Фредерик Дар - Мое почтение, красотка

Они засекли меня и поняли, что наблюдение сменилось и дело становится серьезным. А потом придумали большой спектакль с ликвидацией второй Хелены, ставшей им ненужной. Цель – увести меня на ложный след, пока они будут похищать профессора и планы.

Вторая вещь, привлекшая мое внимание: Хелена вышла в желто-золотом свитере, а позднее, обыскивая ее комнату, я обнаружил в гардеробе такой же свитер. Элегантная женщина редко имеет дубликаты таких... характерных вещей.

Все эти детали открыли мне глаза.

В рапортах топтуны уверяют, что Хелена ведет примерную жизнь, тогда как мамаша Бордельер клянется, что она трахается под ее крышей по нескольку раз в неделю.

А главное – исчезновение трупа из Лувесьенна. Я должен был знать, что Хелена мертва, но они не могли оставить тело, потому что судмедэксперты установили бы личность погибшей.

Еще были найденные на подушке волоски, сообщившие мне, что женщина, которой они принадлежали, была блондинкой, перекрасившейся в брюнетку.

Я тогда сразу себе сказал, что волосы такого чистого золотого цвета не красят без веской причины.

А причина была ой какой веской.

Я замечаю, что во время этих умозаключений Шварц и Хелена не сводят с меня глаз. Они ждут ответа.

– Ах да! – говорю. – Как я понял, что Хелен было две? – Я обращаюсь к красотке: – Вы говорите по-румынски?

Она прикусывает губу.

– Я поняла, – шепчет она. Я смотрю в окно. Мы выехали из Парижа и теперь катим по унылому мокрому предместью. Я слышу свистки поездов.

Тип, сидящий за рулем машины, толстый малый с рожей немецкого садиста. Всякий раз, когда наши взгляды встречаются в зеркале заднего обзора, я невольно думаю, что он сделал бы головокружительную карьеру в Голливуде, заменяя Бориса Карлоффа4 в те дни, когда тот ходит к дантисту.

– Если я не слишком любопытен... Куда мы едем? Шварц впервые теряет свою благовоспитанность.

– Увидите, – сухо отвечает он.

Насупившись, я пытаюсь всмотреться в окрестности, но дождь льет все сильнее, и стекла запотели.

Я кашляю и, словно почувствовав необходимость сжать грудь, подношу руку к кобуре моего «люгера».

– Не ищите, – тихо говорит Хелена. – Он у нас...

Наблюдательная девочка!

Прогулка продолжается около часа. При скорости, на которой едет Борис Карлофф, мы должны быть далеко от Парижа.

Могу вам описать продолжение, если хотите. Мы остановимся в тихом уголке – в лесу или около заброшенного карьера... В одном из тех тихих уголков, в сравнении с которыми остров Робинзона Крузо покажется чикагским стадионом в день боя за звание чемпиона мира в среднем весе. Шварц попросит меня выйти из автомобиля, я выйду, и его садист-шофер скажет мне на ухо одно слово при помощи машинки, раздающей билеты на небеса...

Лесоруб, рыболов, ребенок или влюбленные через некоторое время обнаружат мой труп, вернее, то, что от него оставят звери.

Я получу красивые похороны с речами, слезами и хризантемами; может быть, будет даже оркестр.

Машина останавливается. Шварц и его водила двигают задницами, чтобы выйти. Они подходят к моей дверце одновременно.

– Выходите! – приказывает Шварц. Я подчиняюсь. Место жутко пустынное, но это не лесок. Наоборот, огромное ровное поле.

– Вперед!

Они встают у меня по бокам, и я трогаюсь с места. Ноги еще слабы, но я стараюсь держаться твердо, чтобы мои друзья не подумали, что я трясусь от страха. Меня ожидает маленькая порция свинца в чайник... И после не будет ничего...

Мы проходим метров сто.

Вдруг я замечаю справа маленькую хижину из досок. «Ясно, – думаю, – это произойдет там...» Мы направляемся к хижине. В щели между досками пробивается свет. Внутри кто-то есть... Заходим.

С потолка свисает ацетиленовая лампа. Сквозняк ее качает, и тени начинают плясать.

Из мебели только пень. На нем сидит человек. Узнав его, я вздрагиваю, но, поскольку умею справляться со своими чувствами, говорю с самой любезной улыбкой:

– Здравствуйте, господин профессор...

Глава 13

Как я вам уже говорил, Стивенс – сутулый старик. Он похож на Леона Блюма. Как у покойного лидера социалистов, у него вытянутое лицо, усы в виде муниципального фонтана, очки и широкополая шляпа.

Он рассеянно смотрит на меня и спрашивает у моих конвоиров:

– Кто этот человек?

