Александр Новиков - Мужчина для Ани

Идея встретиться с Русаковым у «Господина N» появилась у меня… Ресторан принадлежал одному моему бывшему коллеге, который, возможно, в названии увековечил самого себя, так как фамилия у него начиналась на "И", а сам он перешел из категории товарищей в категорию «господ»… Но Андрюша Русаков что-то запаздывал. Я посмотрел на торговца «эксклюзивным секонд-хэндом» Этибара-оглы. Неважно выглядел оглы, совсем неважно: бледный, осунувшийся… только усы висят черные, героические. Склонился над коньяком, уставился на незашторенный вход, ждет появления своего друга Андрея. С другой стороны стола сидел и дул пиво на халяву Димон. Четвертым за нашим шестиместным столом был бывший следак, а нынче хозяин ресторана, господин N. Он пил кофе.

Итак, идея встретить Русакова в ресторане принадлежала мне. Когда я поделился ею с Димкой, он спросил:

– Тебе это надо?

Я ответил: надо. Он тогда пожал плечами и сказал: ты – начальник я – дурак. Валяй, крути свое шоу… Он прямо так и сказал: ШОУ. А какое, к черту, шоу, если я человеку помочь хочу? Но Димка сказал: валяй, крути свое шоу. После этого я позвонил «господину N» и договорился, что он устроит мне отдельный кабинет. О чем речь? – сказал «господин N».

А уж после этого господин оглы позвонил господину Русакову и предложил встретиться у «Господина N». Андрей спросил: а зачем, мол? Оглы ответил: есть хорошее дело. – Хорошее? – Совсем хорошее, да. На пять тысяч баков. После этого Русаков сказа/г: готов хоть сейчас.

А после этого я сделал еще один звонок и…

…и вот наконец-то в зале появился Русаков Андрей Васильевич, уроженец славного города Дивово, последний романтик, с шейным платочком и сыпавший цитатами из запрещенного тогда Бродского. Впрочем, на этот раз платочка и Бродского не было. Равно как и сабельки второй половины восемнадцатого века. Был просто весьма элегантный и уверенный в себе Андрей Русаков. В демократическом сетчатом пиджаке «а-ля Собчак».

– Пригласи его сюда, – шепнул Димка Этибару-оглы.

Этибар поднял руку с перстнем на мизинце и помахал Русакову. Тот увидел и легко двинулся к нам. Еще несколько дней назад ни я, ни Димка знать не знали о существовании этого человека. Впрочем, тогда мы ничего не знали и о существовании Антона Старостина, Этибара-оглы, Анны Николаевны, которую брат зовет Нюшкой. Так же мы не знали и о существовании ее брата… да и о сабле с жемчужинами внутри клинка.

Русаков пересек зал и остановился у входа в кабинет. Он разглядывал нас внимательными серыми глазами. Казалось, он смотрит с иронией и уже догадывается о том, кто мы и зачем пригласили его сюда. Я понимал, что это не так, что, – почуяв опасность, он бы просто не пришел.

– Добрый вечер, – сказал Русаков, и Этибар-оглы вдруг закашлялся, подавившись коньяком.

Димка грохнул его кулаком по спине.

– Добрый вечер, Андрей, – сказал я, поднимаясь навстречу. – Ждем вас с нетерпением…

– Прошу прощения за опоздание – пробки, – ответил он.

После удара по спине Мамедов кашлять перестал и вполне нормально представил нас всех друг другу. С его слов выходило, что Русаков – его старый партнер по бизнесу, а мы – Димка, Виктор N и я – новые партнеры. У нас есть очень выгодное предложение. Все пожали друг другу руки и сели за стол, и Виктор вежливо поинтересовался, не подать ли Андрею карту вин, а Андрей отказался: спасибо, я за рулем, если можно – кофе… после этого Русаков закурил и поинтересовался:

– А вы тоже по секонд-хэнду трудитесь?

– Да, – ответил Димка, – по секонду трудимся последнее время. Но мы уже по совсем старому секонду… восемнадцатый век.

– Простите? – произнес Русаков, и голос у него чуть-чуть изменился. Но, впрочем, совсем чуть-чуть, почти незаметно.

– Восемнадцатый век… вторая половина.

– Это, господа, уже не секонд-хэнд, – ответил он. – Это уже антиквариат.

После этого он внимательно оглядел всех нас. И слегка оглянулся на выход… Там уже стоял молодой крепкий парень в темном двубортном костюме.

Русаков что-то пробормотал себе под нос (кажется, это было «попал») и улыбнулся. Получилось неискренне. Ему, конечно, хотелось выглядеть джентльменом до конца.

– Где сабля, Андрей Василии? – спросил я. Тянуть дальше не имело смысла, пора было расставлять точки.

Дальше произошло то, чего я совсем не ожидал – Русаков затянулся, посмотрел на меня с прищуром и сказал:

– А вы, собственно, кто? Разве я обязан отвечать на ваши вопросы?

– Хороший вопрос, – сказал Димка.

