Александр Бушков - Тайга и зона
– Поражены крепости каменной моей десницы? – усмехнулся аспирант, как бы между прочим, но с явным интересом разглядывая посиневшую после вчерашней драчки губу Карташа и обильно смоченную свинцовой примочкой припухлость на скуле. – Я ж археолог, с лопатой дружу уж сколько лет… Который год полное лето в поле, а поскольку всего лишь аспирант, а не доцент, то копать приходится от утренней зорьки и до самой аж до вечерней…
Да и в городе не запускаю себя – за бумагомарательскими-то обязанностями… Кстати говоря, к вам тоже откомандирован на предмет проведения раскопок.
– Вы в одиночку копать будете, да? Али экспедиции уже не в моде? – невинно спросил Карташ.
И вдруг поймал себя на том, что этот турист-супермен его раздражает. И нет никакого желания подвозить его до посёлка, нехай сам добирается, вот взять бы и сказать: мол, не положено брать попутчиков на служебной машине… Но как тут откажешь, когда он дорогу помог скоротать самой дочери «хозяина»!
– Я всего лишь должен провести археологическую разведку, – аспирант расплылся в улыбке, продемонстрировав ровный строй прямо-таки американских зубов. – Где, что. Наметить место под разбивку лагеря. В первую очередь мне поручено определиться в целесообразности проведения раскопок.
– А у нас что-то закопано? – искренне, честное слово, заинтересовался Карташ. – Типа могил незаконно расстрелянных в годы культа личности?
– Возьми на дорожку, доча. – Из-за широкой спины аспиранта появилась кассирша Макаровна со свёртком из шуршащей бумаги. – Дай-ка я тебе в сумку положу. Пирожки с яблочками лучше меня в Парме никто не печёт. А в вашем-то Шантарске так просто забыли, что такое пироги из настоящей печи…
Ну-ну, девочка завоёвывает Парму, сказал себе Карташ, мысленно тряхнув головой. Выходит, папашина дочь, помимо землекопа, успела очаровать ещё и старушку, которая мало того что дозволила дожидаться машины в служебном помещении, так ещё, конечно, и чаем поила, и пирожков в дорогу дала…
(Та ещё старушка, между прочим и к слову говоря. Этого, разумеется, он юной студенточке из Шантарска рассказывать не станет… хотя мог бы – чтобы получила представление об обманчивости видимости. Макаровна, которая сейчас в платочке с цветочками, в вязаной кофте и с очочками на носу, Макаровна, которая смотрится доброй бабушкой, просто-таки обязанной баловать внуков леденцами и баюкать сказками… Так вот именно Макаровна была в молодости более чем удачливой наводчицей, известной по всему Шантарскому краю. Симпатичная, с хорошо подвешенным языком, богато одетая, она ходила по дорогим столичным парикмахерским и домам мод, где убивали дневное время спутницы жизни своих обеспеченных мужей. Она знакомилась с ними – сиречь со спутницами – входила, как говорится, в доверие, под тем или иным предлогом попадала в богатые дома, узнавала распорядок жизни в оных домах, иной раз ей даже удавалось сделать слепки с ключей…
Ну а «работу» по избавлению жилищ от денег и ценностей доделывали её подельники.
Дальше всё просто, как мексиканский сериал.
Две судимости. Вторую отбывала в здешних краях. В лагере у неё случилась настоящая любовь с конвоиром-срочником. За пять месяцев до освобождения забеременела. Срочника перевели куда-то на Брянщину. А его возлюбленная вышла на свободу с чистой совестью – и на сносях. Приехала в Парму – чтобы собраться с мыслями, переждать… и в результате осталась навсегда. Сперва здесь родила, потом устроилась на дорогу, вышла замуж за путейца, родила ещё одного, состарилась. Всё как у людей. И Макаровна – далеко не самая легендарная из местных бабушек. Контингент тут такой, что кого ни возьми – есть свой заворот в биографии…) Прогуливался возле вверенного ему в попечение транспортного средства, обстукивал колёса носком кирзача заключённый Гриневский по кличке Таксист (шофёр уазика и по совместительству спаситель старших лейтенантов от убивцев на Лысом овраге).
Археолог играючи, как депутат словами, погрузил оба баула в брезентовое нутро уазика, а Маша вздохнула, забираясь в кабину:
– Трудно представить, что творится тут дождливым осенним сезоном и в весеннюю слякоть…
Карташ, рыпнувшийся было ей помочь – руку там подать, цветочки подержать или подсадить аккуратненько за талию, – с этим делом опоздал, проклял себя за то, что совсем одичал в этой глухомани, и увидел, как шофёр оглянулся – не к нему ли относится столь специальная реплика. Но реплика относилась не к нему, а вообще… к неразрешимой, как теорема Ферма, проблеме российских дорог, которая здесь, в Сибири-матушке обострена, словно хроническое заболевание в плохом климате.
– Зато классикам есть о чём писать, – по возможности весело сказал Карташ, заглаживая собственный промах. – Представьте, враз исчезли бы дураки и дороги – где темы брать?..
