Твин-Пикс: Тайный дневник Лоры Палмер - Линч Дженнифер
Сегодня зайду к Донне и поговорю с ней. Выложу ей все начистоту. Домашнее задание сделано, два доклада подготовлены. Учебный год я закончу с отличием, меня включили в общешкольную команду знатоков для выступления на олимпиадах. Все это время я усердно молилась, а между тем еще ни разу в жизни мне не было так плохо. Начинаешь думать, что несколько кратких мгновений счастья посреди бездны унылости все же лучше, чем вообще ничего. Надеюсь, Донна все еще хочет быть моей подругой.
Если смогу, расскажу тебе, что приключилось с Донной.
До скорого.
Лора24 апреля 1986
Вот что на меня снизошло…
Помню, как со скакалкой прыгала, покуда Он, маленький, мне вдруг не повелел На землю лечь, а если нет, то, значит, Произнести какие-то слова. Заметив, правда, что никак нельзя Рта открывать, Чтоб тайну не раскрыть, – Тут грязными ручищами своими Он наизнанку вывернул меня. Потом мы с ним на горочке сидели, Носились друг за дружкой и друг друга Держали крепко за руки, как будто Была ему я лучшая подруга. Смотри, сказал он, указав рукой, Но ничего не видно. Я слепа. С тех пор, наверное, как перестала Через скакалку прыгать.Как и все люди, хочу, чтобы меня оставили в покое. Как и другие, я хочу сама дойти до понимания смысла того, почему мягкое белое платье считают символом непорочности.
Я хочу забыть обо всем, что внезапно находит на меня… Да, происходит что-то ужасное… Почему это должно происходить именно со мной?
Я думаю, это на самом деле так. Убеждена, что так!
После того как увижусь с Донной, может быть, расскажу тебе о том, что я помню. Как много уже позабыто… но трудно сказать, что для меня лучше: помнить или забыть.
Пожалуйста, Донна, оставайся моей подругой и дальше. Пожалуйста!
Л.21 июня 1986
Дорогой Дневник!
Вчера я провела целый день с Донной. Сначала она вообще не хотела со мной разговаривать. Тогда я расплакалась и выбежала из дома. Как я обрадовалась, когда она догнала меня! Я увидела, что она тоже плачет. Тут все, что было на сердце, выплеснулось наружу. Я сказала ей: меня мучает страх, что я никогда не стану хорошей из-за этих своих дурных снов, очень дурных. Я ведь не придумываю, когда говорю, что последнее время совсем не сплю. Как бы мне хотелось вспомнить с ней о том вечере с ребятами у ручья, но почему-то, я убеждена, она меня за него ненавидит. Если же я буду держать это все в себе, то мне наверняка приснится страшный сон, потому что случившееся останется в моей памяти как одно лишь плохое. Мне необходимо, сказала я Донне, узнать ее мнение о том вечере. Считает ли она или нет, что мы заслуживаем за него наказания, по крайней мере я, поскольку позволила себе больше, чем она… Мне совершенно необходимо было это знать!
Донна ответила, что она боялась: я не разговариваю с ней, так как сержусь на нее за то, что она была более сдержанна с ребятами, чем я. Из-за этого, мол, мы и перестали быть близкими подругами! Я возразила: как может она думать такое после нашего дружеского объятия в конце того вечера! И до сих пор оно остается в моей памяти одним из самых разумных и светлых мгновений всего дня! Просто, сказала я, в голове у меня все перепуталось, так что было неясно, радоваться мне, как я это делала, или предаваться раскаянию.
Донна сказала мне: единственное, из-за чего она поспешила выйти из ручья в тот вечер, было внутреннее смятение, хорошо ли она поступает, хотя ребята и вели себя вполне прилично. Тут она вдруг расплакалась и, как-то странно на меня посмотрев, сказала нечто, из-за чего мне сделалось не по себе. Другой причиной поспешного ухода, по ее словам, был страх показаться неловкой, не зная, что и как делать, в отличие от меня, которая сразу же, казалось, попала в свою родную стихию. «Это что, у тебя получилось само собой, – спросила Донна, – или тайно от меня ты уже раньше встречалась с каким-нибудь мальчиком?»
