Мир без теней - Бушков Александр Александрович

     Сварог посмотрел на экран. Что же, приходилось признать: употребляя лексикон профессора Марлока, процент веральфов в его Золотой Сотне оказался, так уж получилось, статистической аномалией...

     - Что ж, все не так грустно, как нам поначалу представлялось, - сказал он с облегчением. - Их всего-то восемьсот с небольшим из примерно тридцати тысяч.

     - Это только волки, - сказал Барзай. - Без волчиц и волчат. Все, с кем я говорил, и живые, и тени, сходятся на одном: наши волки женились только на своих, и дочерей выдавали только за своих. Те девушки, которых они уводили у людей, служили для мимолетной потехи. Ни разу ни одна не родила от волков. Сказки иногда говорят и иное, но на то они и сказки...  Я так полагаю, у вас обстоит точно также, волки женятся и выходят замуж только за своих. И земные, и небесные- они все одной крови...

     - Проверить легко, - задумчиво сказал Сварог. - Всего и забот, что просмотреть снимки женщин, а для пущей надежности и детей...

     Он замолчал, выжидательно глядя на шамана. Тот понял его моментально, сказал бесстрастно:

     - Я останусь у вас так долго, как это потребуется, государь. Не годится отлынивать: это даже не горящий шатер, это гораздо хуже.

     Сварог молчал: благодарить Барзая вслух означало бы его оскороить, шаман дедал то, что считал своим долгом. В конце концов сказал, стараясь быть таким же бесстрастным:

     - Я так прикидываю, это займет дня три, не больше.

     - Сколько потребуется, государь...

     - Вот и прекрасно, - сказал Сварог, тоже присел на кошму. - Что же, раз с делами пока что покончено...

     По степному обычаю, пришедшему в шатер гостю, даже незнакомому, не спрашивая, с чем он пришел, следовало предложить чаю. Однако гостем в Хелльстаде был как раз Барзай, а хозяином - Сварог. Ему и следовало озаботиться давними традициями гостеприимства.

     Не хотелось бы возиться с костром и котелком, это выглядело бы даже чуточку и смешно. Сварог сосредоточился, и меж ними возникла небольшая расшитая скатерка, а на ней - пузатый чайник и две больших чашки, все из каралонского фарфора, желтого со светло-коричневыми узорами. И три таких же больших блюда со сладостями - Барзай не доводил шаманский аскетизм до абсурда и сладкое любил. Чай, как в иных случаях и полагается, был горячим - в знак того, что ни хозяину, ни гостю спешить некуда.

     Барзай остался невозмутимым, хотя видел такое впервые в жизни. И все же Сварог поторопился пояснить:

     - Это не колдовство, это умение...

     - Я вижу, - кивнул Барзай. - Что ж, на свете много всяких умений...

     Первую чашку, как и положено, пили в молчании. Приняв от Сварога вторую, Барзай пригубил - как и Сварог. Этикет соблюден, теперь можно и вести беседу. Первым открыл рот Барзай:

     - Государь, если это не тайна... Как вы намерены поступить с волками? (Он постоянно употреблял только это определение.)

     - От вас в этом деле не может быть тайн, почтенный Барзай, - ответил Сварог. - Признаюсь откровенно: мы еще не решили. Уже сейчас можно сказать с уверенностью: у нас достаточно сил, чтобы разом арестовать всех... - увидев, как на лице старика промелькнуло какое-то непонятное выражение, продолжал: - Любопытно, а как бы вы поступили на моем месте?

     - Вырезал бы всех до одного, - не задумываясь, ответил Барзай. - Так когда-то поступили наши предки, и я имею в виду вовсе не стремление следовать примеру предков... Либо люди, либо они. Так. выглядит правда.

     - Вообще-то они мне говорили, что и за ними есть своя правда, - сказал Сварог. - Когда-то этот мир был их миром...

     - И давно перестал им быть, - сказал Барзай. - Много тысяч лет это мир людей... и вы сами говорили, что они намерены его уничтожить. На этом свете не может быть в одно время двух правд. Одна из них должна остаться правдой, a вторая обернуться злом, с которым нужно покончить, чтобы и следа его не осталось. - Он пытливо глянул в глаза Сварогу: - И кто-то наверняка сказал или хотя бы подумал про себя: «Там ведь женщины и дети...»

     - Такая мысль появлялась, - сказал Сварог.

     - Это и называется «гуманизм»? Мне о нем рассказывали наши молодые книжники...

     Сварог молча кивнул.

