Стивен Хантер - Сезон охоты на людей
Теперь уже дело почти закончено.
Русский видел человека, прижимавшегося к земле за кучкой камней, и почти физически ощущал его страх, его гнев и полное отсутствие возможности что-либо сделать.
Соларатов был полностью уверен в себе. Он стрелял не два, а три раза. Первый выстрел угодил примерно на метр выше цели. Это и был новый нуль. А Суэггер даже не заметил выстрела. Соларатов быстро ввел поправку и снова выстрелил. Он задел его! Следующий удар прошел чуть-чуть мимо цели. Но он знал: победа за ним!
Ему пришло в голову, что, может быть, стоит немного переместиться и найти более удобную позицию, с которой легче будет произвести решающий выстрел. Но с другой стороны, он теперь получил такое преимущество, что можно было и не волноваться на этот счет. Зачем перемещаться, на какое-то время лишаясь возможности стрелять, да еще именно сейчас, когда этот человек оказался совершенно беспомощным, когда он уже ранен и, быть может, истекает кровью, с трудом выдерживая боль?
Винтовка лежала на поваленном дереве; Соларатов удобно расположился за стволом и был твердо уверен, что с горного склона его не видно. Перекрестье прицела словно прилипло к нужной точке; он точно знал расстояние. Теперь все было лишь вопросом времени, причем совсем небольшого времени.
Что может сделать его противник?
Он не может сделать ровно ничего.
* * *Боб попытался выкинуть из головы злость и страх.
"Что я сделал бы, если бы все это происходило на войне?
Вызвал бы артиллерию.
Поставил бы дымовую завесу.
Артиллерии нет.
Дымовых шашек нет.
Метнул бы гранату.
Гранат нет.
Взорвал бы «клейморку»".
«Клейморки» не было. «Клейморка» осталась на девятьсот метров выше, на горе. Ему было жаль, что у него нет мины.
"Вызвал бы вертолет.
Вертолета нет. Вызвал бы тактическую авиацию. Тактической авиации тоже нет". И все же одно слово застряло в его сознании. Дым. Нет дыма.
Но оно никак не желало уходить. Дым. Нет дыма.
Ты можешь передвигаться под прикрытием дымовой завесы. Но дыма все равно нет.
Почему же это слово так запало ему в мозги? Почему никак не удается от него избавиться? Дым...
Что такое дым? Газообразные химические вещества, нарушающие прозрачность атмосферы.
«У меня нет дыма».
Дым...
«У меня нет...»
Но ведь есть снег.
Сильно потревоженный снег может висеть в воздухе, как дым. А снега много. Снег повсюду.
Боб посмотрел направо, на снежную стену. Над ним, на крутом склоне, очень много снега. Того снега, который беззвучно падал всю ночь напролет и даже сейчас продолжал крупными хлопьями слетать с небес.
Соларатов любит снег. Он знает снег.
Но теперь Боб видел почти прямо над собой несколько центнеров этого самого снега, густо облепившего ветви сосны, отчего она стала похожа на перевернутый вверх ногами конус ванильного мороженого. Несколько деревьев стояли совсем рядом с ним. А снежинки все сыпались в сером зимнем горном освещении и все садились и садились на ветви. Боб почти физически ощущал, как деревья безмолвно стонут, мечтая о том, чтобы сбросить с себя эту тяжесть и освободиться.
Он вытянул вперед руку с винтовкой и попытался толкнуть какое-нибудь из деревьев прикладом винтовки, но не достал.
И тут в его мозгу созрел план.
Он повернулся набок, внимательно следя за тем, чтобы его тело не приподнялось над камнями и Соларатов не получил шанса нанести последний решающий удар. Его правая рука медленно проползла по меховой куртке, расстегнула молнию, он засунул руку за пазуху и вытащил «беретту».
Он застыл в неподвижности.
Это была неприцельная стрельба, чуть ли не наугад; впрочем, Суэггер всегда был силен в этом непонятном для непосвященных искусстве владения пистолетом. Запястье левой руки он просунул под ремень «Ремингтона М-40», чтобы не тревожиться об оружии во время движения.
Он взвел курок. Он посмотрел на каждую из своих целей.
Он глубоко вздохнул.
«Ну так сделай это, – подумал он. – Сделай это».
* * *Там что-то происходило.
Слух Соларатова уловил серию сухих трескучих звуков. Они донеслись издалека, но, несомненно, с горы.
Что же это такое?
