Фридрих Незнанский - Чеченский след
— Это точно! — взвился писклявый. — Клянусь, это правда! Так и есть! Когда они соберутся кучей, то могут любого мужика задолбать!
— Ясный пень! Похожий случай был у нас во Владимирском централе, — перебил его амбал, — один жулик пробрался на бабскую сторону! Так они его провели в барак, затолкали под нары! И трахали по очереди каждую ночь! Пока он, горемыка, не умер!
— Они его хоть кормили? — всхлипнул писклявый.
— Они его трахали насмерть! По десять раз за ночь!
— Изверги, — улыбаясь, мечтательно прищурился седой. — Я представляю себе, на что способна женщина, отсидевшая без мужика годика полтора!
— А ты на что похож, когда отсидишь годиков пять?
— Мужик — дело совсем другое! Тут настрой важен! И ежедневный тренинг! Нужно тонус поддерживать в рабочем состоянии! А то будет простатит.
— Грамотеи, — скривился седой. — Тупые и бестолковые, как обезьяны!
— Да, — встрял в разговор Аслан. — Чтоб сдержать это бабское царство, нам всегда присылали курс из университета. С физмата. Одни парни! Человек сорок. Крепкие такие, симпатичные физики с гитарами. Наши девки просто из трусов сами выпрыгивали. Когда их видели. А у них три девчонки. Так себе, замухрышки в толстых очках. И в глазах ничего, кроме формул. Не то что наши красавицы… Так вот нам своих не надо! А из-за чужих уродин дрались!
— В чужих руках и собственный хер толще кажется, — изрек житейскую мудрость старик из темноты. — Давно подмечено.
— Завтра будет продолжение этой темы, — объявил писклявый.
Но на следующий вечер добрались до службы в армии.
— После института я должен был сразу же вернуться домой, меня распределили в Грозный, — рассказывал Аслан. — Ну, понятное дело, национальный кадр. И отец, конечно, помог. Но я домой не попал! Меня в институте в тот же день после получения диплома вызвали в отдел кадров и вручили повестку в военкомат. Я думал, что это нужно, чтобы сняться с воинского учета, чтоб домой ехать… А меня упекли в армию.
— У них план горел, — сразу определил амбал. — Я точно знаю. Всегда гребут кого только ни попадя. Им бы только поголовье насчитать.
— Летом, в июле! Вот, — Аслан причесал ладонью растрепавшиеся волосы, — и оказался я в глухом лесу в ближнем Подмосковье. Зеленая деревянная казарма, разделенная на две части. Слева дивизион, справа станция слежения и наведения. Войска противовоздушной обороны страны. Так и назывались. Служба была нетяжелая, но противная. Потому что у нас была самая настоящая дедовщина. В первый же день мы увидели, как старослужащие солдаты посылают матом молодого лейтенанта, а тот только хмыкает и ответить ничего не может.
— Ясный пень! — комментировал амбал, будто на диване перед телевизором. — У нас на флоте совсем другой расклад. Каждый спец должен подготовить из салаги себе замену. И на дембель только тогда уходит, когда салага классность подтвердит. Ну вот и получается, что старикам приходится каждому своего салагу тащить, чтоб тот не скурвился на зачете.
— Какой еще дембель… — подхватил Баклан. — Демобилизовать могут только по болезни или из-за увечья.
— Умница! Приедешь домой, возьмешь с полки пирожок, — отмахнулся от него седой. — А теперь заткни свой хлебальник! Дай послушать человека!
— Ну каждый сам понимает, что такое армейская служба. — Аслан задумался. — В первый год чуть не сдох… А после армии, через год или два… Вспоминается только самое смешное. И приятное. Как мы с друзьями сбежали на полигон. Купили в деревне самогона, выжрали в лесу… А потом нас искал весь полк. Нашли. Дали по пять суток губы!
— По пять суток? — не поверил Баклан.
— Полковник распорядился, — уточнил Аслан. — А вот был еще случай. У нас совершенно секретная часть. Так называемый кадрированный полк. Так вот на территории самых тайных, самых секретных подразделений деревенские бабки повадились грибы собирать. А там мало что секретные пусковые ракетные установки, так еще и радиоактивным окислителем баки заправляют. Грибов там развелось! Больше, чем травы! Да все крупные такие! Но эти грибы… в темноте светятся!
— Правда? — вытаращил глаза седой.
— Ну почти что светятся, — сбавил немного Аслан. — Счетчик Гейгера аж трясется от писка! Наш полкан каждое утро начинает с раздолбона всем нарядам: «Никаких старух на территории части! Стреляйте на месте! Тому, кто мертвую старуху в штаб притащит, сразу же билет домой! На десять суток, не считая дороги!»
— Ну тут, поди, и перестреляли всех старух, к чертовой матери? — догадался амбал.