…Уазик мчался по плавным, как и вообще течение жизни в сибирской глуши, изгибам дороги посреди тайги. Дорога то сужалась так, что двум машинам уж точно не разъехаться, то раздавалась вширь, будто ей вдруг тесен становился лес и подавай сейчас и немедленно бескрайность степных просторов. То подворачивался крутой извилистый спуск, то пологий подъём, то под колёсами прогрохочет бревенчатый мостик через белый ручей, то приходится сбрасывать скорость до самой осторожной, потому как овраг подобрался уже к самой дороге и даже подмыл край. Археолог Гена занял место рядом с водителем, Карташ с вновь прибывшей дочуркой расположились сзади – что Алексея устраивало более чем: с его места открывался чудный вид на точёный профиль дочурки, на её коленки, едва прикрытые лёгкой тканью и на два небольших полушария, очаровательно подрагивающих на каждой неровности дороги… Девчушка смотрела в окно и взглядов старлея как будто бы не замечала, однако Алексей прекрасно знал все эти женские уловки.
Нет, ну чёрт подери, откуда в этой глухомани берутся такие чаровницы – да ещё в семье полковника от сохи?!
А археолог Гена уже вовсю, а точнее сказать – с самого начала пути через тайгу чесал языком.
Вещал, что твой лектор из Московского университета. Карташ подумал было, не заткнуть ли ему пасть и не перехватить бразды развлечения юной гостьи, но покамест решил промолчать.
Тем более что археолога послушать имело некоторый смысл – как выяснилось чуть позже…
– Вы напрасно думаете, что до исторического материализма из теплокровных созданий здесь обреталось одно зверьё, лишь дерева шумели да гады ползали.
Аспирант сидел, повернувшись вполоборота к Маше и Карташу, держался одной рукой за скобу над головой, другой – за дверную, ибо уазик нет-нет да и потряхивало на ухабе. И не только потряхивало, но и покачивало, что Алексею весьма нравилось: покачивающаяся в такт.
Маша то и дело касалась его ноги голой коленкой. Алексей слушал Гену вполуха, молчал, тащился и испытывал то, что называется томлением духа. А червь земляной знай себе разливался соловьём – видимо, исстрадался, болезный, без свежих слушателей:
– Давайте, как выражаются в наших научных кругах, двинемся ретроспективным путём. На первый взгляд, история этих мест действительно ведёт свой отсчёт с тридцать шестого года, когда накатил вал репрессий и внезапно стало не хватать прежних площадей. Потребовалось осваивать новые участки. Чей-то указующий перст ткнул в эту точку на карте, не исключено, что наугад, и голос, не привыкший к спорам и возражениям, рявкнул: «Здесь будет лагерь заложен». И па-ашла валиться тайга, а на её месте возникали бараки, вышки, колючка закурчавилась… Название посёлка тоже кое о чём может сказать. Парма – это слово из языка коми. Видимо, первого начальника лагеря перебросили сюда из комяцких болот, а кому давать название новым землям, как не главному среди первооткрывателей?.. Но? Неужели до того года здесь не ступала нога человека? Да нет же, ступала! В Гражданскую по этой землице носились колчаковцы, партизаны, потом бесноватый Гайдар…
«Ага, – машинально отметил Карташ, представляя, как медленно-медленно расстёгивает пуговички на её платье, – так вот откуда название – из Коми, ну надо же…» Одной загадкой здешних мест стало меньше. Зато других только прибавляется… И спохватился вдруг:
– Погодите, погодите! Уж не за адмиральским ли золотом вы охотитесь?!
– Ну что вы, куда нам, скромным охотникам за глиняными черепками, – продолжал белозубый археолог самым что ни на есть менторским тоном. Слепому было видно, что на любимую тему он готов распространяться до самой смерти от голода.
– Да и нет в природе никакого колчаковского клада, если хотите знать моё мнение! Во-первых, что было – растащили по эмиграциям недобитые каппелевцы и белочехи. Последние на него, как известно, основали «Легия-банк», ставший золотым запасом Чехословакии. Во-вторых, размеры адмиральского золота намеренно преувеличивали белоэмигрантские круги, которые на этом слухе делали немалые деньги. Дескать, сокровище чудовищной стоимости вот-вот попадёт в Европу, оно обеспечит материальную базу для нового витка белого движения, а пока, господа англичане, выделите нам под эту золотую гору займчик – на создание и отправку нескольких добровольческих полков в Россию. А пока, господа американцы, дайте нам, уполномоченным самого адмирала Колчака, в долг денежек на закупку танков и пулемётов системы мистера Льюиса… Эмигранты, по сути дела, и создали сей миф о «золотом обозе Колчака», как его тогда называли. Миф живучий, как и все прочие мифы о ничейном золотишке, о всяких там пиратских кладах Флинта, могилах могущественных повелителей и прочих эльдорадах, однако же на практике сплошь и рядом оказывающийся не более чем пустышкой…
