выгнуло в обратную сторону. Я добил ударом в челюсть. А потом еще и еще.
Готов.
Он рухнул на спину, рвано дыша, глотая ночной воздух. Рука у него болталась навыворочку, и всё же он пытался подняться, ворочался, скалился, глотая слюну и кровь.
Я встал над ним, с разбитым кулаком и колотящимся сердцем, и понимал: ещё чуть-чуть — и он снова кинется, несмотря на увечье и боль. Этот зэк был из тех, кого ломает только смерть. Но сейчас он лежал, распластавшись, живой, с переломанной рукой, и впервые в его глазах вместо ярости мелькнуло что-то похожее на страх.
Пора с ним кончать. Я поднял с земли увесистый камень.
Кирпич лежал на спине, захлёбывался собственной кровью, потом со злобой выплюнул зуб, тщась сохранить вид хищника. И тут за моими плечами послышался шаг. Я резко обернулся — Сергеич. В руках у него была увесистая дубина, видать, подобрал по дороге. Глаза вытаращены, дыхание сбивчивое.
— Жив? — спросил я, не скрывая облегчения и даже радости.
— С трудом, — прохрипел он, подходя ближе.
— Сергеич… — выдавил Кирпич, скосив на него мутный, но всё ещё злой взгляд. — Помоги… Ты же наш… Ты же кореш… Или ты совсем ссучился?
Он давил, что называется, на гниль, привычно лез в душу, как всегда умел.
— Да, Кирпич, — тихо проговорил Сергеич, и в его голосе ничего не дрогнуло. — Я всегда был за своих. И сейчас это докажу.
— Убей его! — захрипел Кирпич, брызгая кровью. — Ты же правильный пацан! Помнишь, мы с тобой? Три ходки, считай! Ну же! Спаси старого кореша!
Сергеич шагнул вперёд, поднял дубину. Кирпич даже ухмыльнулся, на мгновение в его мерзкой улыбке промелькнуло торжество. Всё его тело словно кричало: «Ну вот, одумался, вернулся блудный сын!»
Я не вставал в стойку, не отскакивал. Ждал. Надо было проверить. Тяжеленный камень тянул вниз. Я отпустил его… пока отпустил.
Бам! — глухой удар дубиной, в лоб, словно по пустой бочке. Кирпич вздрогнул, глаза
