Олег Маркеев - Черная Луна
Белову показалось, что взгляд Константиныча, как теплая ладонь, коснулся лица. Веки сделались тяжелыми. В голове вязли мысли, он никак не мог ухватить хоть одну из них, ускользали, как рыбы в теплой темной воде. Лишь вспомнил, что чертовски давно не спал. А так хотелось вытянуться и все забыть.
На мгновение перед закрытыми глазами предстала гигантская волна, крушащая коробки домов, горящая пена, взлетающая к низким тучам, черные сугробы пепла. Видение было настолько отчетливым, что он вздрогнул. Разом слетела сладкая истома. Внутри вновь сжалась пружина, гулко и упрямо заухало сердце.
— Что такое, Игорь? — насторожился Константиныч.
— Надо работать. — Белов растер лицо. — Тебя уже предупредили, что я могу бредить об угрозе взрыва?
Константиныч отвел взгляд.
— Знаешь, Игорь. За столько лет работы с агентурой и операми я наслушался такого, что меня уже ничем не удивить. Все знаю, от охоты за летающими тарелками до тайных похорон Мюллера на Ваганьковском кладбище. Бред — это то, что не может принять сознание обывателя. А мы здесь ежедневно всерьез собираем и анализируем такое, что не привидится даже в страшном сне. Поэтому и работа у нас секретная. Ни один нормальный человек в такое не поверит и денег в виде налогов не даст.
— Короче, Склифосовский, я шизик? — Белов поднял голову.
— Игорь, ты абсолютно здоров. — Константиныч пригладил седые усы. — По моей линии, естественно. Сердечко шалит, дистония, сосудики ни к черту. Да ты и сам это знаешь. Добрый совет, отдохни. Височные боли и красная сетка на глазах, как у тебе сейчас, прямой путь к инсульту. Запомни, сосуды расширять надо не водкой, а ношпой. Боль снимают анальгином, а не пивом.
Белов машинально провел по правому виску, боль притупилась, остался только тяжелый комок.
— Куда повезут, Константиныч? — прошептал он.
— На Каширку, — одними губами прошептал тот и отвернулся к столу.
На Каширском шоссе и находилась пятнадцатая психбольница, а в ней целый этаж отвели жертвам невидимого фронта. Белов ясно представил себя прогуливающимся по коридорчику в линялой пижаме, и расплывшуюся медсестру с повадками надзирателя, получившую всю полноту власти над полковником ФСБ.
«Ясно, во избежание утечки информации. Два укольчика в правую ягодицу — и тихий здоровый сон. Минимум сорок пять суток обследования. Если не повешусь от тоски, то точно сдохну от лошадиных доз аминазина. Я ведь буянить буду, я же знаю, уверен, что город обречен!»
Белов с тоской посмотрел за окно. Окна кабинета выходили во внутренний двор и смотрели прямо на стену бывшей знаменитой внутренней тюрьмы Лубянки. Комендантские наряды каждую ночь десятилетиями разряжали там свои наганы.
«Революционная необходимость — есть высший закон», «Признание вины — царица доказательств», «Сын за отца не отвечает, по одному делу идти не могут» — пришли на ум короткие, как выстрел нагана, строчки из негласного УПК тех лет. «Времена изменились, а мы? — Белов перевел взгляд на бывшего друга, ссутулившегося за столом. — Нет».
В дверь вежливо постучали.
— Войдите, — разрешил Константиныч, оглянувшись через плечо.
В дверь просунулась физиономия Барышникова. Белову он показался котом, явившимся с повинной после пожирания хозяйской сметаны. В глазах тревога и тоска, а на роже послеобеденная тихая радость.
— Алексей Константинович, разрешите? — Барышников замер на пороге.
— Входи уж. — Константиныч смерил взглядом Барышникова. — Заговоришь с ним о работе, дам по лбу, понял? — Он покрутил в тонких пальцах никелированный молоточек.
— Доктор, может, лучше укол? — расплылся в улыбке Барышников.
Константиныч хотел было ответить, но тут тихо запиликал телефон. Он взял трубку. Выслушал, теребя усы.
— Сейчас подойду, — бросил он в трубку. Встал, взял со стола заполненные бланки. — Так, мужики, не курить, о работе не говорить, вести себя прилично. Я на пять минут.
Барышников потеснился, пропуская Константиныча к двери.
— Ты как? — Он плюхнулся на стул напротив Белова, заглянул в глаза.
— Похоже, отстрелялся. Нервы не выдержали. — Белов устало потер висок. — Уже все в курсе?
— Про то, что ты в Подседерцева пепельницей засветил? — усмехнулся Барышников. — На сегодняшний день — это государственная тайна. Никто в отделе не знает. Только я. «Коридорное радио» пока молчит.
