Александр Бушков - Равнение на знамя
Близлежащее пространство давным-давно было продумано и умело превращено в некое подобие минного поля — чужих практически не имелось, только свои, куда ни глянь.
По другую сторону автотрассы, метрах в двадцати в сторону юга, располагался этакий табор. У обочины свалены в кучу объемистые, битком набитые сумки в колерах милицейского и армейского камуфляжа, на вершине штабеля красовалась уже изрядно потускневшая армейская каска цвета хаки, на которой слева белой эмалевой краской был намалеван череп с перекрещенными косточками. Тут же, на воткнутой в землю корявой сухой ветке, гордо реял потрепанный старорежимный вымпел, алый с золотой бахромой, с профилем вождя трудящихся всего мира и надписью «Бригада коммунистического труда».
Прислонясь спиной к штабелю, расположившись вольготно, но так, чтобы видеть со своего места дорогу в оба конца, обосновался Володя Уланов — небритый и на первый взгляд уже малость поддавший, в милицейских камуфляжных портках, тельняшке с махновской прорехой на пузе и армейской пятнистой куртке отмененного образца. Означенный экземпляр, наигрывая аккорды на той самой гитаре-недомерке, давно уже снабженной нормальными струнами и должным образом настроенной, оглашал близлежащие окрестности меланхоличным безыдейным шансоном:
Позвольте, значит, доложить, господин генерал:Тот, кто должен был нас кормить — сукин сын, черт побрал!Потери наши велики, господин генерал,Казармы наши далеки, господин генерал.Солдаты — мамины сынки, их на штурм не поднять,Так что выходит, не с руки — наступать-отступать.[5]
Он ухмылялся вполне искренне: прекрасно понимал, что в обычные времена за распевание подобной, упаднической, идеологически не вполне правильной, одним словом, декадентской песенки обязательно удостоился бы укоризненного взгляда не от генерала, так от Доронина. И правильно, в общем, ничуть не соответствовали эти вирши теории и практике спецназа. Однако сейчас подходили как нельзя лучше. Удачно гармонировали с образом странноватой компании, в которой люди, более-менее понимающие, сразу угадывали раздолбаев-контрактников, собравшихся то ли в располагу, то ли на законный дембель. Или попутку ловят, или накладочка вышла, и не пришла обещанная машина, вот и застряли ребятки надолго, бывает…
Доронин и еще двое так же старательно изображали служивых, удрученных долгим скучным ожиданием, валялись расслабленно, хотя и в менее живописных, нежели главный менестрель, позах, а когда надоедало, принимались лениво бродить по обочине. Доронин, как человек солидный, внимания проезжающим машинам не уделял, а вот двое его спутников, будучи гораздо моложе, с большой заинтересованностью присматривались к молодым пассажиркам легковушек и экскурсионных автобусов. Блондинке за рулем вишневого «жигуля» даже откровенно послали воздушный поцелуй и долго таращились вслед, махая руками — на что прекрасная шоферочка внимания не обратила.
На другой стороне дороги, у самого блокпоста, давно уже торчала остановившаяся по каким-то своим загадочным надобностям белая «газель» с гражданскими краснодарскими номерами и единственным невеликим окошком в закрытом кузове. Водителя при ней видно не было, стекла обоих передних дверей опущены, окошко кузова открыто. Совершенно непонятная машина, но кто будет к ней приглядываться, проезжая? Стоит себе и стоит…
Внутри машины помещались две тройки в полной выкладке — и сапер Тимофей с полным набором профессиональных причиндалов. Жары особенной не было, и потому укрывшимся внутри приходилось не так уж и скверно, бывает и похуже.
Это все были декорации, открытые для постороннего обозрения. Двух радистов с набором сложной аппаратуры, сидевших в корявом бетонном сооружении, никто видеть не мог. И уж ни одна живая душа, кроме посвященных, не подозревала, что на высоте метров в тридцать, в уютном местечке на склоне подступавших к самой автостраде горных отрогов с девяти утра расположился снайпер. В полукилометре отсюда, скрытый горами от дороги, стоял на поляне вертолет, который, чем черт не шутит, мог и понадобиться — а по обе стороны от поста, на значительном отдалении, разместились мобильные группы, готовые в зависимости от обстановки или перекрыть дорогу, или перехватить странников, если их не удастся взять на посту.
Одним словом, изрядный кусок территории был накрыт, освоен, подготовлен. Но это ничуть не прибавило Карееву доброго настроения. Сердце с утра снова неприятно ныло и угомонилось только после двух таблеток, сиреневой и белой, но причина дурного расположения духа виделась отнюдь не в том.
