Потерянная - Сергей Александрович Плотников
— Так даже лучше. — Утешил я ребёнка, с чего-то решившего, что я буду сердиться. За что? Впрочем, на Ена вроде тоже не за что. — Руководитель такого уровня не может в таком документе поставить ничего не значащие пометки. Ты потому не рассказал про книгу мне и сестре — думал, я буду ругать?
— Н-ну…
— И за что?
— Чужое брать нехорошо… — Как-то совсем по-детски ответил старшенький, потом подумал и добавил. —…у своих?
М-мать-перемать! И что я должен ему сейчас сказать? Что кто свои, а кто чужие — это такое условное понятие, зависящие от кучи факторов, и что только близкие родичи могут быть безусловно «своими»… ага, и пример моих родителей и упомянутого в «воспоминаниях» мехна из лаборатории дяди Наты это «прекрасно» подтверждает. И вот как я сейчас должен объяснить двенадцатилетнему ребенку, для которого есть только белое и чёрное, что сука-жизнь вся состоит из серых тонов разного оттенка? И при этом я не должен запутать нашего боевого псиона и его сестру, чтобы те не продолжали обдумывать всё это на момент высадки? Потому что нерешительность, задумчивость или медлительность в бою — синоним смерти. А, чёрт!
— Верно. — Мягко подтвердил я выводы Гора, в очередной раз думая, как мне повезло обзавестись клипсами ГБШ, мешавшими чтению моих эмоций. — А теперь скажи мне, кто нам «свои»?
— Н-ну… — Сын задумался, но тут ему внезапно на помощь пришла сестра.
— Ну ты совсем. Это же просто! Свои — это те, кто идет вместе с тобой, даже если впереди ждёт опасность. Особенно если впереди опасность. Кого ты сейчас видишь вокруг? Вот так-то… балда ты всё-таки.
— Сама ты балда!
— Да-да, продолжай так думать… хе!
Я было открыл рот, чтобы прокомментировать слова дочери… и закрыл. Белое — и чёрное. Не ошибаются ли «умные взрослые», начиная отвечать на простой вопрос фразой «видишь ли, тут всё сложно…»? А ведь я так и хотел начать свой спич про «своих». Н-да. Ну и ладно. Мне, правда, заранее страшно, в каких моральных монстров вырастут мои дети… но лучше живые «монстры», считающие своего отца однозначно своим, а всех посторонних — чужими, чем мёртвые моралисты. Интересно, что о нашем диалоге подумала как всегда промолчавшая Флоя? Сколько всего она от нас успела наслушаться на борту буксира, да и до этого… может быть, нужно как-то попробовать объяснить человеку, так много сделавшему для моих детей и для меня лично (хотя и по не до конца понятным причинам), что она, как никто другой, сейчас может претендовать для нас на понятие «близкие»? Три недели проживания бок о бок практически в одном помещении поставили окончательную точку в этом вопросе… да, так тоже бывает. Ладно, это не горит… и «по душам» я постараюсь пообщаться без кое-чьих слишком юных и любопытных ушей. А пока есть чем заняться — почитаю этот самый «устав с комментариями». Думаю, пяти часов мне как раз хватит.
14.
Вы знаете, как чувствует себя пуля снайпера, пока летит к мишени? А я знаю. Сначала бездна бескрайнего ожидания — а потом краткий миг, за который впереди появляется едва различимая мишень, ещё через миг она уже заслоняет от тебя половину мира… ну а там — как повезёт. Обычно полёт пули на этом и заканчивается — смятому куску металла не стать стремительной бескрылой смертью второй раз. Впрочем, наша десантная платформа была всё-таки не пулей.
Разглядеть огромный кусок камня заранее удалось только из-за нашей хитрой, заранее просчитанной Флоей, траектории — мы приближались к цели с противоположной от звезды системы стороны, при этом находясь в тени от самого астероида. Этакое затмение в миниатюре и длительностью буквально в три десятка секунд — кстати, смотреть на него приходилось через решётчатый «пол» нашего одноразового спейс-транспорта. Расстояние стремительно таяло, терминал в шлеме даже не успел засечь источник паразитного радиоизлучения работающего с базы шахтёров радара. Разумеется, шанса нащупать нас сканирующим лучом у гражданского причального комплекса, слегка модифицированного местными «землеройками», не было — не тот размер, материалы и скорость. Собственно, он не засёк бы приближение и с меньшей скоростью, но бережёного, как известно, сам бог бережёт. Медленно увеличивающийся в диаметре крохотный щербатый диск небесного тела вдруг утратил красивую подсветку «затмения», и, буквально в пару секунд, раздался во все стороны, превращаясь в тёмную, смутно-неровную равнину, обрезанную слишком близким горизонтом. Несмотря на то, что я был готов, многократная перегрузка навалилась вдруг. Такая, что не будь перчатки прилеплены к рукоятям, моё тело, вопреки сопротивлению стремящихся превратиться под собственной тяжестью в кисель мышц, упёрлось бы задницей в «пол»! В глазах потемнело, дыхание спёрло… и в этот момент всё кончилось.
