Эльмира Нетесова - Седая весна
Серега едва дождался утра. Умывшись, побрившись, пошел на работу, сомневаясь в правдивости услышанного. Но чудо! Его взяли на прежнее место. Он сам себе дал слово завязать с пьянкой. Это было легко сделать. Жадность сидела в нем крепкими корнями. Он работал в две смены. За полтора года отвык от дела и поначалу валился с ног от усталости.
Серега возвращался домой затемно. Но, работая среди людей, он гак и оставался наедине с самим собой. Эту пустоту надо было заполнить хоть кем-нибудь. И мужик начал приводить домой проституток. С ними все просто проходило. Этих баб не интересовали его заботы и репутация. Они знали, что утром уйдут отсюда навсегда иль надолго. Создавать семью с Серегой не хотела ни одна. Он был таким, как многие. А и бабы, оказавшиеся на панели, разуверились во всех и не искали тепла семейного очага, где нужно было о ком-то заботиться. Остыла душа, и сердце разучилось любить и верить. Сколько их перебывало здесь, не помнил даже Сергей. Он уставал от купленных ласк и потливых тел, от грязи и равнодушия.
А тут еще эти соседские насмешки. Мол, был алкашом, стал кобелем. То из дома все пропил, теперь себя по ветру пустил. Хуже своего Султана, вовсе человека в себе потерял…
Серега, может, и не обратил бы внимания на пересуды, но самому надоело жить вот так — гостем в своем доме. Но, приведя домой Любку, ни на что серьезное не рассчитывал и не ожидал, будто она застрянет у него дольше, чем на одну ночь. Она же и не думала ложиться с Серегой в одну постель. Предпочла спать на полу. С ним говорила о чем угодно, но не о сексе.
— Дай рубашку в стирку. А то вовсе грязная, глянь, колом стоит, — подошла к Сереге.
— Колом стоит, говоришь, — хотел приобнять бабу, но та выскользнула. Отошла на пару шагов, ждала, когда Серега снимет рубашку.
«Тьфу, черт! Во, влип! Баба рядом, а сплю один. Да еще брезгует мной! И сюда теперь другую притащить неловко. Эта кочевряжится! Хотя знала, на что шла. Для чего мужики баб клеят, даже дуре понятно!» — злился человек, сдирая рубаху с плеч.
— Ты б хоть матрас себе купил бы. И простынь. Все спал бы лучше. Сколько маешься? Иль не надоело жить, как бомжу? — стирала Любка рубаху.
— Началось! Еще никем не стала, а уже пилит, — поморщился Сергей и ничего не ответил бабе. Та допоздна отмывала окна.
— Зачем они тебе сдались? Через грязные ни хрена не видно. Теперь занавески нужно покупать. Мне что, других забот нет? — ворчал Сергей.
— О доме всяк хозяин думать должен, — услышал в ответ тихое.
— А ты чего тут указываешь? Ты кто тут?
— Я — никто. Да только в грязный дом одни беды приходят. Не бывает в нем тепла. Оттого и ты сиротой живешь, что не только дом, а и сам зарос коростой.
— Я зарос? Какого черта тогда прикипелась тут? Кто здесь держит тебя на цепи? — глянул на бабу, багровея.
— А ты не тужься! Не ори на меня! Не испугаешь. Я тебе никто. Вон бабы на работе обещали подмочь, подыскать жилье. Пойду к каким-нибудь старикам. Стану ухаживать за ними. Заодно угол дадут. Бесплатный. И заживу спокойно. Коль орать станешь, уйду к Надьке, поживу у ней, пока подыщут мне.
Сергей сразу умолк. Понял, он для бабы не единственный свет в окне, и она ищет возможность уйти от него. Не хочет оставаться, не строит планов на будущее, а значит, не нужен ей. И обидно стало.
«Вот и эта уйдет. Насовсем. Опять приведу сучонок. Какой там рубаху постирать? Снова в грязи зарасту, как таракан. Нет, хватит с меня», — решил помириться с Любкой и, выйдя во двор, нарубил дров для печки, сыскав на чердаке несколько досок, быстро сбил топчан. Приволок его в дом. И, поставив к стене, сказал примирительно:
— Все ж не на полу. Спи покуда так, дальше что-нибудь придумаем.
— Зачем старался? Может, завтра уйду, подыщут девки жилье.
— Живи здесь. Чего по углам бегать? Обвыкайся. И я с тебя ничего не потребую, — угнул голову Серега, понимая, что одиночество заело его вконец.
Шли дни, недели. Мужик не сразу заметил тихие перемены в доме. Выбеленные потолки и стены, отмытые стол и стулья, обмазанная, побеленная печь, отмытая до блеска посуда, чистые полотенца, он постепенно привыкал к ним заново. Его каждый вечер ждал горячий ужин. Серега приметил, что даже Султан стал поправляться. И на его боках уже не висела клочьями шерсть. Он спал в чистой конуре. А приглядевшись, приметил, что и во дворе нет ни одной соринки.
Любка никогда не хвалилась перед Серегой сделанным. Она старалась остаться незамеченной. Живя бок о бок с ним в одном доме, за все полгода не стала его любовницей. И, казалось, не связывала с ним свое будущее.
