Упреждающий удар - Николай Иванович Чергинец
— Что-то не по себе мне сегодня. Пошли отсюда…
— Пойдем! — ответил я.
Мы поднырнули под канаты. Я вспомнил, что даже не дотронулся до них.
Гошик что-то еще рассказывал о буднях своей турфирмы, где он одновременно и директор, и главный бухгалтер, и еще неведомо кто, но я уже не слушал. Я вдруг обратил внимание на парня, который вошел в зал, когда мы с Гошиком выходили. Это был один из десяти омоновцев, которые приезжали арестовывать Деда.
Вот это да! Совершенно обалдев, я пялился на него, как ребенок на короля, пока Гошик не потянул меня за рукав мастерки.
— Пойдем! — сказал он.
— Да, да, — рассеянно ответил я.
Мубоповец, лениво поигрывая бицепсами, подлез под канаты. Он о чем-то говорил с курчавым тяжеловесом, вошедшим вслед за ним, одним из хозяев клуба, которого звали Илья.
— Пошли! — снова потянул меня за рукав Гошик.
Я пошел за моим другом, чувствуя, что настроение у меня испорчено окончательно. И в самом деле. Деда повязали. Вокруг меня вьются мубоповцы, а на даче зарыт чемодан, полный денег. Мало того, на улице противная-препротивная погода, настоящая мерзость, а не погода, и еще на сердце тяжело, будто я убил человека.
Я вдруг подумал, почему бы не поговорить с Гошиком на эту тему? И в самом деле почему?
Мы с Гошиком Хохмачевым давно знаем друг друга. Два года. Быть может, кому-то два года покажутся недолгим сроком, но для меня этот срок достаточен. К тому же Гошик не раз мне рассказывал о своих семейных трудностях. А доверие рождает доверие.
Мы вышли с Гошиком на улицу, под противный осенний моросящий дождь, и тут я рассказал о своем паршивом настроении. Вот так взял и рассказал все как есть. Впрочем, об одном все-таки умолчал — о деньгах. И что бы вы думали? Гошик меня понял — или, по крайней мере, мне показалось, что он меня понял. Вот что он сказал:
— Терпеть не могу, когда на работе неприятности. В семье паршиво, и еще на работе… Да. Знаю. Почва уходит из-под ног. Чувствуешь себя дерьмово.
Я смотрел на Гошика, стоявшего под осенним дождем, я смотрел на моего друга, глубоко засунувшего руки в карманы, и думал: вот он на словах все понимает, а в семейной жизни ничего добиться не может. Кому нужна его крутость, которой он так упорно добивается в клубе, если его жена плюет на него с высокой колокольни?
Наши машины уныло мокли рядом на стоянке. Мы подошли к ним. Гошик открыл дверцу, сел внутрь и поманил меня пальцем.
— Если хочешь, чтобы тебе было легче, — сказал он, — держи на первое время.
Он протянул мне что-то в кожаном чехле.
— С этим, поверь мне, Паша, веселее… По крайней мере, так мне кажется.
— Спасибо, — сказал я.
Опустив взгляд, я понял, что держу в руках пистолетную кобуру — настоящую, кожаную. Я осторожно открыл ее. В свете фонаря блеснул вороненой сталью револьвер.
— Ты что? — воскликнул я. — Откуда?
— Купил, — снова рассмеялся Гошик. — Да что ты, расслабься. Он газовый.
— Газовый? — Я был недоверчив.
— Для самообороны, — сказал Гошик.
Он сидел, наполовину высунувшись из машины, и покачивал ногой, как бы показывая, что в конце двадцатого века газовые револьверы — вещь обычная, они есть в хозяйстве у каждого.
Я взял револьвер и попробовал прицелиться. Давненько я не брал в руки оружие.
— А как проверить, газовый или настоящий? — вдруг выпалил Гошик.
— Надо посмотреть внутрь ствола, — автоматически ответил я. — В газовом оружии есть перемычка, о которую разбивается капсула с газом. И еще в стволе отсутствует нарезка.
Я и сам заглянул в ствол револьвера. Перемычка была. Нарезки не было. И еще ствол оказался тонким, чтобы револьвер нельзя было приспособить для пулевой стрельбы.
— Шесть зарядов, — задумчиво произнес я. — А курок отводится перед выстрелом вручную…
— Откуда ты все знаешь? — поразился Гошик. — Ты рассуждаешь, как заправский стрелок.
— Как заправский ковбой, — поправил я. — В Техасе в начале века были такие штучки. — Я картинно подбросил револьвер в воздух. И тут же моя левая рука уверенно перехватила рукоятку, а правая легла на курок, причем мягко — это мне особенно трудно удавалось. Гошик изумленно распахнул глаза, а я снова подбросил револьвер в воздух и снова поймал. Теперь правой рукой за рукоять, а левой накрыл курок.
— Вот так приблизительно это делается, — сказал я, опуская оружие. — В десятом классе у нас были занятия пулевой стрельбой, тренер выдавал нам по две пули, и от безделья мы часами упражнялись в жонглировании оружием. — Я засунул револьвер в кобуру. — Серега Филин, например, мой одноклассник, жонглировал сразу двумя пистолетами. Потом он уронил один и сбил мушку… Потом его выгнали из секции…
— А что дальше? — спросил Гошик.
— Ничего! Еще раз спасибо! — сказал я.
На улицу я выезжал вслед за Гошиком и потому на прощание помигал ему фарами. Гошик в ответ посигналил.
* * *
Через несколько кварталов я заметил за собой хвост. Понимаете, все сперва было как обычно: Москва, вечерние улицы, фонари и так далее. И вдруг появляется серая «ауди», которая следует за вами по пятам, не приближается и не отстает, и из этого всего следует один вывод: ну да, хвост. Обычный хвост — как в кино. Или как в жизни — тут уж я затрудняюсь сказать. Под лобовым стеклом «ауди» болтается какая-то мартышка, ее я заметил, когда пару раз она приближалась ко мне неосторожно и яркий свет фонаря падал на лобовое стекло. Правую фару украшала длинная трещина… Все эти детали были заметны, и только одного я не мог понять, почему я не видел номера? Потом вдруг рассмотрел, что номера нет, вот так — просто нет номера и все. Снят номер.
Водителя я в темноте тоже не очень-то различал. Разве что увидел длинные волнистые волосы до плеч и еще вроде как пару раз блеснули очки.
На Таганской площади серая «ауди» пропала, но на Волгоградском проспекте появилась снова. И тут я по-настоящему всполошился: когда приближаешься к дому, тут уж не до смеха… Надо что-то делать! И поэтому я миновал въезд во двор и помчался дальше.
Несколько раз я бросал взгляды на револьвер, который после нашего с Гошиком разговора положил на переднее сиденье, и отводил взгляд. Не-ет, господа хорошие, револьвер в трудном деле отрыва от погони не поможет. У нас все-таки не
