Сергей Дышев - Кладбище для однокла$$ников (Сборник)
И Жога, как заведенный, стал монотонно бубнить, все больше возбуждаясь от одних только слов:
– Угоняю любую нормальную тачку. Ставлю другие номера, которые вы мне дали. Останавливаюсь у офиса, открываю капот и жду длинного. Ремонтирую. Когда он подъезжает, стреляю в башку. Стреляю, пока не убью, стреляю в охрану, во всех! Потом закрываю капот и линяю!
– Ты должен убить и уйти!
– Я должен убить и уйти! – послушно повторил Жога.
– Иди!
Жогин вышел во двор, дыхание было спокойным, сердце билось ровно. Карман куртки приятно оттягивал пистолет. Он внимательно осмотрел двор, полный машин, прошел дальше. В закутке возле помойки стоял крепкий «жигуль» красного цвета. Он быстро поддел фомочкой и отогнул боковое окошко, просунул руку, открыл дверь. Потом вырвал провода, напрямую соединил зажигание и вырулил на шоссе. Через несколько кварталов, в тенистом дворе он остановился, достал номера и быстро их прикрутил.
Последний раз за руль автомобиля Жогин садился полгода назад. Это была угнанная машина, «Жигули», он разбил ее и без сожаления бросил прямо на улице, стерев отпечатки пальцев с руля.
Времени было достаточно, он глянул на часы, которые ему дал хозяин. Впрочем, и без часов он прекрасно ориентировался во времени. Его вела воля хозяина, она была в нем, как внутренний голос, как повелительный взгляд – постоянно перед глазами.
Жога совершенно не испытывал страха, ему не приходило в голову, что любой гаишник мог остановить его и попросить документы. Вел он машину аккуратно, никого не подрезая, останавливаясь на красном сигнале светофора… Вот и поворот на тихую улицу, офис, возле которого он бросил разорванный мешок с цементом, да еще растряс на ковролиновой дорожке.
На противоположной стороне улицы Жога осторожно остановил машину, как учил хозяин, открыл капот. Заряженный пистолет был наготове. Из офиса вышел парень в костюме. Он подошел, демонстративно глянул на номера. Жога не отреагировал, «проверял» крепление проводов.
– Что-то случилось? – спросил подошедший.
Жога не удостоил ответом.
– Здесь останавливаться запрещено! – продолжал парень.
Жога разогнулся, ему сильно захотелось пристрелить этого нахала, но не было команды.
– Пошел вон! – яростно отреагировал он. – Починю – уеду.
Однако время шло, а черного джипа «Мерседеса» все не было…
Вершинский приехал на обычных «Жигулях». А Жога сразу и не отреагировал. Как и в прошлый раз, из машины выскочили парни, еще двое уже стояли на крыльце офиса, и все это было красиво и четко, как в боевиках, которые он смотрел на «хате»…
Он почувствовал холодную, спокойную ярость, шагнул вперед. Плотные тела закрывали живую цель, Жога не заметил, как встревоженно обернулась охрана, как потянулись руки под пиджаки. Он видел лишь голову длинного человека, торчащую, как у страуса, вырвал пистолет из куртки, и с двух рук, полуприседа, как в кино, даванул на спуск. Хлопок прозвучал хлестко, но сильный удар в грудь в мгновение смял его, еще он успел увидеть жесткую вспышку – прямо в лицо…
Никита был на месте происшествия, когда Вершинский еще не успел отряхнуть костюм. Он вошел в его кабинет, пропустив выходившего озабоченного человека в штатском. Хозяин, бледный, как изморозь, бросился навстречу.
– Спасибо твоим ребятам, Никита Алексеевич. Я и понять ни черта не успел, а меня уже на землю повалили, закрыли. Я теперь должник, должник ваш… А мои остолопы, можешь представить, так и не поняли, что случилось.
«Перешел на "ты", значит, считает дружбаном!» – усмехнулся Савушкин. …Единственная пуля, которую выпустил покушавшийся, попала в плечо старшему лейтенанту, что, впрочем, не помешало ему уложить бандита. Его как раз закончили перевязывать.
Убитый навзничь лежал на мостовой, сбившийся седой парик в крови, рядом – выпавший пистолет «ТТ». Раненый старший лейтенант, садясь в машину, заметил:
– У него не было никаких шансов. Мы его вчера еще просекли, когда он тут «ремонтировал», правда, другая машина была.
– А чего не проверили его?
– Не хотели спугнуть…
«И номера машины не записали», – подумал Савушкин, но говорить это, конечно, не стал. Он вгляделся в лицо убитого. Оно показалось ему знакомым.