Он пристально всмотрелся в прицел, не решаясь отвести взгляд от угодившего в ловушку человека. Ему показалось, что он увидел вспышку, увидел, как в воздухе мелькнуло что-то маленькое и темное, увидел шевеление в снегу, и ему сразу же пришла в голову мысль об автоматическом пистолете. Но с другой стороны, что этот человек мог им делать? Пытался подать сигнал кому-то еще? И кто же это мог быть в долине и поблизости от нее?
Уже в следующую секунду Соларатов получил ответ на свои вопросы. Суэггер стрелял в стоявшие над ним заснеженные сосны, каждым выстрелом заставляя ствол чуть заметно сотрясаться, передавая это сотрясение веткам. Он стрелял очень быстро, усиливая тем самым эффект вибрации, и – поразительно, но факт – снег, лежавший толстыми шапками на всех четырех соснах, не выдержал этих почти неощутимых сотрясений и сорвался с веток прямо на распростертого внизу человека. Упав вниз, эта маленькая лавина взметнула большое облако снежной пыли, повисшей непроницаемой завесой, которая мгновенно скрыла от снайпера и его цель, и все, что происходило рядом с нею.
Где же он?
Соларатов оторвал глаз от прицела, потому что никак не мог рассмотреть в крохотном пятнышке, которое открывала перед ним оптика, своего противника, и невооруженным глазом тут же увидел человека, который катился с горы в добрых пятнадцати метрах от того места, где все еще клубилась снежная пыль после устроенного им маленького обвала.
Соларатов быстро поднял винтовку, но не смог сразу поймать человека в прицел: настолько быстро он передвигался. Когда же ему удалось увидеть Суэггера, тот успел спуститься на пятьдесят с лишним метров по склону.
Он повел винтовкой, не выпуская свою мишень из прицела, и быстро выстрелил, не забывая о поправке на скорость движения цели, но тем не менее пуля взметнула большой фонтан снега далеко позади Суэггера.
Ну конечно же! Расстояние изменилось. Он целился, исходя из тех же самых 654 метров, а мишень находилась от него метрах в шестистах, может быть, чуть больше или чуть меньше.
А пока он вычислял в уме новую поправку, человек уже скрылся за другой россыпью камней. Теперь его позиция была намного лучше: он имел возможность вести ответный огонь, а также перемещаться в своем укрытии.
«Будь он проклят!» – подумал Соларатов.
* * *Боб с такой силой ударился обо что-то твердое, что у него перехватило дыхание. Он лежал, собираясь с силами, уже в новом каменном гнезде, расположенном метров на пятьдесят ниже по склону. Снежная пыль все еще клубилась в воздухе; за время его отчаянной перебежки, когда он то бежал, то катился кубарем, снег набился ему в рукава и за воротник куртки. Но хотя он был не в состоянии что-то сообразить, ему было ясно, что он находится в укрытии. Он жадно глотал ртом воздух. У него все болело; он ощущал, как по лицу течет что-то теплое, и, притронувшись, обнаружил кровь.
Неужели во время перебежки он успел схлопотать еще одну рану?
Да нет же, это проклятые очки ночного видения, уже совершенно ненужные. Он забыл о них в критический момент, они съехали набок, и одна лямка сильно разрезала ему ухо. Ранка отчаянно саднила. Он схватил очки, ему захотелось сорвать их с головы и швырнуть куда-нибудь подальше. Какой в них теперь смысл?
Однако, возможно, Соларатов не знает точно, где он теперь находится, укрытый за этой каменной грядой. Боб осмотрелся и увидел, что у него есть достаточно пространства, чтобы переползать от камня к камню.
Может быть, ему даже удастся стрелять отсюда.
Но куда?
А потом он увидел, что склон внизу делается намного круче и, что еще хуже, на нем больше нет крупных камней.
«Вот и все, – подумал он. – Дальше мне уже не пройти. И что я выиграл от всего этого? Ничего».
Порезанное лямкой ухо жгло и дергало.
* * *– Они перемещаются, – заметила Салли. – Теперь они оказались позади дома. Слышите, стрельба доносится с той стороны?
– Но ведь с нами ничего не случится? – спросила Ники.
– Конечно, детка, – спокойно ответила Джулия, прижимая дочь к себе.
Все трое сидели в подвале дома; последние несколько минут Салли непрерывно придвигала к двери над лестницей всякие старые вещи – какие-то стулья и кресла, коробки и просто деревяшки непонятного назначения, – чтобы хоть как-то помешать человеку, который войдет в дом с недобрыми намерениями.
Здесь пахло плесенью и прелыми тряпками; этот запах сохранился с тех пор, как несколько лет назад по весне подвал затопило талыми водами. Там было грязно и темно, лишь скудный свет проникал через заваленные снегом окна.
