Пётр Разуваев - Русский калибр (сборник)
— Шотландских козопасов, — уточнил официант и, подхватив под мышку меню, с воистину королевским достоинством удалился. Жюли расхохоталась, прикрывая лицо ладошками.
— Согласен, этот гейм — за ним, — покорно согласился я. И, указав глазами на столик Сиретта, спросил: — Кто эти люди? Друзья, знакомые, коллеги?
— Знакомые, — ответила Жюли. — Мужчина — Ахмед Агани, журналист из Италии.
— Албанец?
— Да, этнический, но родился и вырос в Неаполе. Рядом с ним сидит Фатима Мухаммад аль-Хамили. Ёё муж занимался перепродажей французских подержанных автомобилей на Ближний Восток. Он погиб несколько лет назад, и мадам Мухаммад аль-Хамили унаследовала его дело.
— Странно, — заметил я, — на Арабском Востоке подобное не принято. А кем был её муж?
— Кажется, египтянин или иорданец… Какая разница, Андре? Я не помню. Улыбнись и возьми меня за руку. На нас смотрят.
— Дорогая, ты обворожительна, — заявил я, поглаживая её мягкую ладошку. — Эти небесно-голубые глаза, эти волосы цвета меди… Между прочим, на Востоке голубые глаза считаются особенно пронзительными. Арабы утверждают, что взгляд таких глаз сулит беду.
— Те арабы, с которыми я сталкивалась, ничего не имели против цвета моих глаз, — ответила Жюли. — Скорее наоборот. Этим скотам не терпелось поскорей добраться до меня своими потными лапами.
— Я не хотел напоминать тебе об этом, — вспомнив разговор в кабинете, я смутился. — Извини.
— Ничего. Это было давно, — невесело усмехнулась девушка. — Улыбайся же мне, Андре, ну? Толстяк у стойки уже минут десять строит мне глазки. Ещё немного, и он придёт сюда знакомиться.
— Сомневаюсь, — заметил я, оборачиваясь к стойке с угрожающим видом. Улыбка на лице рыхловатого молодого человека разом увяла.
— «Маргарита» для мадемуазель и напиток шотландских козопасов — для месье, — громогласно возвестил маленький официант, явившийся словно из-под земли.
— По крайней мере вы честно говорите то, что думаете, — признал я неохотно и, положив сто франков на его поднос, пояснил: — Это не чаевые, месье. Это плата за то, чтобы я вас здесь больше не видел.
— Говорить правду — одно из немногих удовольствий, доступных мне в вашем мире, — заметил маленький человек. — Я скажу мэтру, что вы затребовали более рослого официанта. Всего доброго, мадемуазель. Вы очаровательны.
— Отлично, — улыбнулась Жюли, когда официант степенно удалился, — Сначала — толстяк, теперь этот малыш. Твои замашки свирепого викинга отпугивают всех моих поклонников. Кстати, твоё прежнее лицо нравилось мне гораздо больше.
— Если честно, — ответил я, — мне тоже. К счастью, это ненадолго. Скажи, а кто эта девушка рядом с ливийкой?
— Понравилась? — прищурилась Жюли. — Не отпирайся, я видела, какими глазами ты на неё смотрел. Это любимая женщина Николя, он готов наблюдать за ней часами, хотя обычно его не интересует ничего, кроме компьютера.
— Кажется, я догадываюсь, почему она его заинтересовала, — пробормотал я тихо, вспомнив о микрофоне.
— Её зовут Лара Литтон. Англичанка, двадцать один год, фотомодель. Время от времени участвует в отдельных показах, но такое случается редко. Не представляю, как с её бюстом можно найти работу. Разве что в порно.
— Она любовница Сиретта?
— Иногда спит с ним. Как и со многими другими. На самом деле карьера модели для неё — один из способов убить время. Её отец — лорд Литтон, граф и пэр Англии. Четыреста миллионов фунтов, нефтяные скважины в Луизиане, поместье в Саффолке и тому подобное…
— Весьма обеспеченная особа, — усмехнулся я.
— Во всяком случае, особой нужды в деньгах эта мисс не испытывает.
Последние слова Жюли произнесла с плохо скрываемым раздражением. Похоже, её оскорблял сам факт существования дочери лорда, у которой было всё: деньги, красота, свобода и независимость. Забавно, как любит повторять Рихо Эвер. Если задуматься, между мной и этой Ларой можно было бы найти много общего. Хорошо, что Жюли неизвестна истинная биография Андре Дюпре. А с другой стороны — я мужчина, и это способно изменить в её глазах минусы на плюсы.
— Если мы уже закончили с мисс Ларой, — сказала Жюли с невинным видом, за которым явственно проступала ехидная насмешка, — возможно, месье обратит своё внимание на Робера Сиретта? В конце концов, мы пришли сюда ради него.