— Никак нет. — Аслан продолжил рассказ. — Старушки эти не просто так попадали на грибные места. А за определенную мзду. Они солдатам приносили все, что запрещено. Самогон, например. Или вот, к примеру, отправляешься ты на дембель. Или в запас, как тут правильно подсказывает товарищ Баклан. Тебе обязательно нужен дембельский альбом. Как без него? А в этом альбоме, ясное дело, нужны фотографии. Где ты изображен в бравом виде с боевыми товарищами на фоне секретного объекта. А как ты такую фотографию сделаешь без фотоаппарата?
— У нас тоже в части были запрещены и радиоприемники, и фотоаппараты, — сообщил Баклан. — Вплоть до трибунала.
— Давай дальше, Аслан, рассказывай.
— Ну… То ли бедная старушка что-то не то сказала, то ли еще чем солдатика обидела… Но один наш черпак под стволом притаранил старуху в штаб. Вместе с грибной корзинкой. Ну тут, кончено, слетелись все офицеры, стали бедняжку стыдить, что она по секретным объектам шастает, объяснили ей популярно, что грибы радиоактивные, даже счетчик Гейгера ей продемонстрировали для наглядности. И тут, вынимая из корзинки грибы для показательного замера… получилось так, что вывалился у бабушки фотоаппарат! Так и… обалдели мужики! Друг на дружку смотрят, разинув пасти. Все понимают, что старуха фотик солдатам несла для дембельских альбомов, а сделать уже никто ничего не может. Ведь настучат командованию! Каждый на всех! Вот и пришлось им вызывать военных дознавателей. А пока заперли горемычную старушенцию… в секретной части вместе с картами. С перепугу. Перестарались.
— Где? — спросил амбал.
— В штабе есть такая совершенно неприступная комнатка. С решетками, с железной дверью. Где хранятся самые секретные документы, карты расположения всех самых важных объектов… Называется такая комнатка — секретная часть, — пояснил Аслан. — Не в чулане же со швабрами преступницу запирать. Это не солидно.
— А вместе с картами?
— То-то и оно. Фотоаппарат ей бы еще простили. А то, что она в самом сердце всех военных тайн сидела почти целые сутки… Короче, больше эту старушку никто не видел. Отвезли ее, как говорили, в Главную военную прокуратуру.
— Пошла старуха по этапу.
— Покушала светящихся грибочков старая карга! Теперь будет рубать урановую руду в заполярном карьере!
— Да нет, если такие важные карты были, то будет в одиночке пожизненно сидеть, — рассудил Баклан. — Ей же недолго мучиться. Год-полтора… Помогут добрые военные врачи. Подсадят на наркотики. Скрасят пребывание и сократят срок. Одновременно.
— А солдат?
— Полковник сдержал слово. Отпустил его на десять суток домой. Только и он к нам больше не вернулся. Перевели его от греха подальше. То ли в Североморск, то ли на остров Врангеля. За особые заслуги, — закончил рассказ Аслан. — Многие мои однополчане хотели ему задницу прострелить. Жалко бабульку-то.
Больше рассказывать об армии не хотелось.
Потому что с каждым случаем он становился все ближе и ближе к главному событию не только своей срочной службы, но, может быть, и всей своей жизни. Личной… А она и так одна — с любой стороны только и есть, что личная.
Ведь там, будучи серым и незаметным солдатом, одним из сотен в общем строю, Аслан и встретил свою любовь. И она, вот что особенно удивительно, заметила его…
Армия, службу в которой он всегда считал тяжким проклятием, неожиданно стала для него источником счастья всей жизни.
Чтобы не расчувствоваться до слез, Аслан запретил себе вспоминать Лену. И то, как они впервые встретились в солдатской чайной. И как потом гуляли за мастерскими авточасти, скрываясь от патруля. Как Аслан помогал ей готовиться к экзамену по английскому языку. Часто бывал у них дома. Ее родители до поры до времени относились к нему с доверием. А он… Это получилось само собой. Да и не могло быть без этого.
— Мы же честно хотели расписаться, — шептал, засыпая в свою очередь на нарах, Аслан. — Это же они вдруг стали против…
…Не хотел будущий тесть офицерскую честь заместителя командира по тылу пошатнуть, чтоб его единственная дочь с простым солдатом расписывалась. Да еще чеченцем…
Дождались весеннего увольнения.
Помчался Аслан к родителям. И застал больного отца, совершенно беспомощную мать. Отец не писал сыну о ее болезни в армию, чтоб не волновать напрасно, как он объяснил. От внезапно обрушившейся неизлечимой болезни мать превратилась в совершенно неузнаваемого человека — этакая сморщенная старушка, лишь отдаленно похожая на ту красивую, полную женщину, которую Аслан привык видеть. Отец тоже тяжело болел, но пока держался.
