Числа. Трилогия (сборник) - Уорд Рейчел

Я бегу навстречу будущему.

Сара

Красный и золотой цвета приближаются ко мне, лавируя между камней. Цвета огня. Золотое свечение Мии и Адама сливается в один поток. Да, пусть он не ее биологический отец, но

они — по-другому не скажешь — гармонируют друг с другом. Они выглядят как одна семья. Какое счастье, они — моя семья. Кричу:

—

Мия!

Ее бледное личико все в грязи. Она цепляется за Адама, как будто от этого зависит ее жизнь.

—

Иди сюда, солнышко! Иди сюда.

Она не отпускает его и молчит, не в силах раскрыть рот. Глазки широко распахнуты, взгляд остекленевший, боязливый.

Через что же ей пришлось пройти? Что она видела?

—

Где

ты ее нашел?

Он кладет руку ей на щеку, прижимает к себе и накрывает ушко ладонью.

—

С Савлом, — тихо говорит он.

—

Что произошло?

Он качает головой.

— Позже, — говорит он. — Поговорим потом.

—

Но ее число, Адам! Что с ее числом?

—

Все в порядке, — говорит он. — Теперь у нее хорошее число.

Вопли и рев, разносящиеся в тумане, делаются пронзительнее и превращаются в визг.

—

Это он, да? — мотаю головой в ту сторону, откуда доносится шум.

—

Скоро все закончится, — говорит он.

Он на секунду закрывает глаза, и я понимаю, о чем он сейчас думает. Пожалуйста, пусть это прекратится. Пусть шум утихнет.

Но когда несколько минут спустя наступает тишина, она оказывается еще более душераздирающей, чем крики. Она тяжело нависает над нами вместе с туманом, цепляется за ветки над нашими

головами, оседает в грудах влажных листьев под ногами. И я понимаю: это случилось. Ему все-таки не удалось избежать своего числа.

Оно вернулось к нему.

Мия вернула ему обратно его число.

Проходят минуты. Тишину нарушает лишь крысиная возня. Адам не подпускает их к нам — топает, пинает, размахивает веткой. Вдруг сверху раздается гул. Беспилотник. Запеленговать нас можно в два счета, по крайней мере Мию и Адама с их силиконовыми иудами под кожей. Сквозь туман к нам приближаются люди. Но это не солдаты в форме, а простые люди. Кто-то сжимает в руках палку, кто-то железяку, а кто-то безоружен. Их ауры сливаются воедино и образуют дымчатую радугу. Они просто ослепительны.

Завидев их, Адам достает револьвер Савла, но почти сразу убирает его обратно. Их тут целая толпа, есть и женщины, и мужчины.

Впереди идет безоружный мужчина, и его бледные голубые глаза озаряются при виде нас четверых. Его цвет тоже синий. Он успокаивает меня и придает сил, прежде чем мужчина успевает что-то сказать.

— Ты их нашел, — говорит он Адаму.

— Да, — говорит Адам. — Это Сара и Мия. А это — наша дочь.

Мужчина приседает на корточки.

— Я — Саймон, — говорит он мне. — Если ты можешь идти, я отведу тебя в аббатство. У нас есть еда и кров. Там все вы будете в безопасности.

Одна из женщин делает шаг вперед. Она принесла простыни, полотенца и чистую одежду, а также успокоительный зеленый цвет. Ее зовут Алона, и она акушерка. Оглядев меня, Алона выпроваживает всех, включая Саймона, подальше отсюда. Она помогает мне привести себя в порядок, перевязывает мои изрезанные руки, вытирает кровь и кал с малышки, затем туго заворачивает ее в простыню, чтобы наружу выглядывало только ее личико. Я подзываю ее ближе.

— Моя дочь, — говорю, — у нее нет… — Перевожу взгляд на Адама. Он разговаривает с Саймоном. Я понижаю голос: — У нее нет глаз. — Алона хмурится. — Вы когда-нибудь видели таких детей?

Она качает головой:

— Нет, но я слышала о таких случаях. Видимо, были трудности в ходе внутриутробного развития. Но не надо отчаиваться, даже с такой проблемой в остальном ребенок может быть совершенно здоровым. — Она кладет мне руку на плечо. — Все основные физиологические показатели прекрасные. Очень красивая девочка.

Так оно и есть. Ее лицо похоже на яблочко. От ее серебристо-белого света у меня дух захватывает.

