Михаил Нестеров - Горный стрелок
– Я не шучу, Петр. Сегодня уже поздно, но завтра утром мы возвращаемся назад.
Из палатки показалась голова Кроужека.
– Ян, я слышал, ты говорил о возвращении. Как тебя понимать?
– Тебе следует понимать меня как начальника твоей охраны, человека, который отвечает за твою жизнь.
– О черт! – Мирослав скрылся в палатке. Повозившись там с минуту, он вылез. – Объясни все подробно.
– Я сам пока мало знаю, но и этого достаточно для серьезных опасений.
Вице-премьер топнул ногой.
– Да не тяни ты душу! – Он был бледен, как-то внезапно сгорбился, постарел.
Новаку стало жаль его.
– У меня есть основания считать, что у русских произошло что-то серьезное, из-за чего они и свернули базовый лагерь, перенеся его за ледопад. На месте их стоянки Павел Немец обнаружил следы крови.
– И это все?
– Да. Если для тебя этого мало, то для меня более чем достаточно. За твою безопасность отвечаю я. Меня и так тревожило поведение русских, а после сообщения Йемена все еще больше запуталось и усложнилось. Это уже не тревога – я чувствую какую-то опасность.
– Подожди, подожди. – Вице-премьер подошел к Новаку вплотную. – Подожди, Ян. Не надо рубить сплеча. Где опасность? С какой она стороны? Там? – Кроужек вытянул руку в сторону скальной башни, куда направлялся отряд русских. – Или там? – Он перевел руку в сторону ледопада. – Но русские, если опасность исходит от них, удаляются от нас. А подступы к лагерю номер один надежно прикрыты твоими людьми и непальскими солдатами.
Новак тяжело вздохнул. Разговор предстоял трудный. Очень трудный.
– Не знаю, Мирослав. Но чутье меня никогда не подводило. Я научился различать запах опасности. Это моя профессия.
Стоящий справа от Новака Петр Миклошко несколько раз шмыгнул носом.
– А я ничего не чувствую. Для всех по-прежнему пахнет томатным супом, а для меня – жареным мясом.Вы почувствовали, панове, как ловко я выделил слова «жареное мясо»?
Новак промолчал. Он все больше хмурился, бросая взгляды к подножью скальной башни. Базилевич смотрел в ту же сторону. Кроужек слегка просветлел лицом, не спуская глаз с воодушевленного пресс-секретаря.
– Придется вам, панове, снова положиться на меня. Мудрый пан Миклошко снова выручит вас. – Он дотронулся до головы. – Это банк. Сейчас я наберу шифр и извлеку из него нужный документ. Вжжжииик! Готово, Панове. О! – Миклошко порылся в воображаемых бумагах. – У меня целых два документа. Один датирован 17 апреля 1974 года. А второй... Сейчас посмотрим...
«Когда кончится этот балаган?! – Новак теперь уже с неприязнью глядел на дурачившегося пресс-секретаря. – Пятьдесят лет уже скоро...» Он открыто махнул рукой.
Миклошко не заметил этого жеста, занятый своими «бумагами». Базилевич готов был расхохотаться над чиновником МИДа и сдерживался только усилием воли.
– Ага! – воскликнул Миклошко. – На втором стоит другая дата, это... 25 апреля 1974 года. – Он бросил взгляд на Кроужека. – Только не говори, что ты тоже додумался до этого.
– Клянусь, дармоед, я уже все хотел объяснить Яну, как ты...
На глаза Новака набежала пелена. Сейчас последует еще одно объяснение, подобное бреду о «скользящем вверх-вниз флаге». И опять обвинят русских. Скажут, что они слезли наконец с пальмы, но тут же полезли в горы. Час от часу не легче.
– Итак, зачитываю документ от 25 апреля. Прямой речью там выделены следующие слова: «Панове, вы помните яка, который погиб при восхождении? А что, если нам купить его у шерпов? И мясо, и шкура. Шкуру можно высушить и спать на ней».
– Почти дословно, – вставил Кроужек. – Польская экспедиция 1974 года действительно недорого купила погибшего яка, надолго обеспечив себя мясом.
– А шкура сушилась на палатке, – ввернул Миклошко.
Базилевич не выдержал и захохотал. Новак крепился ровно полсекунды и присоединился – к помощнику. Он же первым и утер слезы, сказав:
– Прости, господи, душу того яка и мою душу тоже. Но, панове,не хотите ли вы сказать, что на камнях осталась его кровь?
