Дмитрий Чераксов - Крестом и булатом: Атака
Упругий затыльник упора чувствительно толкнул Егора в плечо.
Пуля прошла по пологой траектории и вонзилась гранатометчику в верхушку бедра. Чеченец выронил оружие, кувырком прокатился несколько метров и забился в пыли, держась за ногу. Пятиграммовый кусочек свинца в тампаковой оболочке превратил тазобедренный сустав в крошево, размолол соединительный хрящ, отскочил от выступа на кости и пробил мочевой пузырь, остановившись в сантиметре от копчика.
В девятикратную оптику был прекрасно виден широко распахнутый рот орущего вайнаха.
От приземистого здания на противоположном краю площади к раненному бросились двое. Худой бородач и подросток.
Туманишвили задержал дыхание и вновь послал пулю.
СВ У-АС не подвел.
Бородач словно налетел на невидимое препятствие и со всего маху впечатался грудью в дорожную пыль.
Подросток оскалился, как загнанный в угол шакал, сорвал с плеча укороченный «Калашников» и открыл огонь по деревьям, росшим по краю площади.
Егор недобро усмехнулся.
Малолетний боевик расстрелял магазин, отбросил в сторону пустой рожок и схватился за подсумок.
Туманишвили вбил ему пулю точно в коротко стриженную голову.
Подросток раскинул руки и упал навзничь.
Егор перевел перекрестье прицела на мечущихся возле бронемашины бандитов и поставил режим стрельбы на автоматический…
***– Де-жа-вю! – серьезно сказал Гоблин, подъехавший к дому номер восемнадцать по Можайской улице.
У парадного подъезда теперь стояла не одна, а три желто-синие милицейские машины, а из окон на втором этаже неслось невнятное бормотание, изредка прерываемое вскриками и глухими шлепающими ударами. Как будто в помещении Издательского Дома «Нева» открылся цех по производству говяжьих и свиных отбивных.
Возле скопления «мусоровозов» никого не было.
Чернов вышел из своего «Гранд-Чероки» и посмотрел вверх.
В глубине комнаты метались какие-то тени.
Из двери на улицу вывалился потный раскрасневшийся лейтенант.
– Снова ты? – удивился журналист.
– Я, я! – милиционер был в ярости. – Но теперь в качестве усиления! Следак лично приехал!
– И что?
– Вроде поймали…
– Кого?
– Да убийцу, будь он неладен! Я сам не присутствовал… Следак еще группу с телевидения пригласил. Все там, – лейтенант махнул рукой.
– А-а! – осклабился Гоблин. – Можно сказать, что идут съемки блокбастера. «Гришечкин-два. Судный день»… Но теперь-то его ни с кем не перепутали?
– Да не-е-ет! Прям в его собственном кабинете взяли. Тепленького, – страж порядка отдышался и пошел обратно в дом. – Жарко там. Кондиционер не работает, а народу набилось – ужас!
– Ну-ну, – хмыкнул Чернов.
Лейтенант скрылся за дверью.
Позади джипа тихо припарковался «глазастый» черный «мерседес» Е-класса.
Хлопнула дверца.
Гоблин обернулся и увидел главного редактора «Невы». Живого, невредимого и свободного. Виталий Гришечкин тоскливо посмотрел на окна своего офиса и вздохнул.
Сотрудников органов правопорядка он недолюбливал с пятнадцатилетнего возраста. Тогда ему сильно досталось от участкового, поймавшего юного Виталика в столовой интерната для глухонемых, где тот зеленой масляной краской выводил на стене лозунг «Когда я ем, всё как всегда». Виталик считал шутку достойной, участковый придерживался диаметрально противоположного мнения и продержал Гришечкина в камере всю ночь, чего не имел права делать.
За это участковый был примерно наказан районным прокурором, возмущенным столь грубым отношением с несовершеннолетним художником-графиком.
В белорусском местечке Жабинка, откуда Виталий был родом и которое аборигены именовали не иначе, как Квакенбург, никаких развлечений для молодежи, окромя мелкого хулиганства и гонок на ревущих мотоциклах по болотам, не предусматривалось. Поразмыслив в холодной камере над превратностями судьбы, Гришечкин пришел к выводу, что из Квакенбурга надо валить. Ничего хорошего сдобренное картофельным самогоном будущее не сулило.
Виталик взял себя в руки, успешно закончил школу и отправился в Ленинград, где с первой же попытки одолел вступительные экзамены в институт холодильной промышленности.
– Опять Гречина дубасят, – печально произнес несостоявшийся узник. – Я с утра уехал в налоговую, а он в моем кабинете за компьютером устроился…
– Пойдешь наверх? – поинтересовался верзила-журналист.
– А надо? – устало спросил Виталик.
– Думаю, что нет…
– Я тоже…
Добродушный Гоблин положил руку на плечо Гришечкину.