Хороший вопрос, подумал я, но вслух не сказал. Я понял, что недооценил этого юношу с открытым и честным взглядом и комсомольским значком на лацкане темного пиджака.

– Они из уголовного розыска, Андрей, – сказал, не поднимая глаз, Этибар-оглы Мамедов.

– Правда? – удивился Русаков, потом, обернувшись к Витьку, сказал:

– Что-то мне не несут мой кофе.

«Господин N» ухмыльнулся и ничего ему не ответил. Русаков снова обвел глазами кабинет – и бойца у двери, и наши лица, и репродукцию с питерским пейзажем на стене… и остановил свой взгляд на бархатной шторе, скрывавшей нечто… Почему он остановил свой взгляд на этом куске лилового бархата? Почувствовал что-то?

Димка сделал глоток пива и сказал Русакову:

– Брось, Андрюха, не понтуй… Вещь ты взял дорогую. Отдать все равно придется. Ты же не пацан и сам все понимаешь.

– Нет, я определенно ничего не понимаю. Что значит – «взял вещь»? Я украл ее?

«Господин N» засмеялся и сказал:

– Слушай, Николаич, у меня в подвале есть пустующие холодильники… как ты смотришь на то, чтобы остудить этого красавца?

Я ответить не успел, за меня ответил Русаков:

– Отрицательно. Неужели вы думаете, что ваша заказчица простит вам такие методы в отношении меня?

– А если простит? – спросил я.

– Чушь, джентельмены, чушь. Вам заказали найти меня… Ну что ж, вы нашли. Браво. Не ожидал. Даже не могу себе представить, как вы это сделали… но все-таки сделали. На этом ваша миссия выполнена, вы свободны, С Анной я все вопросы решу сам. Можете ей позвонить и сказать, где мы находимся… Уверен, она мигом примчится. Потому что любовь, как известно, окрыляет.

Честное слово – я от такой борзости тормознулся. Противно мне стало. Противно и мерзко. И захотелось дать романтику Андрюше по морде… Я сказал:

– А если ты, Русаков, заблуждаешься? Если нам заказали найти тебя и мочить до тех пор, пока ты не отдашь саблю?

– Да бросьте вы! Нюшка, что ли, меня мочить заказала? Да она кипятком обоссытся, как только услышит мой голос… а то сабля какая-то! У меня с Нюшкой любовь.

Он сказал эти слова с откровенной издевкой. И снова посмотрел на штору… Митька крякнул и сказал Виктору:

– Пожалуй, Виктор, ты прав про холодильник. У Андрюши кровь кипит ОТ ЛЮБВИ. Я думаю так: посидит сутки – вспомнит про саблю. Мало – добавим еще сутки. Мало – еще добавим. Заодно и с любовью все проблемы решатся, потому что после трех суток в холодильнике завянут помидоры и никакой любви уже точно не будет. Разве что ПЛАТОНИЧЕСКАЯ. Этибар-оглы посмотрел на Димку с откровенным испугом. Видимо, яйца были самым главным сокровищем в его жизни. Виктор улыбнулся и сказал:

– Валек!

Боец у двери посмотрел на босса. «Господин N» коротко бросил:

– В холодильник. В секцию "В". Холод на максимум.

– Ай вай! – воскликнул оглы, глаза выкатил.

С мерзким звуком колец, скользящих по латунной проволоке, отлетела в сторону лиловая портьера, и Анна Николаевна сказала: «Прекратите!».

– Прекратите! – сказала она. – Это же… стыдно.

…Немой сцены, как у Гоголя, не получилось. Охранник Валек, конечно, оторопел. И Мамедов тоже оторопел. А вот Андрей Васильевич Русаков – нет. Он живо встал, глаза его сделались глубокими и теплыми.

– Аня, – сказал он. – Аня, я ведь знал, что ты где-то рядом. Я чувствовал… сердце-то не обманешь!

Я посмотрел на Анну Николаевну и понял, что делать нам здесь больше нечего… При чем здесь сабля XVIII века?

Ушли они вдвоем. Ушли они под руку и вдвоем. «Господин N» забористо матюгнулся и сказал:

– Не, ребята, никогда я этих баб не понимал.

– А сейчас? – спросил Петрухин.

– И сейчас ни рожна не понял… Здесь, в кабаке моем, такие бывают фемины – беда! По три высших образования, миллионные счета за бугром, заводы-газеты и все такое, плюс, разумеется, внешность… Но ведь из-за какого-нибудь сопляка со смазливой рожей могут истерику закатить. Не, не пойму я баб!

– Вай, вай, беда с этим баб, – посочувствовал «господину N» господин Этибар-оглы Мамедов.

Петрухин с деланным изумлением обернулся к нему:

– Ты еще здесь, янычар секонд-хэндовый?

И Эдик исчез. А мы остались. Мы остались и стали выпивать. И говорить о женщинах… не только о женщинах… Но большей частью все-таки о них.

– Удивительная женщина, – сказал я, вспомнив, как Анна ушла со своим романтиком.