– Комиссар Сан-Антонио, господин профессор. Он ждет объяснений, и Шварц торопится дать их:

– Это полицейский, занимающийся... нашим делом. Он стал продвигаться слишком быстро. Не знаю, слышали ли вы о нем, но это номер один во французской секретной службе...

– Вы заставляете меня краснеть, – говорю я ему.

– Поэтому, – продолжает объяснять Шварц, – я счел нужным захватить его.

Стивене одобрительно кивает.

– Слушайте, профессор, – обращаюсь я к нему, – вы ведете странную игру...

Он не отвечает. Спокойно снимает очки и протирает стекла.

– Давно вы занимаетесь нами? У него мягкий голос. Британский акцент выражен очень ярко.

– С четырех часов дня, месье Стивенс.

– И успели пройти весь путь?

– Ну... Как видите...

– И какой бы вывод сделали, если бы вам пришлось писать отчет?

Наступает молчание. Я поочередно рассматриваю всех присутствующих: спокойного и почти равнодушного профессора, по-кошачьи настороженную Хелену, потом Шварца с его почти честным видом и, наконец, Бориса Карлоффа с налитыми кровью глазами.

– Вывод моего отчета, дама и господа? Вот он: профессор Стивене, работающий совместно с нашими учеными, устанавливает связь с иностранным государством и по мере продвижения работ передает их результаты по радио. Передачами занимается его преданная секретарша Хелена Каварес. Но наша служба радиоперехвата узнает об утечке. Об этом говорят профессору. Ему задают кучу вопросов. Он чувствует, что его преданная секретарша провалилась. Чтобы спасти ее, нужно направить следствие по ложному пути. Поэтому организуется лжеограбление... Но этого недостаточно: на заднице Хелены висят двое полицейских, парализующих ее деятельность.

Тогда кому-то в голову приходит идея ввести в игру двойника Хелены, чтобы запутать все карты. Мой палец мне подсказывает, что этот «кто-то» – дружище Шварц. По-видимому, в его кабаке работала румынка, похожая на Хелену. Эта девица – любовница его приятеля, милейшего Мобура, и вовлечь ее в дело не представляло труда. Эту куколку даже забавляло то, что она подменяла собой Хелену.

Но дела начинают портиться. За Хеленой следят не два сторожевых пса, а известный охотничий – я. Вы вовремя узнаете об этом, потому что приглядывали за Фердинандом, нанятым вскрыть сейф, и видели нашу беседу после выхода из кино. Меня засекли. Вы решили: все пропало, поскольку мне известно, что взлом сейфа – липа, и я неизбежно приду к выводу, что за этим что-то скрывается... Серьезную беду поправляют сильными средствами, и начинается большой шухер... Сначала надо избавиться от Фердинанда. Oочему? Потому что он не открыл сейф. А не сделал он этого из-за того, что настоящая Хелена находилась в доме и отменила операцию, ставшую совершенно ненужной, поскольку я узнал о ней. Показываясь вору, она шла на смертельный риск, ведь он мог стать убийственным свидетелем обвинения.

Раз персонаж Хелены оказался совершенно скомпрометированным, от него пришлось избавиться. Вы убиваете фальшивую и устраиваете так, чтобы я мог увидеть труп. Никто не может стать лучшим свидетелем смерти Хелены, чем я. Но это убийство ничего не решает. Оно только временно уводит меня с верного следа. Верный след – это профессор. Тогда вы инсценируете его похищение. Совершенно необходимо, чтобы репутация профессора Стивенса осталась незапятнанной. Идея оставить на столике вставную челюсть была просто великолепной.

Ну вот, в основных чертах все.

Я снова смотрю на них. Они остолбенели от восхищения.

– Нам бы следовало иметь в группе таких людей, как вы, – замечает Шварц.

– Хотите предложить мне контракт?

– Полагаю, это невозможно. Во всяком случае, я не стану рисковать, даже если вас возможно подкупить. Вы слишком умны, чтобы вас можно было контролировать...

– Я должен понимать это как прощание?

– Да.

– Окончательное?

– Окончательней некуда.

Садист сует руку в карман своей куртки и достает из него револьвер крупного калибра. Очень милая игрушка, должно быть выигранная на соревнованиях. На рукоятке перламутровая инкрустация.

– Красивая штуковина, – говорю я ему. – Она продается?

Борис Карлофф бледно улыбается. Я видел такую улыбку на губах одного типа, собиравшегося поджечь женщину, которую его приятели облили бензином.

Его улыбка многообещающа, как у кандидата в депутаты, и заставляет думать о мрачных вещах, наименее грустная из которых – образ катафалка, который тянут скелеты.

– Полагаю, настал мой последний час?

– Нам это кажется совершенно очевидным, – отвечает профессор.

– Выйдем, – добавляет шофер.