Алона помогает мне встать. Я пошатываюсь, но медленно идти могу. Я несу малышку, Адам несет Мию. Ее свет испещрен странными темными пятнами, подпалинами на золотом пламени.

Подходя к воротам, Адам обнимает меня.

— Не смотри, — говорит он.

Поздно. Я уже заметила море крыс, клочья плоти и голые кости, которые только и остались от Савла.

Мы выходим с кладбища тем же путем, что и вошли сюда, и попадаем на мощеную улицу. Шагая, я вспоминаю грязищу и вонь в лагере. Все были очень добры к нам, и я не знаю, как сказать, что я не хочу задерживаться в этом месте, но, когда мы заворачиваем за угол и выходим на площадь перед аббатством, я вижу не грязь и мусор, а людей во всем их богатом, многоцветном разнообразии. Настроение тут же поднимается. Мои глаза открылись навстречу миру — такое ощущение, что я наконец-то вижу его так, как должна была видеть всегда.

Нас вводят в церковь. Когда мы проходим через большую дверь, толпа снаружи громко аплодирует. Еще и еще. Никаких приветствий, никаких криков или улюлюканья. Сотни людей молча хлопают в ладоши.

— В чью это честь? — спрашиваю.

— В нашу, — отвечает Адам.

Он как будто нисколько не смущен и даже улыбается. Уже в дверях быстро оборачивается и машет толпе. И вот мы заходим внутрь. Мы здесь не одни. Внутри церковь напоминает больницу — тут и дети, и старики, и тяжело больные. В половине окон нет стекол, стены тоже частично разрушены, но тем не менее здесь красиво. А главное, над всем довлеет ощущение спокойствия и умиротворенности.

Нас проводят в небольшое помещение, должно быть ризницу. Туда-сюда снуют люди, притаскивают одеяла и простыни, и вскоре у нас уже есть свое отдельное гнездо, вдали от всех остальных. Кто-то приносит нам горячий чай, а затем, что еще чудеснее, нас наконец оставляют одних. Мы вчетвером тесно прижимаемся друг к другу под пуховым одеялом. Мия по-прежнему не отпускает Адама. Малышку я держу на руках.

— Адам, — говорю. — Я должна тебе кое-что рассказать.

— И я тоже должен тебе о многом рассказать, — отвечает он. — Я весь лопаюсь от новостей. Но сперва мне надо кое-что сделать. Я не хочу, но придется.

Он взволнован. Губы сжаты, глаза быстро моргают.

— О чем ты?

Он наклоняется и щекочет личико малышки, мягко поглаживая ее упругую круглую щечку. Та двигается в ответ, и она шевелит головой под его пальцем. Она не спит.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я, хотя и сама догадываюсь.

— Пытаюсь разбудить ее. Я должен увидеть… Должен увидеть ее число. Я не хочу, но я знаю, что должен это сделать.

Он глядит на меня, желая, чтобы я подбодрила его, и его лицо меняется, когда он смотрит мне в глаза. Он нахмурился. Я должна ему сказать.

— Она не спит, Адам, — говорю. — Она просто не может открыть глаза.

— Что?

— У нее нет глаз. Именно поэтому Савл и не взял ее число. Не смог.

Морщина на его лбу углубляется. Он закатывает глаза, и я не могу понять, что он чувствует. Гнев? Отвращение?

Он уставился на лицо нашей дочери.

— Адам, не отвергай ее. Она по-прежнему наша дочь. Это не так и плохо, ведь это спасло ей жизнь.

Не поднимая на меня глаз, он все еще смотрит на нее.

— Не отвергай ее.

Он мягко надавливает большим пальцем туда, где должен был быть ее глаз. Морщина на лбу разглаживается. Его лицо расслабляется.

— Я никогда не узнаю, — бормочет он. — Я не узнаю ее число.

— Как и все мы, — говорю я.

— Как и все мы, — эхом отзывается он. — Я могу смотреть на нее и чувствовать то же, что и все. Я не знаю конца. Я знаю лишь то, что есть сегодня.

— В этом нет ничего страшного? Она не вызывает у тебя плохих чувств?

— Нет. Разумеется нет, — говорит он. — Я не отвергаю ее, Сара. Я никогда не смог бы отвергнуть или возненавидеть ее. Ей придется нелегко, верно? Старый мир жесток. Но по крайней мере ей не придется тащить на себе груз тех способностей, которые хотел заполучить Савл.