     - Мне, неграмотному степняку, думается: коли уж вплотную встал вопрос, какому из двух миров уцелеть, не может быть никакого такого "гуманизма". Да, они выглядят, как люди, говорят на том же языке - но они не люди. Они волки. Нет женщин и детей - есть только волчицы и волчата. Волчицы не могут рожать никого другого, кроме - волчат, а из волчат всегда вырастают волки...

     Глаза у него были ясные, молодые, умные. Язык не поворачивался хотя бы мысленно назвать Барзая жестоким - просто-напросто за ним стояла незатейливая правда древних времен, когда слишком часто вставала нехитрая истина «Мы или они». Только так, но... Эта истина отнюдь не канула в небытие вместе с седой стариной - Сварог именно ею руководствовался в истории с Токерангом, а Канцлер не так давно всерьез готовился ради спасения Империи (да пожалуй, всего Талара и всей Сильваны) разнести в пыль Нериаду, чтобы уничтожить Радиант. В отличие от подавляющего большинства человечества, королям и канцлерам приходилось ставить вопрос именно так - и не только в этом мире...

     Так что Сварог молчал, прихлебывая ароматный крепкий чай. Когда в кармане засвиристел «портсигар», вытащил его без всякой поспешности, прочитал короткое сообщение. Элкон справился за какие то минуты. Ничего удивительного - он уже ввел все нужные программы в квантовые компьютеры Велордерана, изрядно превосходящие имперские в возможностях. Во всей Империи они были только у Сварога в девятом столе. Давным-давно сконструированы в Магистериуме, но в употребление не пошли - для решения насущных задач хватало и старых. Никто в Империи, даже высоколобые из Магистериума и профессор Марлок, которого никак нельзя было назвать ретроградом, отнюдь не спешили с энтузиазмом вводить в широкий обиход новинки научно технического прогресса. Первое время Сварога это удивляло, но помаленьку он привык, что во многих отношениях Империя больше всего напоминает затхлое болото. И не пытался это изменить - и тяги к великому реформаторству в себе не ощущал, и вообще не знал, возможны ли кардинальные изменения. В конце концов умнейший Канцлер, государственного ума человек, однажды вслух признался Сварогу, что прекрасно понимает: будущего у Империи нет, но выхода из тупика решительно не видит. В конце концов, ларов на Таларе было не больше, чем жителей в обычном сибирском райцентре, где Сварог родился и провел первые шестнадцать лет жизни. А на Сильване - вполовину меньше того...

     Отправив Элкону еще более короткий ответ (собственно говоря, сигнал «Роджер», и не более того), он неторопливо встал.

     - Спасибо, почтенный Барзай. У меня неотложные дела, нужно идти. Вам сейчас пришлют данные о всех женщинах... волчицах, а заодно и о... волчатах. Может быть, у вас будут какие-то пожелания?

     - Ну что вы, государь, - спокойно ответил Барзай. - Какие могут быть пожелания? Есть шатер, чай и еда, чего же еще желать?

     Сварог вышел, натянул сапоги и неторопливо направился к опушке, к ближайшей мощеной дорожке, ведущей к Велордерану, - широкой, выложенной плитками из розоватого гранита, украшенной статуями, красивыми скамейками и клумбами по обочинам.

     У низенького бордюра из серого камня, окружавшего парк, возле начала дорожки стояли в высокой траве две хелльстадские летающих лодки. По цвету и узорам вдоль бортов Сварог с ходу определил, кому они принадлежат: на одной прилетал сюда Элкон, на другой - еще одна старая знакомая родом с земли, в некотором роде его крестница, как и Элкон, часто навещавшая компьютерный центр Велордерана.

     Присел на первую же скамейку ажурного чугунного литья, стоявшую аккурат под статуей какого-то мифологического героя из времен, уже до Шторма считавшихся седой древностью. Внушительный был герой, наподобие Геракла - косматый, с буйной бородищей, в звериной шкуре, небрежно опиравшийся на солидную дубину, поставивший левую ногу на уродливую башку неизвестного науке чудища - будьте уверены, собственноручно им ухайдаканного, скорее всею, этой самой дубиной. Статуй - тончайшей или грубоватой старинной работы - хватало и в парке, и в обоих дворцах. Приходилось признать: покойный Фаларен при всех своих недостатках и пороках несомненно обладал врожденным чувством прекрасного. Мэтр Лагефель как-то говорил: сам он, разумеется, при обустройстве не присутствовал, его тогда еще и на свете не было, но Фаларен, от скуки любивший поболтать с немногочисленными придворными обо всем на свете, в минуты хорошего настроения рассказывал: осматривал уцелевшие после Шторма музеи, забирая приглянувшееся и сверяясь с каталогами - так что дешевки и китча тут не было...