Глухой взрыв, неожиданный и нелепый, вышиб стекла на втором этаже офиса, они со звоном разлетелись на асфальте. Никита, оттолкнув стоявшего на пути охранника, рванулся наверх, моля бога не видеть очередную кровь…
Худшего и представить нельзя было. Вершинский лежал на полу, лицо, рот представляли сплошное месиво, вылетевший из орбиты левый глаз висел на ниточках, почерневшая рука с оторванными пальцами… Оставшиеся сжимали обломок телефонной трубки. Никита все понял. Трубка взорвалась, как только он поднял ее с аппарата. Может, хотел сообщить, что «заново родился»…
За спиной Савушкина раздались бестолковые в такой ситуации вопли и крики ужаса.
– «Скорую» срочно!
Вершинский пока подавал признаки жизни, и Никита приказал, чтобы ему хотя бы перемотали изувеченную руку. Слышал ли он после направленного взрыва над ухом?
– Саша, кто это мог сделать? Слышишь, Саша?
Может, он и слышал уцелевшим ухом, а скорей догадался, сумев произнести одно слово: «лейтенант».
«Брюнет, который вышел мне навстречу!» – пронзила Савушкина догадка.
– Кто видел этого лейтенанта? – громко крикнул Никита. Вокруг все ходили с перекошенными лицами. Он потряс за худые плечи рыдающую секретаршу. – Кто был этот человек?
– Н-не знаю, – она трясла головой, – сказал, из милиции.
– Да, он еще удостоверение показывал, – сквозь толпу пробился возбужденный охранник. – Он попросил президента дать ему позвонить без посторонних…
– Кто видел его машину?
Но толпа ничего не видела и не помнила. Савушкин выбежал на улицу. Прошло чуть менее получаса, как он столкнулся в дверях кабинета с предполагаемым убийцей. За это время… За это время можно поменять гражданство!
Скульптор, если это действительно он, в изощренности был верен себе. Савушкину стало страшно. Он вел дела убийц, на счету которых было и побольше трупов, еще более жуткие злодеяния творили они со своими жертвами… Но никогда он не испытывал такой безнадежности, отчаяния и бессилия.
«Все мы, с самого начала, знали список будущих жертв. И каждый раз лишь констатировали очередной труп!»
Кто-то тронул его за плечо. Савушкин обернулся:
– А-а, это ты…
Белозеров обескураженно чесал свой нос. Он тоже потерял нюх.
– Остался последний? С такими ранениями Вершинский вряд ли выживет…
– Если Колессо убьют, то я застрелюсь, – с пугающей серьезностью сказал Никита.
– А мне прикажешь расследовать еще и твое дело? – невесело отреагировал Михаил.
Глава 14
Поздно вечером Большой Начальник собрал объединенную следственно-оперативную группу МВД. Он долго говорил о том, что милиции, а вернее, уголовному розыску, брошен вызов. По его словам, выходило, что причина постоянных неудач не в том, что преступной группой руководил талантливый негодяй, а в том, что некоторые оперативные работники не в состоянии даже обеспечить элементарную защиту гражданам, не говоря о том, чтобы предугадать действия убийц… Большой Начальник даже сказал: «предвосхитить». Никите пришлось рассказать, как мимо него прошмыгнул вероятный убийца, описал его приметы: на вид – тридцать пять – тридцать восемь лет, рост около ста семидесяти, черные волосы, такого же цвета усы, блестящие темные глаза, запомнились и уши – с острыми кончиками. Проверяли: никаких лейтенантов на месте происшествия не было. Фамилию и имя по документу никто не запомнил. Машины у него не видели. Большой Начальник уже не комментировал, только качал головой и разводил руками.
Аркаша Колессо укрылся в посольстве США и оттуда давал телефонные интервью газетам. Он наотрез отказался приехать в милицию и вообще выходить за стены посольства, пока не поймают Скульптора.
На следующий день, как раз в обеденное время, Никита включил московский телеканал и увидел Аркашу. Он давал интервью, потрясал кулаками, пытался храбриться, ругал милицию, но страх выдавал его – и в конце он сделал заявление. Савушкин смотрел на трясущийся ротик и, как говорила его старшая дочка, медленно «шизел». Вьюжанин и Кошкин, оторвавшись от «бумаготворчества», тоже слушали с любопытством.
– Я обращаюсь к человеку, или же группе лиц, которые… э-э, наказали моих одноклассников. Я понимаю, что на это… действо могло толкнуть крайне важное обстоятельство. Конечно, такие методы я не совсем приветствую… Но то, что было, того не миновать. Я обращаюсь к этому неизвестному, или, повторяю, группе лиц, и приношу свои глубокие извинения, если я каким-либо неосторожным действием обидел, нанес ущерб или еще каким-то образом создал неудобства вышеперечисленным субъектам. – Голос Колессо дрогнул, он всхлипнул, не заплакав, продолжил: – Я также готов по требованию упомянутой стороны возместить в пределах моих возможностей нанесенный ущерб в любое время и в любом месте. Деньги передадут мои адвокаты или добровольные помощники. Спасибо.