Долгое время я не знала, что ответить. Я действительно не знала этого. Что она хотела сказать, говоря о «родной стихии»? В конце концов я ответила, что, помнится, чувствовала тогда сексуальное возбуждение и была счастлива, так как нравилась ребятам и они явно желали меня. Но половину, если не больше, это чувство вызывало поведение ребят, а не мое собственное.
Да и потом, мы же были в тот вечер немного пьяны, и так приятно в этом состоянии делать наяву то, о чем раньше только грезилось… Тут она прервала меня, сказав, что тоже раньше грезила о мальчиках и о том, что можно было бы делать, когда… Я сразу же спросила, что именно ей грезилось и как они вели себя в этих ее грезах. Оказалось, что ребята приглашали ее на танцульки, заходили за ней в школу, катали на своих машинах. Иногда ей представлялось, что она встречается с мальчиками постарше: они относятся к ней как к принцессе из какой-нибудь сказки, по ночам ложатся рядом с ней на ее большое великолепное ложе – разговаривают с ней, целуются и время от времени нежно занимаются с ней любовью.
Она не решилась тогда зайти слишком далеко, потому что, по ее словам, это было бы чересчур грубо по сравнению с теми грезами, которым она предавалась. Впрочем, секс ее тоже занимает, но он должен быть неспешным – какой показывают по телевидению в мыльных операх. Для нее он связан с замедленными движениями: при этом его сопровождает постоянная музыка, под звуки которой она со своим мальчиком плавно перекатывается с боку на бок, пока вся картина постепенно не исчезает из поля ее зрения. Наверное, мои фантазии столь же сексуальны, как и ее, поинтересовалась Донна.
Господи! Пока мы не заговорили об этом, все было прекрасно, поверь мне, Дневник! Мне пришлось сказать ей, что мои грезы были точно такими же, как у нее, так что нам не следовало ссориться, а если я чем-нибудь задела ее чувства, то пусть она меня простит. Мне надо было быть с ней более откровенной, а я вместо этого боялась, что Донна ненавидит меня за то, как я вела себя в тот вечер. Она ответила, что, наоборот, восхищалась в душе моей храбростью: если, по ее словам, мне тогда было хорошо, то я не должна ругать себя за свое поведение. Все так, но ее грезы, разве они не служат для меня укором! Подумать только, до чего они непорочны, нежны и возвышенны. Я чуть не умерла со стыда, когда услышала про них. И почему Донна не видит в своих снах того, что вижу я! А я так надеялась, что нас с ней обуревают те же самые мысли… это было мое единственное спасение.
Увы, она меня не обманывала. Я знала наверняка – и по ее тону, и по тому явному замешательству, с которым она в смущении рассказывала, как мальчик забирался к ней в кровать. Боже, до чего она чиста, просто невероятно! Я же отравлена своими тайными свиданиями, когда по ночам я должна убегать в лес.
Между тем, клянусь, и я была бы точно такой же, как Донна, если бы, находясь в лесу, просто скакала бы между стволами, а не… совершала бы того, что совершается сейчас. Но я ведь… совсем не хочу этого! Больше всего мне хочется ощущать то приятное возбуждение, которое делает меня такой игривой. Все, что я хочу, – это пытаться делать счастливыми других, а вовсе не заниматься нудной «работой», когда кто-то другой пытается доставлять удовольствие мне.
Как бы хотелось, чтобы где-нибудь было такое место, куда можно бы прийти и получить ответы на все вопросы, чтобы знать: правильно ты поступаешь или нет. А как могу я, спрашивается, знать об этом, если я даже не имею возможности ни с кем обсудить свои проблемы? Остается только снова и снова повторять одно и то же. Я кручусь как белка в колесе – пора ему наконец остановить свой бег.