Ни на выходные, ни на праздники никуда не уходила. После работы спешила домой. Но в то же время никто из горожан не видел Любу и Сергея вместе.
— Живут они, а то как же! Образумился, кобель окаянный! Схомутала его баба! Говорят, с-под забору ее поднял. Да разве сыщет путную. Любой нынче рад. А эта, не гляди, что безродная, пьяной не видели и в доме хозяйствует. Набедовалась. И такому змею рада! Нынче — не то, что раньше. Теперь кто с яйцами, тот мужик, — шептали соседи.
— Не, не живут оне! Сама я подглядывала в ихний дом. Отдельно снят. Он — на койке, она — на лавке.
— А ночью сбегаются на полу! — усмехнулся Петрович.
— Да и белье евонное стирает. За спасибо?
— Чего судите судимого? Нынче ему одни потемки в судьбе! Дите просрал. Не будет ему доли за это! — поджимала губы бабка Насти.
Все эти пересуды слышала Любка. Копаясь в огороде, не от Сереги, от соседей узнала о мужике всю подноготную. И научилась втихомолку жалеть его. Знала но себе, как холодно жить в одиночестве, презираемому, нелюбимому.
Сергей постепенно привык к молчаливому присутствию бабы. И каждый месяц оставлял ей деньги на продукты. Из них она купила ему матрац и простыни, подушку и одеяло. Сама так и спала на голых досках. За все время купила себе дешевый цветастый халат и тапки. Мужик, приметив это, покраснел:
— Люб! — позвал бабу из огорода. Та от неожиданности в грядку лука села. Ушам не поверила.
— Чего тебе? Ужин на столе!
— Зайди. Надо! — не знал, с чего начать разговор.
— Что хотел?
— Возьми вот деньги. Купи себе постель. Слышь, спасибо тебе за все. Не враз увидел твою заботу. Отвык. Возьми, что надо…
— А ничего не нужно. Мне на работе обещают комнату дать. Совсем рядом с базой. Маленькую, но свою. Освобожу скоро тебя. Не хотела говорить. Думала уйти молча. Ты б и не хватился.
— Как это уйти? Почему? Тебе тут плохо? Хотя… Хорошего и вправду нет. Но зачем уходить? Разве мы мешали друг другу?
— Хозяйку себе подыщешь. А то чего я тут толкусь? Только баб от тебя отпугиваю. Все думают, что ты женат. Зачем лишние сплетни? Теперь тебе уже легче хозяйку присмотреть. А и мне пора о будущем подумать. Дал мне дух перевести в трудную минуту, на том спасибо тебе.
— Ты не спеши уходить, слышь? Я, конечно, не подарок. Сам знаю. Но скажу правду, не совсем говно. Есть и хуже меня. Еще неведомо, на кого нарвешься.
— Об чем завелся? Уж договаривай, коль начал.
— Да все думаю, с чего начать? — закашлялся Серега и смутился окончательно, заговорил охрипшим от волнения голосом: — Мы с тобой под одной крышей сжились. Не только тебе, а и мне лихо пришлось. Но ты в своей беде без вины осталась. А я свою — сам состряпал. Оттого застрял в говне по уши. Так бы и не выбрался из нее… Но, может, ты еще присмотришься? Не совсем я конченый. Может, получится у нас? — боялся глянуть на бабу.
— Знаешь, потом поговорим. Мне на огород надо, — выскочила из дома.
Любка не случайно взяла отсрочку. Ей нужно было разобраться в себе. Помороженная на первой любви, она долго не могла забыть предательства мужа. Ладно бы с чужой бабой изменил. Этот — с сестрой. Она ушла, оплеванная обоими. Не хотелось жить. Ведь никого не имела в своей судьбе, кроме этих двоих. Из-за них оказалась на улице. Ее не попытались вернуть. Никто не вспомнил, что ушла без копейки, в чем стояла. И муж, и сестра знали, где она работает. Но не поинтересовались, не пришли, не позвали.
Уже через два месяца узнала Любка, что бывший муж стал поколачивать сестру, обзывал шлюхой, подстилкой. Та плакала ночами. Ей, случись разрыв, уйти было некуда.
— Выкидыш у твоей сестры случился. В больнице лежит. А этот изверг, муженек ваш, даже не навещает. С сучками его видели. Вот беда! Либо заразу зацепит, иль с пути сковырнется, — говорили знакомые.
Люба понимала, стоило б навестить сестру, простить ее. Но… А разве она пожалела Любку?
Бабе вспомнился холодный дождь, промокшая скамья в парке. Мимо шли люди. Все принимали ее за проститутку, какую выгнал без оплаты недовольный клиент. Иначе почему она мокнет под дождем? У всех порядочных людей есть родня, друзья, соседи. Никого нет лишь у потаскух… Никто не поверил в беду. И даже Серега, слушая, усмехался. Любке обидно было. Но не переживший эту ситуацию другому не поверит. Так было всегда. Баба вскоре замкнулась, перестала рассказывать о себе. Да и кому? На работе не до разговоров. А дома лишь Султан ходил следом за бабой, взглядом умолял ее остаться в доме хозяйкой.