— Месье уже давно обратил своё внимание на Робера Сиретта, — с нежной улыбкой ответил я.
— И?..
— И — ничего.
Всё это время я ни на секунду не выпускал Сиретта из поля зрения, вспоминая, сравнивая, анализируя. Пытался сопоставить реального человека, сидевшего за столиком в пятнадцати метрах от меня, с образом «Алексея Рябова», который двенадцать лет хранился в моей памяти. Безусловно, между ними было очень много общего. Рост, тип фигуры, форма черепа, даже осанка. Но дальше… Я помнил Рябова — курсанта, бойца спецподразделения, человека, основной задачей которого было — максимально эффективно уничтожать своих противников. Сдержанный, хладнокровный, молчаливый, он ничем не отличался от других членов нашей группы — идеальная машина для убийства, обладающая быстрым и изощрённым умом, прекрасно обученная и тренированная.
Но Сиретт был совсем другим. Он то и дело что-то ронял, громко и часто смеялся, откидываясь на стуле и хлопая руками по бёдрам, всё время что-то говорил, азартно жестикулируя; он провожал горящим взглядом каждую девушку, проходившую мимо. Нельзя было не заметить, что Робер Сиретт хотел жить, любил жизнь и ценил её приятные стороны. Так уж получилось, что мой жизненный опыт включал в себя шесть долгих лет работы в театре, и я наверняка знал, что есть вещи, которые в жизни сыграть невозможно. Чудеса случаются только на сцене, где даже самый незаметный, забитый жизнью актёр может вдруг сотворить Роль. Но — лишь на время спектакля. Играть роль абсолютно чуждую твоему темпераменту, опыту, навыкам в течение двенадцати лет? Я не верил, что такое возможно.
— Ты не хочешь посетить дамскую комнату? — поинтересовался я.
Жюли удивлённо вскинула брови:
— Зачем?
— Поправить макияж, причёску… Откуда я знаю, что ещё делают женщины в подобных местах? Мне нужно, чтобы ты случайно уронила что-нибудь рядом с Сиреттом. Или толкни его, в конце концов. Только сделай это, когда будешь идти туда, а не обратно. Сможешь?
— Попробую, — неуверенно ответила девушка. — Но зачем?
— После объясню. Иди и ничего не бойся. В любом случае я успею тебя прикрыть. Всё, ступай.
Когда Жюли «оступилась» и, пытаясь удержаться на ногах, едва не выбила своей косметичкой бокал из руки Сиретта, в моей голове всё окончательно встало на свои места. Девушка гениально сыграла свою роль, всё было проделано максимально чётко, и реакция фотографа оказалась именно такой, какой можно было ожидать от нормального, среднестатистического человека, — половина содержимого его бокала выплеснулась на брюки, при этом Сиретт, отпрянув, едва сумел удержаться на своём стуле. Далее последовали взаимные извинения, Жюли кокетничала, Сиретт громогласно вызывал официанта и требовал ещё одну порцию «Кровавой Мэри» — словом, жизнь пошла своим чередом. Откинувшись на спинку корявого деревянного стула, оказавшегося на самом деле удивительно удобным, я залпом осушил свой бокал. Наверняка Дорман будет утверждать, что я напрасно рисковал и мог раскрыть его сотрудника, но теперь это уже не имело значения. Операция закончилась полным и сокрушительным провалом. Сиретт был именно тем, за кого его принимали окружающие: обыкновенным фотографом, с лицом, случайно изуродованным какими-то ублюдками. Теперь я в этом не сомневался.
Есть вещи, которые нельзя предугадать. Неожиданные, мгновенные изменения ситуации мозг не успевает оценить, и тогда тело человека действует рефлекторно, так, как ему подсказывают инстинкт самосохранения, благоприобретённые навыки и собственно мышечная память. Мне известен случай, когда Учитель одной из школ карате-до лишь чудом не убил своего маленького сына, который неожиданно, в шутку, набросился на него сзади. Точно так же отреагировал бы на его месте и я. Алексей Рябов — или, как его теперь называли — Абу аль-Хауль, всегда считался отличным бойцом, он был охотником, убийцей. А Робер Сиретт на поверку оказался дичью, с мягкими, дряблыми мышцами и никудышной реакцией.
— Ну, как тебе моё выступление? — спросила Жюли, вернувшись за столик. Её нетерпение было столь сильным, что девушке не удавалось его скрыть. Непонятно, как ей вообще удалось выдержать в дамской комнате положенные десять минут.
— Ты была неподражаема, — с чувством ответил я и, перегнувшись к ней через столик, раздельно произнёс прямо в микрофон, обращаясь к Николя, Дорману, ко всем тем, кто сейчас внимательно следил за нашими похождениями:
