Последний Герой. Том 7 - Рафаэль Дамиров
Костя лежал с широко раскрытыми глазами, хватал ртом воздух, словно рыба на берегу, и шептал, заикаясь:
— Вы… вы видели? Я его убил… Я ведь теперь герой… я такой же, как вы… не хуже… Да? Что вы молчите?
— Тише, тише… — Ефим присел рядом, положил ладонь ему на голову, гладил, будто ребёнка успокаивал.
В животе зияла страшная рана, пулевая пробоина, откуда вытекала жизнь вместе с кровью. Все понимали: ещё несколько минут — и всё. Никто даже не пытался перевязать парня: каждый видел, знал нутром, что с такой раной не выживают. Тем более — в пещере.
И всё же Костя, на удивление, не истерил, не визжал, как можно было ожидать. Я помог ему сесть, привалил к стене. Он дышал часто, поверхностно, но в глазах была осознанность.
— Что ж ты полез… чего ж ты так неаккуратно? — тихо проговорил Ефим, качая головой.
По его щеке скатилась слеза, пробороздила серую дорожку, скрылась в спутанной седой бороде.
— Я хотел помочь… я правда хотел помочь… — бормотал Костя, цепляясь за наши взгляды, будто искал понимания. — Я не бесполезный какой-то…
— Тише, тише. Не говори ничего, тебе тяжело, — сказал дед мягко, сдавленно. — И это… слышь… Извиняй, малой, если обидел…
— Ты так говоришь, старый пердун… — с трудом выдавил Костя, кровь сочилась меж пальцев, но в голосе не было злобы. — Как будто прощаешься. Как будто всё…
Он задыхался, но взгляд его цеплялся за нас, горел, не хотел угасать.
— Я жить хочу. Я хочу быть таким… таким, как Макс. Как все вы… Я никогда не был таким… но понял, что хочу.
— Разные мы ягоды, Костенька… — тихо проговорил Ефим, склонившись к нему. — Разные поля нас взрастили… У тебя папашка — олигарх, ты модный, блатной…
Он говорил это тоже без укора, без злости, будто убаюкивал.
— Нет у меня отца, — вдруг выдохнул Костя, глаза его блеснули в полутьме.
— Как — нет? — удивился Ефим, остальные тоже сдавленно ахнули от удивления.
— Ну… есть где-то. Но я его не видел. Детдомовский я. Всю жизнь хотел из говна и грязи вылезти… в люди. Поступил в престижный универ, на бюджет. Стипендия повышенная… Одеваться стал… подрабатывал… кроссовки вот понтовые прикупил…
Он задыхался, говорил рывками, но ещё держался.
— Подделка, да я знал… Но модные. Чтобы завидовали. Всю жизнь я мечтал, чтоб мне завидовали. Чтоб я не был как все… как все вы.
Губы его дрожали, глаза застилала мутная пелена.
— А теперь понял… зря всё это… Я хочу быть как вы…
Он судорожно заглотнул воздух, глаза закатились, тело обмякло.
— Я хочу… быть как раньше… — сорвалось с его губ еле слышно. — Вы — настоящие… Остальное всё — подделка… Как мои кроссовки…
И Костя умер.
Глава 5
— Суки!!! — рыкнул Ворон, и его голос прозвучал так, будто он сказал это за всех нас.
Будто в нём говорил каждый из нас.
На душу и правда будто лег тяжёлый камень — много тяжелее тех, что мы без толку двигали целый день. Ефим не скрывал слёз, седая борода намокла, остальные глотали их, скрипя зубами. Нас становилось всё меньше.
Зэки что-то замолчали. Хворост перестали проталкивать, но тут в пещеру потянуло дымом. Сначала еле заметным, потом явственным, едким. И вслед — треск веток, который невозможно спутать ни с чем. Огонь. Сухие сучья загорелись, пламя разрасталось.
Пока тяга выдавливала дым наружу, но все понимали — это ненадолго. Стоило лазу прогреться, костру разгореться как следует, и мы задохнёмся.
— Вода! — скомандовал я. — Лейте воду! Но аккуратно, не высовываться!
Мы собрали всё, что было под рукой: котелок, кастрюльку, алюминиевые кружки, пару плошек, прихваченных из избушки. Выстроились цепочкой вдоль стены до самой лужицы, что питал тонкий ручей. Каждый передавал другому, руки мелькали в полутьме.
Я стоял первым, плескал воду на сухие ветки, на пылавшие края. Огонь шипел, отступал, но только на секунду — не успевал я снова поднести кружку, как он яро бросался вперёд. Я лил раз, другой…
Бах! Прогремел выстрел. Пуля ударила в связку горящих веток, щепки и угли брызнули мне в лицо, а сама пуля прожужжала рядом с рукой.
— Ну что, начальник! — донёсся из-за завала голос Кирпича. — Хана вам, по ходу!
Мы сумели залить тот огонь, что уже пробирался внутрь пещеры, но в глубине комка костёр полыхал всё сильнее. Снаружи было слышно: новые охапки веток сбрасывали ко входу.
Мы не могли бесконечно поливать этот костёр кружками и плошками. Даже сырые ветви рано или поздно загорятся, когда жар нарастёт. Время работало против нас. Нужно было что-то предпринимать.
— Тут есть щель! — вдруг крикнула Евгения.
Она единственная не участвовала в тушении, а продолжала упорно разгребать завал, ковыряла камни, швыряла их в сторону. Иногда откатывала такие увесистые глыбы, что впору было удивиться её силе, но в пылу борьбы за жизнь никто этого не замечал или делал вид, что не замечает.
Последний камень сдвинулся, и в стене всё-таки открылась узкая щель. Ворон тут же подбежал, присел, попытался втиснуться.
— Чёрт… тут только таракан проползёт, — выдохнул он, оттолкнувшись назад. — И расширить никак — сплошные же стены, монолит.
Щель действительно вела в глубину, но была слишком узкой для любого из нас.
— Эх… — вздохнул Ефим и кивнул в сторону тела Кости. — А этот бы протиснулся. Единственный из нас, кто смог бы. Спасся бы, дурында…
— Я попробую, — сказала Евгения.
Из всех она и правда была меньше, худее, гибче — особенно после того, как постройнела и подтянулась в походе и под действием препарата. Она встала на колени, сунулась в щель, но чуда не произошло — тоже почти сразу застряла.
— Вытаскивайте меня! — крикнула она, задыхаясь.
Мы вцепились, дёрнули — вытащили обратно. Она отряхнулась, решительно сняла куртку, потом кофту, осталась в тонкой рубашке.
— Попробую ещё раз.
— Жир! — выкрикнул Ефим. — Намазать её жиром из тушёнки!
Мы вскрыли последнюю банку. Половина её оказалась залита густым жиром. Огонь в нашем очаге ещё тлел, да и с
