Твин-Пикс: Тайный дневник Лоры Палмер - Линч Дженнифер

Донна и я по-прежнему подруги, я люблю ее, как и прежде, но все стало, однако, совсем иным. Я уже не в состоянии думать так, как думает она, даже пытаться – и то не могу. Надо будет разобраться в своих чувствах и попробовать убедить других смотреть на вещи моими глазами. Как бы мне хотелось, чтобы у меня сейчас была та сигарета с марихуаной. Похоже, я не смеялась уже долгие-долгие годы.

Спасибо, что выслушал меня.

22 июня 1986

Дорогой Дневник!

Я просто все запишу, не особенно буду ломать себе голову. Может, тогда я больше запомню. Я только что проснулась. Сейчас 4 часа 12 минут утра.

Я не помню, когда это началось, но у него всегда были длинные волосы. Он знает обо мне все и знает, как запугать меня. Так не может напугать меня ни один из тех снов, о которых я тебе рассказывала.

Сначала он начал играть со мной. Мы гонялись друг за дружкой по лесу, и он всякий раз настигал меня… я же его ни разу. Он неизменно появлялся из-за спины и хватал меня за плечи, спрашивая мое имя. Я отвечала, что меня зовут Лора Палмер, тогда он отпускал меня, разворачивал к себе и смеялся.

Когда думаю об этом, то понимаю, что он играл не так, как следовало бы. Все время злобствовал и пугал меня. Мне кажется, ему доставляет удовольствие видеть мой испуг. Именно это чувство я испытываю, когда он берет меня с собой. Ему нравится смущать меня, сдергивая с меня трусики и засовывая внутрь свои пальцы. Когда он видит, что мне больно, он отдергивает руку и начинает ее обнюхивать. Он всегда говорит, что внутри у меня плохо пахнет. И не просто говорит, а громко кричит об этом деревьям в лесу. Я так плохо пахну, орет он, я грязная, и непонятно, почему я все-таки ему нравлюсь. И еще он говорит, что, если бы я все время его не звала, он бы никогда не возвращался.

Но я никогда его не зову. Никогда. Хоть бы он совсем убрался. Клянусь, я не лгу.

Когда я стала старше, он начал рассказывать обо мне такое, чего я не знала. Не думаю, что он говорил правду. Думаю, он лгал мне и сочинял по ходу дела. Он всегда знал, чем меня напугать и как заставить меня расплакаться. Потом он брал меня за шею… и сдавливал ее. Сдавливал до тех пор, пока я не переставала плакать. Отпускал он меня только тогда, когда я почти теряла сознание… Думаю, я его теряла… иногда это все еще случается. В глазах темнеет и звенит в ушах, голова идет кругом, и я ничего не вижу. И я перестаю плакать, иначе он будет давить еще.

Иногда он говорит:

– Что это здесь такое? Что это здесь такое, Лора Палмер?

Он всегда произносит мое полное имя, как будто мы с ним не близко знакомы, но во всем остальном он ведет себя совсем не так. Иногда я возвращаюсь домой окровавленная. Ничего никому не объяснишь, так что мне приходится сидеть остаток ночи в ванной одной, дожидаясь, пока перестанет идти кровь. Иногда он оставляет порезы между ног, а в другие разы – во рту. Маленькие порезы, сотни таких маленьких порезов. В ванной мне приходится пользоваться фонариком, чтобы родители, проснувшись, не увидели света – тогда неприятностей не оберешься.

Бывают ночи, когда я становлюсь липкой от выделений. Он быстро размазывает на себе мою слизь и требует, чтобы я держала ее в ладонях, закрыла глаза и повторяла маленькое стихотворение, пока не вылижу ладони досуха.

Все стихотворение я не помню. Выделений давно не было, когда он заставлял меня повторять эти строки:

(Дальше не помню, кроме последней строчки.)

Он требует, чтобы я получала удовольствие, находясь рядом с ним. Он хочет, чтобы я неустанно повторяла, какая я грязная, как от меня дурно пахнет. По его словам, меня надо швырнуть в реку, чтобы отмыть.

