Привал с выдернутой чекой - Гончар Анатолий Михайлович
Боковое охранение смяли довольно быстро и начали спешно продвигаться дальше. В наушниках время от времени звучал голос отдающего команды Панкратова. Когда же первая группа столкнулась с основными силами противника, налетел ветер, его порывы принесли мелкий песок и мельчайшую пыль. Окружающее пространство потонуло будто в туманном облаке. Но в отличие от тумана, песок бил в глаза. Так что тактические очки пришлись разведчикам весьма кстати.
– К центру плотнее! – опасаясь за своих бойцов, потребовал Панкратов и продолжил отдавать указания: – К головняку плотнее подходите! Визуальный контакт чтоб был. Приняли?
– Так точно! – отозвался Болотников, вслед за Бубликовым поспешно надевая очки.
– Друг друга не перестреляйте… – прозвучало как пожелание, и минутой позже донеслась новая Панкратовская команда: – Продвигаемся вперед, медленно.
Команда поступила, но над головой лежавших Болотникова и Бубликова непрестанно летели пули, не давая подняться. Пытаясь как-то выйти из затруднительной ситуации, Вадим, стараясь ничем не выдать своего передвижения, отполз вправо и открыл огонь, прижимая врагов к земле. Воспользовавшись моментом, начал стрелять и Болотников. Раз за разом щелкала винтовка Буковицына. Затем вовсю заработал пулемет нашедшего удачную позицию Чебурекова, и огонь противника тут же начал сходить на нет.
– Не отставать! – вновь донесся до всех командирский голос, и группа продолжила продвигаться вперед. Живые враги попадались все реже.
– Они отходят! – прозвучал в наушниках голос ротного. Выстрелы начали стихать. Команды на преследование нет. Ветер замедляет свой бег. Сквозь пыльную пелену просвечивает солнце.
– Вадим, «вертушки» вылетели! – сообщает Болотников, и устало улыбнувшийся Бубликов садится на землю. Все, можно расслабиться.
Но нет, судьба и в такой малости оказалась не настолько благосклонна к разведчикам, и взамен отдыха пришлось выносить из леса убитых и раненых. Их оказалось так много, что невольно закралась крамольная мысль: стоило ли пленение одного летуна жизни стольких парней? Утешало одно: убитых врагов по всему лесу валялось много больше.
Наконец все закончено. В ожидании вертолетов рота заняла оборонительную позицию, и майор Белов, выставив охранение, разрешил всем остальным отдых. Можно было даже позволить себе сон, но спать не хотелось, хотелось есть и пить – взятая с собой вода, помимо НЗ (неприкосновенного запаса), сберегаемого для раненых, заканчивалась.
– Чудо, что мы смогли их задавить! – Находившийся все время при командире сержант Синюшников допил последние капли остававшейся в бутылке воды и продолжил: – Я же на фотографирование с Беловым ходил. Если бы не ходил – никогда бы не поверил, ну мы их и накрошили! Девяносто восемь человек, и половина в полосе работы нашей группы. А еще ротный сказал: человек двести, не меньше, ушло. Изначально человек триста было. Без брехни! Как мы их положили – непонятно. Ротный говорит: думал, что все тут останемся. На «вертушки» только и надеялся, что прорвутся сквозь бурю. Точно без чуда не обошлось.
– Чудес на свете не бывает! – Болотников, разобрав автомат и разложив детали на трофейном рюкзаке, взялся за чистку. – А бывает выучка и профессионализм. Мастерство не пропьешь.
– Мастерство мастерством, – не стал лезть в бутылку Синюшников, – но пятикратный перевес… Не договорив, он замолчал, а подал голос сегодня почему-то молчаливый Козлов.
– Чудеса бывают, – уверенно заявил он, – еще как бывают! Со мной вот тоже чудо случилось, слава тебе, Господи! – Сказав, он истово перекрестился.
Болотников и еще несколько разведчиков недоумевающе вытаращились в его сторону. Столь искренней веры за старшим головной тройки раньше не наблюдалось. Нет, он конечно, как и многие, поминал Господа в бою, иногда, правда, и не очень лестно, и в церковь, возможно, перед отправкой в Сирию сходил. Но чтобы вот так, с фанатичным блеском в глазах? Даже после боя это было для него странным. Поэтому в первое мгновение у многих появилась мысль: уж не прикалывается ли тот, уж не богохульствует ли в своей якобы ревностной молитве? И не расплывется ли сейчас лилейной улыбкой? Но нет, Козлов оставался совершенно серьезен.
– Правду говорю, мужики! – начал он уверять продолжавших пялиться на него братьев-спецназовцев. – Чудо это было, не иначе! Я же сегодня на одного гада напоролся, он в меня прямо в упор стрелял. Не мог он промазать, не мог, а пули как будто вверх уходили. Я так и стоял (у меня патроны кончились), а он все стрелял, стрелял, стрелял. Стрелял и мазал. Я чуть в штаны не наложил. А как зарядился, так в него весь магазин одной очередью и выпустил.
– Повезло тебе! – глубокомысленно покивал Болотников.
– Какое, на фик, повезло! – возмутился Козлов. – Мужики, я же говорю: чудо!
– Конечно, чудо – в штаны не наклал, – усмехнулся Болотников, – а мог.