— А я думал, уже все управление на ушах стоит, — покачал головой Белов.
— Для этого надо было попасть, Игорь Иванович. — Барышников закряхтел, прижав кулак ко рту. Глазки сразу покраснели и подернулись влагой.
— Хорош в одну харю веселиться, — поморщился Белов.
Барышников стрельнул глазками на дверь, пошарил взглядом по потолку и стенам. Всем видом показывал, что сейчас начнет говорить «под микрофон».
— Врачуган уже приговор вынес, Игорь Иванович? — Барышников уставился в глаза Белову.
— Госпитализация. Говорит, отоспаться надо. — Белов прижался спиной к стене.
— Понятно, — протянул Барышников, явно сопоставляя эту информацию с уже имеющейся. — Грех завидовать, но с удовольствием бы поменялся с тобой местами.
— Ага, будет тебе удовольствие, когда вкатят в задницу ведро аминазина! — Белов убедился, что намек на Каширское шоссе понят.
Барышников нервно сцепил пальцы. Опять бросил взгляд на дверь.
— Знаешь, Игорь Иванович, мы с тобой нормально работали. Мужик ты отличный…
— Что ты меня хоронишь, старый? — не выдержал Белов.
— Работа у нас такая, Иванович. Непрерывное производство, можно сказать. Да и аврал, сам знаешь, какой. — Барышников придвинул стул ближе, почти прижал колени к ногам Белова. — Я же твой зам, так?
— Ах вон оно что! — догадался Белов. — Так бы сразу и сказал, а то мычишь, а не телишься. — Он достал из кармана связку ключей, бросил в протянутую ладонь Барышникова. — Только, старый, все по уму. Сейф открывает комиссия из трех человек, и все прочее…
— Не первый год замужем, Иваныч. — Барышников подбросил на ладони связку. — Все документики будут в целости и сохранности. К твоему возвращению новые накропаем.
Его рука скользнула под пиджак, выудила сложенный втрое листок, сунула в руку Белову. Барышников глазами приказал: «Читай!», а сам завелся, как заевший граммофон:
— За отдел не беспокойся, Иваныч. Все у нас нормально будет. Димке я работу найду, чтобы под ногами не путался. Его бы с Авдеевым в пару поставить, тот в две секунды Димке мозги в нужном направлении скособочит. Ищи их потом по всем подмосковным пансионатам. По бабам так зарядят парой, что во всероссийский розыск подавать придется. — Барышников сделал паузу, встретился взглядом с Беловым, успевшим дочитать документ. — Как считаешь?
Если чужое ухо и пропустит упоминание о розыске, то Белову только осталось восхититься виртуозной игрой своего зама.
— Ты теперь у руля, тебе и решать. — Белов сжал бумажный комок в кулаке. — Откуда? — прошептал он одними губами.
— Авдеева мы мало вздрючили, кстати. Помнишь, жена нашла у него путевку на две персоны? — Барышников чуть прищурил настороженные глазки. — Молодой еще, неопытный, секретные бумажки разбрасывает где попало.
— Приложит жизнь мордой об асфальт, сразу поумнеет. — Белов произнес это так, будто решил лично преподать урок.
— Всему свое время, — кивнул Барышников. — Кстати, о времени. — Он бросил взгляд на часы. — О! Иваныч, я бегу.
Вскочил со стула, протянул Белову руку. Тот вцепился в нее и рывком поднялся с топчана. Крепко сжал ладонь Барышникова, потом обхватил за плечи.
— Спасибо, Миша, — прошептал в ухо.
— Ни пуха, ни пера, — ответил Барышников. Отстранился, заглянул в глаза. — Нормальный ты мужик, Игорь. В этом я уверен.
Пошел к двери, взявшись за ручку, оглянулся.
— Знаешь, о чем жалею? — Барышников немного замялся. — Что тебя не послушал и рапорт не написал.
Махнув на прощанье рукой, он вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Белов прислушался к его удаляющимся шагам. Достал из кармана бумажный комок. Расправил. На пальцах оставался серый налет. Ксерокс в отделе давно дышал на ладан.
Если решиться и до конца довериться Барышникову, получалось, тот пошел на должностное преступление. Неизвестно, как ему попался на глаза документ, но он снял с него копию и передал Белову.
Белов машинально пробежал глазами строчки. Димка Рожухин докладывал Подседерцеву, что у него есть основания подозревать Белова в причастности к организации теракта. Белов по собственному опыту знал, как подтасовываются факты. Они липнут друг к другу, как сальные карты из старой колоды. Порой раскладываются в такой пасьянс, что дух захватывает. Лишь с опытом приходит умение не поддаться магии случайно сложившейся картинки, как бы притягательна она ни была.