Между тем я всегда забочусь о том, чтобы хорошо пахнуть. Не было ни разу, чтобы я не подмылась, а ложась спать, я каждый вечер надеваю чистые трусики – на тот случай, если он заставит меня идти с собой в лес. Это предмет моих всегдашних тревог: вдруг он явится за мной, а трусики на мне несвежие. Он утверждает, что мне повезло. Другой на его месте не стал бы вообще иметь со мной дела, не говоря уже о том, чтобы трогать меня, как делает это он.

Каждый раз он появляется в окне, и я тут же замечаю его улыбающееся лицо. Вид у него такой, словно с ним непременно должно быть хорошо вдвоем. И каждый раз мне хочется позвать на помощь родителей, но я боюсь того, что может тогда произойти. Нет, я не имею права никому про него говорить. Может быть, если мы будем продолжать с ним встречаться, ему это надоест и он оставит меня в покое. Может, если я не буду ему противиться, ему разонравится являться ко мне. Только бы не бояться. Не чувствовать этого страха…

Никогда прежде я не думала о нем так, как думаю сейчас.

От души надеюсь, что если на небе есть Бог, то он поймет, как я стремлюсь к тому, чтобы быть чистой, и, если таково ниспосланное им мне испытание, я сделаю все, чтобы его вынести. Ручаюсь, что это именно испытание. Ручаюсь, что Господь хочет, чтобы я доказала свою готовность следовать его распоряжениям. Или чтобы доказала, что не боюсь умереть и явиться перед ним. Может, БОБ тоже знает Бога и поэтому всегда чувствует, что творится у меня внутри. Должно быть, Бог говорит ему, что ему следует со мной делать. Может, Бог хочет, чтобы я не боялась быть грязной? И тогда он возьмет меня к себе на небо?

Как бы я этого хотела.

25 июля 1986

Дорогой Дневник!

Все это время я изо всех сил старалась не бояться.

Я продолжаю встречаться с мальчиком, о котором я однажды тебе рассказала. Тогда он мне не нравился, но сейчас я думаю, что он именно тот, кто мне нужен. Он все больше напоминает мне того парня, чья фотография висит в Читальне. И одевается он как тот, только вот мотоцикла у него нет. Мне уже четырнадцать, но праздновать свой день рождения я не разрешила. С мамы я взяла слово, что она ничего устраивать не станет. Накануне, когда мы беседовали за кухонным столом, я сказала, что мне сначала требуется как следует обдумать свою жизнь. Поэтому я и хочу быть в этот день одна, наедине со своими мыслями. Немного побродить и, может быть, съездить на Трое куда-нибудь, если захочется. Словом, я сделала все, чтобы не слишком ее огорчить: просто мне действительно необходимо побыть в одиночестве. Сперва мама устроила большой шум и все допытывалась, почему бы мне не провести так следующий день? Но я в конце концов убедила ее в том, что в голове у меня полная сумятица и я хочу во всем разобраться, чтобы прийти вечером домой, избавившись от мучающих меня вопросов. Особенно далеко я не забреду, обещала я маме, так что пусть она не беспокоится. Просто мне надо побродить одной, вот и все. А на следующий год и уж, конечно, на свое шестнадцатилетие мой день рождения мы отметим как полагается – назовем гостей и все такое.

Итак, я провела день рождения одна. Сходила туда, куда мы обычно отправляемся вдвоем с БОБОМ. Было светло, и все, что происходило тут по вечерам, казалось сейчас всего лишь дурным сном – до того момента, как я заметила обрывок веревки, лежавший за его любимым деревом. По спине у меня побежали мурашки, но я сумела справиться со своим страхом. Как можно внимательнее осмотрела я это место, чтобы понять, почему он выбрал именно его, почему облюбовал именно это дерево, а не какое-нибудь еще. Ничего особенного я не заметила. Я еще раз огляделась по сторонам: прежде чем выполнить задуманное, мне надо было удостовериться, что в лесу поблизости никого нет.