– Да пошли вы к лешему, – всерьез рассердился Козлов. – Я правду рассказал.
– Да верим мы тебе, верим, чего только со страха не покажется! Я вот тоже однажды… – начал старший сержант, но договорить ему не дали.
– Погоди ты! – одернул его Бубликов. – Рассказывать не хотел, все равно не поверите, да теперь ладно. Видите на руке ссадину?
– Ну видим, и что? – обиженно буркнул Илья, которому не терпелось рассказать только что выдуманную историю. – Царапина какая-то.
– Царапина, все верно, – согласился Бубликов. – А у меня, между прочим, граната под ногами разорвалась, точнее, между ног, а осколок только кожу на кисти процарапал да в ушах зазвенело. Как такое могло быть?
– Да говорю же, повезло! – упорствовал Болотников.
– Везет – это когда пуля мимо прошла, а когда граната под ногами взорвалась и ты живой – это что-то другое.
– А может, это не граната была? Маленький фугасик какой-нибудь? – выдвинул предположение Болотников.
– Да я видел ее! – помотал головой Вадим. – Прямо под ноги упала и грохнула, а негра того Семен снял. Он и взрыв должен был видеть. Семен, ты видел?
– Я и как гранату негр метнул видел, – отозвался Буковицын. – Я еще тогда удивился, как это: взрыв – а ты на ногах стоишь. Не убило – это ладно, – неопределенный взмах рукой, должный означать: «Что ж, мол, бывает». – А вот как ты целый совершенно остался, я тоже, хоть убей, не понимаю. Не могли все осколки мимо пройти!
– А что, если это фугас без оболочки был? – предположил Чебуреков, до того молчавший и только беспрестанно переставляющий пулемет с места на место. – В виде гранаты?
– А это идея! – тут же подхватил Болотников.
– А у них такие есть? – засомневался Бубликов, все же принимая такую версию как возможную. Во всяком случае, она все объясняла, а Козлову, вообще-то, могло и показаться.
– Да наверняка. – Схватившись за подкинутую идею, заместитель командира группы принялся ее развивать. – У них в этой ИГИЛ чего только нет! Всякой приблуды хватает. А это, может, фугас для работы в помещениях был. Кинул чуть впереди себя, противника глушануло, а сам ты целый остался. И внешний вид с гранатой один в один, чтобы панику навести.
– Но меня же не глушануло… – продолжал сомневаться Бубликов.
– Так то в помещении, а это на открытом воздухе. Разница – небо и земля.
– Может, и так, – согласился Бубликов, но небольшие сомнения остались…
Глава 7
В душе все переворачивалось – странно видеть людей, с которыми совсем недавно общался, мертвыми. Молодые, здоровые, они, казалось бы, вот только сейчас были живыми и жизнерадостными. Человеческая психика странна, она отказывается воспринимать факт того, что эти парни уже никогда не поднимутся и не станут прежними, – во всяком случае, моя отказывалась. Двое ребят из третьей группы были страшно изуродованы: прямое попадание гранатометных выстрелов, еще у двоих разбита пулями голова, лицо изувечено до неузнаваемости. Казалось бы, все это страшно, а вдуматься – естественное течение жизни, мы все когда-то умрем. Кто-то раньше, кто-то позже. И поди узнай, кто был более счастлив?! Продолжительность жизни не имеет значения. Не имеет значения, во что ты веруешь и веруешь ли вообще. За порогом смерти либо ничто – это для атеистов, либо рай или что там для верующих в богов? И в обоих случаях возраст смерти ничего не решает. Разве что длинная жизнь дает возможность для покаяния, для исправления собственных ошибок, а ранняя смерть даруется для недопущения изменения участи, что уготована душе в посмертии? Я скептик, я ничего не принимаю на веру. Я не безбожник, я, может быть, больше других жажду, чтобы Бог был, чтобы существовал некий добрый дядечка, создавший нас всех, но я никогда не мог понять Бога. Создать столь несправедливый мир – в чем гениальность божественной задумки? Или известное выражение «Что наша жизнь? Игра!» – имеет более глубокое значение, чем мы полагаем? Что, если этот мир подарен нам для познания самих себя? Что, если все эти трудности и беды служат одному – развеять нашу беспросветную скуку в райском будущем? Десятки вопросов, на которые у меня нет ответа. А парни лежат – безмолвные, неподвижные. Отбушевавший свое ветер покрывает лица серой, темнеющей в ранах пылью, начинают слетаться мухи. Вскоре их будет здесь сонм, гудящий, ползающий по телам сонм, и это тоже жизнь, и жизнь, более значимая для планеты Земля, чем наша – человеческая. Если хорошенько вдуматься, мы есть паразиты, уничтожающие все вокруг. Доминантное существо, как раковая опухоль пожирающее землю и обитающие на ней виды. А мухи? Да, мухи тоже могут убивать, нет, не убивать – способствовать убийству! Перенося, распространяя всевозможные заразы, но жизни они порождают больше. Ими питаются мелкие зверьки, птички, зверьками и птичками питаются более крупные божьи твари, и так до самого верха пищевой цепочки. К тому же муха, как это ни покажется парадоксальным, настоящий санитар природы – она утилизирует дерьмо и трупы. По всему выходит, муха для живого Земли, в отличие от нас, – благо. А разве не так?
