Дон Пендлтон - Хит-парад в Нэшвилле
Ежесекундно Мак вел опасную игру, даже при идеальном раскладе карт. К этому надо присовокупить текущую ситуацию и тот факт, что последний удар Болана по Нью-Йорку серьезно подорвал авторитет «гестапо». В период смятения, последовавший сразу за этим разгромом, казалось абсолютно невероятным, что эта сверхкрутая команда вообще выживет. Но мир мафии — странный мир, и организация «тузов» выжила, хоть и в существенно измененном виде. У них отняли независимость. Теперь они не имели права вмешиваться в споры между мафиозными семьями и занимались лишь сбором информации и арбитражем. Теоретически они все еще могли выполнять и боевые задачи, но лишь по решению совета боссов, известного под названием «Коммиссионе». Поэтому негласно они продолжали оставаться ударной командой этого совета. Но и сам совет сейчас пребывал в плачевном состоянии, дезорганизованный из-за постоянной нестабильности самой Организации. После нью-йоркского разгрома боссы официально не собирались, и «Коммиссионе» фактически действовала как исполнительный штаб, выполнявший лишь административные функции. Они поддерживали связь и обеспечивали координацию действий между отдельными группировками преступного мира.
Таким образом, «тузы» стали пренебрегаемой величиной в кишащих хищниками джунглях мафии. Некоторых из них пристрелили, что было логичным (в этом мире) способом разрешения старых обид. Другие просто отошли от дел и исчезли из вида, ведя незаметный образ жизни. Те же, кто остался на службе у мафии, подвергались постоянной опасности, и такая ситуация обещала сохраниться в неизменном виде по крайней мере до тех пор, пока вновь не установится относительная стабильность.
В связи с этим Болан отлично понимал, какие опасности поджидают его в лагере Копы. Но он сделал ставку на ту странную особенность менталитета мафии, которая подпитывалась приверженностью традициям, обычаям и ритуалам. И он знал, что успех отделяет от провала лишь одно мгновение, одно биение сердца.
* * *Маззарелли выглядел, как медведь. Он был на полголовы ниже Болана и весил около ста пятидесяти килограммов: никакого жира, сплошные жилы и мускулы, косая сажень в плечах. Из-за толстой, короткой шеи, казалось, будто его голова росла прямо из плеч. Но его лицо никак не сочеталось с внешностью гориллы. За исключением жестких, коротко стриженных волос, оно пробуждало воспоминания о давно умершем комике Лу Костелло, выражая ту же самую трагикомическую невинность и уязвимость. Но Болан не обольщался на этот счет — парень был опасен, как разъяренная гремучая змея, и мог ужалить в любой момент.
— Зови меня Омега, — сказал он, не протягивая руки.
— Хорошо. А меня зовут Горди, — сказал «медведь». Это имя подходило ему не больше, чем лицо. Его восторженная, доброжелательная улыбка выглядела совсем обезоруживающей, если бы Болан не знал, что скрывается за этой маской. — Как дела в «Большом яблоке»?
— Напряженно, — ответил Болан.
— Вот уж точно! Я не был там целую вечность. Ненавижу этот дерьмовый город.
— Ничего удивительного, — произнес Болан-Омега. — А я ненавижу Чикаго.
«Невинные» глаза едва заметно моргнули.
— Тебе нравится Нэшвилл?
— По крайней мере больше, чем Чикаго.
— Ты знаешь, а ведь я родом из Восточного Чикаго.
Болан знал это так же, как и тайный смысл их словесной пикировки.
— Я ненавижу его еще больше, — с приятной улыбкой промолвил он.
Это напряженное на первый взгляд, бесцельное фехтование фразами было ни чем иным, как борьбой за установление своего статуса, своего превосходства. Любой мальчишка, побывавший когда-либо на школьном дворе, мгновенно разгадал бы эту игру.
Маззарелли сказал:
— Да?
Болан ответил:
— Да. Ну а ты?
Горди отступил со смешком:
— Хорошо, хорошо. Поэтому я переехал на юг. Думаю, что здесь я проживу до конца жизни.
Болан подумал, что приложит максимум усилий, чтобы этот конец настал как можно раньше. Он спросил:
— Ник меня проверяет, да?
— Конечно. Ты бы не стал?
По правилам игры настал черед Болана отступить, если, конечно, он хотел продемонстрировать настоящий стиль. Он усмехнулся и ответил:
— Надеюсь, он там не нарвется на сумасшедшего с больным чувством юмора.
