Александр Бушков - Пиранья против воров
Вышел на улицу, постоял в раздумье, медленно завернул за угол, прикидывая, как бы убить время.
И остановился с размаху.
Там, за углом, он увидел невысокое крыльцо, настежь распахнутую дверь, ведущую в обширное помещение с картинами на стенах и какими-то стеклянными ящиками в глубине. А над дверью красовалась полукруглая вывеска, золотым по черному: «Магазин-салон „Радость“». Живопись, антиквариат, народные промыслы». Часы работы, выходные...
Он ощутил себя охотничьим псом на тропе, нюхнувшим свежий, г у с т о й запах дичины.
И тут же задребезжал пейджер. Мазур несколько неуклюже снял его с пояса, надавил кнопки – он почти не пользовался такими игрушками и плохо умел с ними обращаться.
По зеленоватому экранчику поползла надпись: «Этот самый магазин, этот самый...»
«Вот, значит, как...» – сказал себе Мазур, пытаясь сохранять полное хладнокровие. Не стал подниматься по ступенькам, достал сигарету и присел на лавочку, изо всех сил стараясь не озираться очень уж откровенно.
Чудес не бывает. В п о д о б н ы е совпадения что-то не верится. Тот, кто передал ему весточку через Ксюшу, явно не хотел, чтобы Мазур спутал этот магазинчик с какой-нибудь другой «Радостью» – название очень уж банальное, быть может, но в Шантарске не единственное. И просто обязан был сейчас за Мазуром наблюдать – только так и можно расценить нежданное послание.
Где о н может быть? Да где угодно... Мазур сидел лицом к тихой улочке, к трехэтажному универмагу. Перед ним и поблизости стояло не менее тридцати машин, и во многих сидели люди. И гуляющих на улице хватало – местечко было тихое, пешеходная зона, неподалеку сразу три уличных кафе, фонтан, неширокая протока Шантары, куда обыватели ходят купаться... Нет, вычислить наблюдателя не смог бы и Джеймс Бонд.
Друг это или враг? Если друг – то с каких щей? А если враг – то что у него на уме? Поди определи...
Докурив сигарету, Мазур аккуратно бросил бычок в урну, встал и не спеша поднялся по ступенькам. Обширное светлое помещение было увешано картинами от пола до потолка по всем четырем стенам, и на каждой приклеена аккуратная полосочка бумаги с ценой. В глубине зала – нечто вроде стеклянного прилавка. И ни единой живой души.
Мазур громко закашлялся в кулак. Никого. Пожав плечами, он подошел к прилавку, стараясь ступать как можно громче, то бишь сразу обозначая в себе честного человека, а не крадущегося мазурика. Присмотрелся. В стеклянной витрине лежали стопочками медные монетки, какие-то значки, мельхиоровые кухонные ножики и прочая дребедень. Рядом стоял обычный стол, а на нем – открытая книга с рукописными строчками, пивная бутылка, опустошенная почти досуха, и хвост вяленой рыбки неведомой породы.
Справа была еще одна дверь, чуточку приоткрытая. Там кто-то шумно передвигался и бормотал, вроде бы мужским голосом. Действуя по наитию, Мазур аккуратно приоткрыл дверь, вновь громко кашляя.
Комнатка была совсем маленькая. Бо2льшую ее часть занимали два застекленных шкафчика с гораздо более интересными предметами, нежели те, что обретались в большом зале – чугунная лошадь размером с кошку, несколько красивых фарфоровых статуэток, старинные книги в потрескавшихся рыжих переплетах, причудливые вилки, карманные часы, еще что-то... В углу помещались два мягких кресла, разделенные небольшим столиком. Одно было пустое, а в другом в расслабленной позе восседал крохотный щуплый мужичонка лет шестидесяти, со встрепанной бороденкой цвета перца с солью – морщинистый, мятый, весь какой-то взъерошенный и явно пребывавший в том благостном состоянии, когда человек, по меткому замечанию классиков, как начал с позапрошлого месяца, так по сию пору и не может остановиться. Ага, вот и водочка на столике, и вторая половина той вяленой рыбки, и стаканы...
– Здравствуйте, – сказал Мазур вежливо.
– Здорово, коли не шутишь, – сказал мужичонка, кивая головою в такт. – Ты с мыслью, мужик, или так, как-нибудь?
– Да как вам сказать... – дипломатично ответил Мазур. – Я смотрю, у вас тут антиквариат...
Он увидел над одним из шкафчиков картонную табличку с крупными буквами: «Из частной коллекции С. К. Задуреева». Подумав, продолжал:
– Да, пожалуй, что интересуюсь, знаете ли...