— Получилось… — Вот удивительно, это сказал кто-то из детей, но я, из-за шума в ушах, даже не смог разобрать голос. Голова отказывалась соображать, сердце заходилось, я даже не сразу вспомнил, что нужно отдать компьютеру команду отцепить неткань перчаток от рукоятей… и только после этого сообразил, что произошло. Ракетный двигатель так и не включился — не понадобился: Гор и Лисса справились с торможением самостоятельно, остановив платформу псионикой, «упёршись» своими силами в приближающуюся поверхность планетоида. Не было демаскирующей вспышки, не было удара, который могут засечь сейсмодатчики (если они тут есть) — Флоя, благодаря своему кластеру держащая запуск тормозного двигателя на контроле в реальном времени, так и не нажала на «газ». Скрытное — по настоящему скрытное! — проникновение состоялось.
Пока я приходил в себя, пока разобрался с путающимися конечностями, пока сделал несколько шагов к Егору, всё ещё не пришедшему до конца в себя после запредельного усилия, мехны уже успели не просто убраться с платформы, но и с концами кануть в ночи — звёздного света едва хватало, чтобы терминал различал и подрисовывал самые крупные детали рельефа, всё остальное тонуло в густых тенях*. Место посадки было выбрано в крупном «кратере» с плоским дном — или не кратере, хрен знает, как называется такая топологическая единица. В обычном режиме скафандры «подсвечивали» бы себе окружающее пространство маломощными импульсами излучения в разных диапазонах, превращая результат в чётко видимую и даже цветную картинку: эра нашлемных фонарей тут закончилась давным-давно. Но сейчас отключено было всё, что излучало, потому казалось — платформа подо мной освещена на манер маяка! Зрелище не самое приятное для и так натянутых до предела нервов: чем больше я отходил от перегрузки, тем сильнее мне казалось, что наша конструкция притягивает взгляды из окружающей непроглядной и беззвучной тьмы и её никак нельзя не заметить, хотя умом и понимал, что на самом деле это просто цифровая иллюзия: терминал просто помнил, где что находится, и давал возможность мне ориентироваться. Но всё равно иррационально хотелось убраться отсюда как можно скорее… не то, чтобы я был против.
[*Такая картина наблюдается потому, что расположение звездной Системы НК-4 в Галактике похоже на расположение нашего Солнца: дальняя часть звёздного рукава. Пояс астероидов (в данном случае — один из нескольких) располагается, разумеется, в плоскости эклиптики, то есть совпадает с плоскостью самой Галактики. Значит, что с одной стороны НК-4 даже ночная часть небесных тел относительно неплохо освещена тысячами ярких звёзд аналога нашего Млечного Пути, а с другой стороны — светить просто нечему, кроме редких и ещё более далёких от центра Галактики звёзд (центр Галактики и звезда Системы в одной стороне). Ещё один момент — если бы у Миша было время постоять неподвижно, дабы видеосенсоры брони успели собрать достаточно тех редких фотонов, что всё-таки долетают до поверхности астероида — и отражаются: хватило бы и десяти минут для создания панорамной фотографии. Именно так делают снимки отдалённых от Солнца объектов земные автоматические станции, включая аппарат НАСА, так впечатляюще заснявший Плутон. Что касается ситуации у Миша, панорамная фотография послужила бы для создания модели местности для дополненной реальности, и герой бы «прозрел» (но только детали ландшафта, а не то, что движется и только до горизонта астероида, разумеется).]
Двигаться оказалось неожиданно трудно: всего три шага — а я дважды не упал только потому, что тяготения, как такового, не было. И точно бы улетел в космос, если бы умные алгоритмы брони не давали