Во-первых, ему категорически не нравилась бойкость трассы, где предстояло работать. Протянувшаяся вдоль побережья магистраль, пролегавшая вдоль отрогов Большого Кавказского хребта, в это время года и дня была прямо-таки забита машинами, сновавшими в обе стороны. Перекрыть ее совершенно нереально из-за отсутствия объездных дорог, а ведь, когда начнется, любой гражданский, имевший несчастье тут оказаться, мог стать потенциальной мишенью, которую практически невозможно уберечь от шальной пули или осколка.
Во-вторых, наибольшее раздражение вызывало даже не это, а расположившееся метрах в пятидесяти от блокпоста летнее кафе под названием «Духан батоно Тенгиза». Кирпичная кухонька, где жарили шашлыки и прочее, еще парочка кирпичных же домиков, игравших роль подсобок, два десятка столов под зелеными навесами на столбиках, аккуратненький туалет, огромная вывеска с черными надписями-узорами по зеленому фону. С размахом устроенное предприятие. И, как всегда в это время дня, прямо-таки ломившееся от посетителей: водителей и пассажиров частных легковушек, дальнобойщиков, туристов с экскурсионных автобусов, кативших на Пшадские водопады, в Сочи или Геленджик. Машин на обширной автостоянке — битком, как и народу под навесами. Музыка, аппетитный дымок, беззаботный гомон, шортики-маечки… мишеней, мать твою, выше крыши возможных мишеней!
И ничего нельзя было с этим поделать. Гораздо проще оказалось изъять с поста обычно торчавших там милиционеров — собиравшаяся сюда очередная смена получила приказ отбыть на другие точки, никто ничего не заподозрил, никто не стал удивляться и пересуды разводить.
Намного сложнее получилось с батоно Тенгизом и его персоналом в количестве четырех человек — два повара-племянника и две официантки. Разумеется, всю пятерку волевым решением можно было в два счета притормозить в Геленджике: собрать всех в солидном учреждении, предъявить грозное удостоверение и добром, но настоятельно попросить сегодня в заведение и носу не казать. Или ради дела допустить некоторый произвол — вообще изолировать всех пятерых до вечера, наплевав на гражданские права и свободы. Технически это сделать несложно.
Ну, а если кто-то из пятерых — связь Абу-Нидаля? Если Абу-Нидаль должен тут встретиться не с кем-то из проезжих посетителей духана, а как раз с кем-то из персонала? И, узрев полностью безлюдное заведение или не получив должного сигнала, что вероятнее, выкинет непредсказуемый фокус? И брать его придется вовсе не здесь, в отлично подготовленной засаде, а где-то на трассе, среди потока машин, импровизируя и подвергая риску гораздо больше мирного народа? Вот то-то и оно. Если пятерку не закрыть — кто-то из них, вполне может статься, вынет мобильничек и просигнализирует. Если их все же закрыть, отобрав средства связи — молчание само по себе будет сигналом тревоги и… В общем, смотри выше.
Короче — ситуация-с. После долгих прикидок, дискуссий и прокачек было все же решено духан не закрывать, а это автоматически требовало от Кареева и его людей отточенной ювелирности в работе.
Ставка очень уж велика. По донесению махачкалинского агента, сегодня в Краснодар по означенной трассе проследует Абу-Нидаль собственной персоной с парочкой нукеров. К этой информации отнеслись со всей серьезностью, поскольку исходила она от источника надежного. Прошлое его сообщение о группе пустившихся в путь бандюганов оказалось стопроцентно верным, полковник Рахманин перехватил их именно на указанном маршруте и одного даже ухитрился взять. Так что и теперь следовало думать, что дело они имеют не с дезой, и есть реальный шанс познакомиться наконец с Абу-Нидалем вблизи, чайком угостить, сальцем попотчевать, за жизнь поговорить обстоятельно и подробно…
Ах, какая яростная надежда охватила Кареева! Абу-Нидаль — это вам не рядовой ваххабит, это, знаете ли, фигура и фирма: финансы, диверсии, кладезь информации, связи как с Грузией, так и с Ближним Востоком, не говоря уже о Стамбуле-Константинополе. Короче, сам сдохни, а живым возьми.
Потому что захваченный Рахманиным «язык» оказался, как это ни прискорбно, вовсе не ценным приобретением, а, по большому счету, непригодным в хозяйстве дерьмом собачьим. Что уже установлено достоверно. Рядовой скучный басмач с унылой стандартной биографией, каких пучок на пятачок. В секреты не посвящен, стратегических планов и долгосрочных замыслов не знает, ценился за тупую исполнительность и, если можно так выразиться, служебное рвение. Именно ему Абу-Нидаль и поручил при угрозе захвата без церемоний ликвидировать боевика, несшего ценный груз — чтобы к гяурам живьем не попал, язык не распустил, как шнурок.