– О! – Помятый воздел указательный палец. – Ну тогда ты точно по нужному адресу, мужик... Купи лошадь! – Он вытянул трясущуюся ручонку в сторону чугунного четвероногого. – Только для тебя – восемьсот баксов! Натуральные Касли, там клеймуха есть... Ты ее переверни, лошадку, там клеймо внизу... Тыща восемьсот восемьдесят какой-то год, точно... От сердца отрываю! Другому бы за штуку продал, а тебе – восемьсот... Потому что я тебя сразу полюбил, как ты вошел, так я тебя и полюбил... В хорошем смысле, ты не думай... У тебя вон пейджер висит, и мобила – значит, и баксы есть... Берешь лошадь?
– Собственно говоря, в принципе и вообще... – осторожно произнес Мазур. – А хозяин не обидится?
– Какой хозяин?
– Здесь же написано... Частная коллекция...
Мужичонка прыснул, заплескав слюнями подбородок, с хитрым видом воздел указательный палец:
– Мужик, ты не сечешь проблему! Это я и есть – Задуреев Семен Климентьевич, чтоб ты знал!
– Что ж коллекцию-то распродаете? – участливо спросил Мазур. – Черная полоса?
Бородатый фыркнул еще энергичнее, затряс пальцем:
– Ну ты не врубаисси... Тс! Кругом налоговая! Понял, нет? Я тут ничем таким не торгую, это все частная коллекция, а коллекцию казать не возбраняется... Тс! Налоговая кругом! Зелененькие, маленькие, повсюду, и под столом тоже... А коллекцию – можно! Мужик, понял, нет? Это бизнес!
Утомившись от столь долгой лекции, он с размаху налил себе в ближайший стакан, выпил одним махом и, сморщившись, принялся посасывать кусок рыбы.
– Ах, вот оно что... – сказал Мазур. – В рассуждении, как бы сказать, негоции... Ну что же, это меняет дело. А не подскажете ли, когда будет Анна Всеволодовна Нечаева?
– Анька? Да будет, будет, куда денется... Водки хочешь? Нет, мужик, я тебя положительно полюбил...
– Нет, спасибо, я за рулем, – лихо соврал Мазур. И вновь ощутил себя охотничьей собакой, гончаком на тропе. Всего-то метрах в полутора от него стоял стол, даже на вид шаткий, рассохшийся, на нем громоздилась всякая всячина – пустые сигаретные пачки, визитные карточки, непонятные бумаги... и поверх всего этого лежали россыпью цветные поляроидные фотографии. Никого почти из изображенных на них людей Мазур не знал, но вот одна...
Снято, несомненно, в этой самой комнате. Шкафчик с лошадью на заднем плане, уголок вот этого самого кресла... Справа – господин Задуреев, вот удивительно, вполне трезвый, а слева – Номер Второй, живехонький, улыбается, не зная, что жить ему осталось всего ничего... Совсем незадолго до прискорбной кончины Номера Второго снимали – у обоих летний вид, легко одеты... «Это я удачно зашел», – подумал он холодно. За спиной у него энергично застучали каблучки. Задуреев, оживившись, рявкнул из кресла:
– Танька! Сходи за пузырем! Я лошадь продал!
Мазур неспешно обернулся. Перед ним стояла довольно высокая (и совершенно трезвая, в отличие от шефа) деваха, рослая, кровь с молоком, в коротком платьице и с великолепным бюстом сибирской Памелки Андерсон. Хмыкнув и критически обозрев бородатого, она вежливо спросила Мазура:
– Вам лошадь завернуть?
– Да вы понимаете... – растерянно сказал Мазур. – Мы еще только, собственно говоря, торгуемся...
– Понятно, – сказала сибирская валькирия, смерив бородатого вовсе уж уничтожающим взглядом. – Так продали или не продали, Семен Климентьевич?
– Щас продам! – заверил тот, колыхаясь. – Ты за пузырем пока сходи! Душа горит!
– Скоро она у вас, Семен Климентьевич, вообще синим пламенем сгорит, – без всякого почтения заявила русая валькирия, задрала носик, повернулась на каблучках и с достоинством удалилась в большой зал.
– Видал кадры? – горделиво вопросил Задуреев с таким видом, словно сам произвел на свет эту рослую красотку. – Слюнки, поди, текут? Ты не надейся, Татьяна Абрамовна у нас девушка моральная, ее баксами не уломаешь... Погоди пока, посмотри лошадь...
Он с горечью обозрел бутылку, где водки осталось на самом донышке, поднялся и, колыхаясь, как корабль в бурю, побрел в зал. Мазур, заложив руки за спину, осматривался. В зале во весь голос дискутировали:
– Танька, будь человеком, сгоняй за пузырем!
– Семен Климентьевич, второй месяц пошел...
– Тс! Еще по сто грамм – и бросаю! Видишь, мужик лошадь вот-вот купит, его уважить надо...
– Да шли бы вы...
– Танюха, ты неправа... Ну дай я тебя хоть поглажу платонически, это ж никак невозможно, чтобы такие ножки никто не гладил...
Послышалась возня, звук смачной оплеухи, а вслед за тем валькирия Таня громко, интеллигентным тоном, где-то даже светским, объяснила господину Задурееву, куда ему следует отправляться, и к которой матери. Кратко, непечатно, но убедительно.