Этого было достаточно, главное — не переборщить. Маззарелли понимал тончайшие нюансы словесной игры. Улыбка его стала искренней, и он протянул похожую на окорок лапу. Болан пожал руку и улыбнулся в ответ. «Медведь» сказал:
— Рад, что ты смог приехать. В саду сейчас накрывают стол. Там чудесно. Тебе понравится. Ник хочет, чтобы ты чувствовал себя как дома и получил удовольствие. Сколько времени ты у нас пробудешь?
— Увы, недолго, — в голосе Болана прозвучало сожаление.
Они пересекли большую комнату со сводчатым потолком и двумя стеклянными стенами. За одной из них открывался приподнятый над землей сад, выходивший к бассейну. Точнее, к бассейнам. Один предназначался для плавания, другие, очевидно, нет. Это были пруды, заросшие разнообразными водными растениями; они опоясывали большой центральный бассейн и создавали восхитительное впечатление тропиков. Разбросанные вокруг экзотические растения в горшках и карликовые деревья привносили в это великолепие возбуждающую атмосферу чувственности. Резвясь в бассейне, нельзя было избавиться от ощущения, что находишься в раю.
Две красотки в микроскопических бикини делали это ощущение еще более убедительным.
— Чудесно, не правда ли? — с гордостью произнес Маззарелли.
Болан негромко рассмеялся.
— Пожалуй, я мог бы задержаться у вас немного.
— Гости, сколько хочешь, — ответил «медведь». — Здесь все равно: что зима, что лето.
Болан мог этому поверить. Над всем садом возвышалась куполообразная металлическая конструкция, в которой были укреплены на шарнирах панели из дымчатого стекла. Очевидно, панели можно было открывать и закрывать для создания необходимого микроклимата.
— Я бы здесь совсем размяк, — не скрывая восхищения, проворчал Болан.
Маззарелли засмеялся.
— Ни в коем случае, — сказал он. — Ник бы этого не позволил. А вот и он — на ловца и зверь...
К ним приближался хозяин усадьбы, вышедший в сад через другую дверь. Это был человек среднего роста, красивый, с благородной осанкой. При виде его в голове Болана щелкнул мысленный переключатель, вызвав к памяти сведения из тайного досье на этого человека. Теперь Болан узнал, кто это. Много лет тому назад его прозвали «профессором» за интерес к книгам. Утверждали, что он лелеял мечту стать писателем и когда-то получил жестокую выволочку за ведение тайного дневника, на основе которого он собирался в будущем написать автобиографию. Все это было давным-давно, когда он служил под началом покойного босса лос-анджелесской мафии Джулиана «Диджа» Диджордже. О деятельности Копы в последние годы практически ничего не было известно.
Он подошел с вытянутой рукой и широкой улыбкой.
— Омега... я рад, искренне рад.
Они обменялись рукопожатиями и присели за столик в рощице из карликовых пальм. Бассейн располагался прямо перед ними, метрах в трех внизу. Красотки без особого оживления и шума плескались в мелкой воде. Болан понимал, что они здесь присутствуют для оживления мизансцены и являются такой же частью пейзажа, как и окружающие их растения в горшках. Пара крутого вида парней в белых пиджаках церемонно расставляла закуски, привезенные на элегантных сервировочных столиках.
Завязалась светская беседа.
Маззарелли подмигнул Копе.
— Омега говорит, что он бы здесь размяк. Я не могу в это поверить. А ты, Ник?
Босс Нэшвилла вежливо рассмеялся и ответил:
— Он тебя водит за нос, Горди. Омега — самый жесткий из всех, кого может послать Нью-Йорк. Тебе лучше держать ухо востро. Он проделал такой долгий путь совсем не для того, чтобы прохлаждаться в саду Эдема.
— Не для того, — признал, улыбнувшись, Болан. — Но почти готов обратиться в новую веру. Это, должно быть, влетело в копеечку, Ник?
Копа небрежно махнул рукой.
— Зачем нужны деньги, если не для улучшения качества жизни? У меня здесь сто шестьдесят акров «Божьей земли». Это мое маленькое королевство. Здесь есть все, что мне нужно. В какую сумму можно это оценить?
— Ты прав, — ответил Болан.
Маззарелли пропустил мимо ушей последнюю часть диалога. Он тихо спросил у босса:
— Что должно меня насторожить?
Копа вопросительно поднял бровь и, мягко засмеявшись, спросил Болана:
— Что должно его насторожить, Омега?
Болан сдержанно улыбнулся. Светская болтовня окончилась, и он очень мягко ответил:
— Многое.
Нюанс был подан великолепно.
И «медведю» это не понравилось. В его голосе появились оборонительные нотки, когда он спросил:
— Гость прошел проверку, Ник?