– Все образуется.
– Не сомневаюсь, – главный редактор «Невы» вытащил пачку «парламента». – И какой козел меня так подставил?
– Ты с «козлами»-то поаккуратней, – Чернов опустил одну бровь. – В кругах, к которым я был близок, слово «козел» очень обидное. Могут и на пику посадить…
– Да я так… – Гришечкин прикурил. – Слушай, Димон, я давно тебя хотел спросить. На фига ты Верескова мочишь?
– Какого Верескова?
– Писателя…
– Знать его не знаю, – пожал плечами Димон.
– Как это не знаешь?
– А так.
– Я же сам твою статью читал!
– Где?
– Сейчас, – Виталий покопался в папочке и достал газетную вырезку. – Вот… «Классик русской словесности». Меня одна твоя фраза убила… «На мой вопрос о том, почему Вересков во время радиоинтервью вел себя как полный идиот, известный автор ответил, что он предпочитает определению „идиотизм“ формулировку „эстетическая оригинальность“. При этом товарищ Вересков лукаво подмигивал и вел себя неадекватно…» И прочее в том же духе.
– Я этого не писал, – Гоблин взял обрывок газеты. – Хм, действительно, некто Чернов… Но это не мой опус. К тому же я с «Невским пламенем» не сотрудничаю. Там Алка Мануйлова главным редактором служит. Полная дура…
– Этот Чернов, что, твой однофамилец?
– Возможно, – Димон пошевелил губами. – Придется разбираться, кто пачкает мое гордое имя своим поганым прозападным языком…
Крики на втором этаже дома перешли в более высокую тональность.
– Ишь, раздухарились! – Гоблин поскреб подбородок. – Они твоего Гречина насмерть замолотят, если он не сознается…
– И что ты предлагаешь?
– Возьми адвоката и поезжай на Литейный. Объясни, что тебя преследует псих-следователь…
– Видимо, так и придется сделать… Черт, сколько времени угроблю!
– Это завсегда лучше, чем иметь весь этот компот. И зама своего пожалей. Они ж не отстанут. Либо тебя поймают, либо так и будут раз в неделю Гречину физиономию рихтовать…
– Не сомневаюсь, – Гришечкин протянул Чернову руку. – Ну, бывай… Поеду к адвокату.
***В дверях дома Резван Гареев чуть не был сбит с ног заскочившим на крыльцо Шамилем Хароевым. Шамиль поверх бронежилета весь обмотался лентами, нацепил каску с опущенным бронестеклом, в каждой руке держал по «Спектру М-4»[10] и издалека напоминал робота-трансформера из мультфильма. Бегать, а тем более воевать в таком снаряжении было затруднительно.
– Что?! – проорал Гареев, оттолкнув Хароева под прикрытие кирпичного ограждения балюстрады, опоясывающей дом.
– Бьют со всех сторон! Спецназ!
– Какой спецназ?! – Резван схватил Шамиля за грудки и потряс, пытаясь привести в чувство.
Звякнули пулеметные ленты.
– Какой спецназ, я тебя спрашиваю?! У нас все проплачено! Здесь его не может быть в принципе! Ты понял?! Это либо ребята Одноногого, либо арабы! Давай, бегом к остальным! И в круговую!
Известие о том, что на аул навалились отряды Басаева или Аль Фаттха, никак не успокоило перепуганного Хароева.
Российский спецназ ничем не отличается от боевых групп конкурирующих между собой тейпов. И те, и другие действуют с максимальной жестокостью, пленных предпочитают не брать. Единственное различие в том, что федералы могут вызвать авиацию, а конкуренты будут выжигать очаги сопротивления с помощью реактивных установок, размещенных на склонах сопредельных гор.
Гареев влепил Шамилю раскрытой ладонью по шлему.
– Приди в себя! Хароев затряс головой.
– Да понял я, понял!
– Бегом к площади, разворачивайте бэтэ-эр! И бейте по уступам вдоль дороги!
– Зачем?!
– Это разведка боем! Если мы не накроем их основные силы – каюк! А прийти они могут только оттуда!
Вопрос об обороне аула Гареев несколько раз прорабатывал со своими приближенными, но, когда дошло до дела, все планы мгновенно вылетели из голов застигнутых врасплох чеченцев. Нападавшие не дали ни минуты на подготовку. И выставленные на окраине села посты прошляпили подход отрядов противника.
Резван решил разобраться с часовыми после того, как все закончится.
В успешном отражении нападения он не сомневался.
Долго штурмовать аул никто не будет. У боевиков-конкурентов расчет на быстрое подавление сопротивления, на захват бензовозов и изготовленной в мастерской валюты, на мгновенный проход по домам, где можно поживиться какими-нибудь ценностями, и на такой же стремительный отход в горы.