– Чего?!! – Пресс-секретарь выпучил глаза. – Да вы, пан Новак, переплюнули самого себя! А меня так обрызгали совсем.
Мирослав отстранил плечом старого друга.
– Это аналогия, Ян, не более. На камнях обнаружили следы крови? Русские могли забить там животное, купленное у шерпов.
– А посему я зачитываю документ номер один.
– Нет, – остановил пресс-секретаря Кроужек. – Позволь, этот грех возьму на себя я. «Мы тщательно изучали записи, сделанные поляками, нашими предшественниками; Нам предстояло пройти тем же путем, а потому в голове отложились почти все подробности их экспедиции, даже курьезные. Группа, прокладывающая дорогу через ледопад, из-за всевозможных неурядиц со стороны непальских властей скудно питалась, и мясо барана, купленного в поселении шерпов, пошло им не на пользу»[4].
Новак посерьезнел.
– Эти веские доводы говорят в пользу продолжения восхождения. Я не могу их не принять. Но, Мирослав, пойми и ты меня.
Кроужек опустил голову. Он долго рассматривал свои незашнурованные ботинки.
– Хорошо, Ян. Поступай так, как нужно поступать. Но ты лишаешь меня последнего шанса. Я больше никогда не смогу вернуться сюда. Никогда. А если честно, то я даже не мечтал, что когда-нибудь смогу ступить даже на это плато. Но я здесь. Впереди высота, горы, стремление.И ты здесь. Ты не в силах бросить тень на горы, но ты бросаешь ее на меня. Сейчас ты в моем понимании – вершина, единственная на моем пути, которую я так и не преодолею.
Кроужек поднял голову и посмотрел на Новака. Тот отвел глаза.
Вице-премьер понуро побрел к палатке.
– Погоди, Мирослав! – Начальник охраны быстро догнал его. – По-человечески я тебя понимаю и... В общем, решай сам.
Мирослав обнял товарища, похлопывая его по спине.
– Спасибо тебе... Ты вновь даешь мне шанс.
Глаза Базилевича источали порицание.
А Петр Миклошко словно выдохся. Он стоял усталый, изможденный, но с приподнятой головой; казалось, он молится богу...
* * *Радист связался с поисково-спасательной базой в Гхунзе и запросил сводку о погоде и о русской экспедиции. Получив благоприятную сводку синоптиков и проклятия в адрес русских – «Они не выходят на связь!» – офицер доложил об этом Новаку.
Еще через некоторое время Базилевич указал рукой вверх.
Начальник охраны даже без бинокля разглядел одинокую фигурку, следующую за основной цепочкой очень странных альпинистов.
– Отстал, что ли... – протянул Новак.
– Наверное, – отозвался помощник. – Но тогда получается, что русских двенадцать человек. Откуда двенадцатый? Включили в состав еще одного?
Сзади раздался подсевший голос Петра Миклошко.
– Наверняка они взяли с собой проводника-шерпа.
– Возможно, – задумчиво кивнул Базилевич. – Но обычно проводники идут в голове отряда, а этот плетется в хвосте. Значит, отстал русский. Они – настырный народ, и этот парень еще до темноты догонит свой отряд. – Он вопросительно посмотрел на шефа.
– Ты думаешь, у него есть выбор? – спросил озабоченный Новак. – Конечно, догонит.
9
Подъем оказался необычайно трудным. Под слоем снега на глубине тридцати-сорока сантиметров в некоторых местах был сплошной лед. Под ногами снег скрипел и ухал. Но частое и натужное дыхание Дитера Лемке, казалось, заглушало эти звуки. Его легкие хрипели, он давно уже дышал только ртом, хватая холодный вечерний воздух.
Алина несколько раз оборачивалась к нему, подбадривая кивком головы.
«Пошла вон!» – отвечали его глаза.
У широкой трещины, где путь шел вниз, а потом вверх по обрывистому краю, Лемке в изнеможении упал. Двадцатикилограммовый рюкзак перевесил его и застыл на грани пропасти. Лемке медленно потащило вниз. Он стал быстро загребать руками, в кровь сбивая пальцы о корку снега. А рюкзак продолжал тащить его в пропасть.
Кепке засмеялся, подходя к товарищу и подавая ему руку.
– Да не греби ты! И не бойся, все равно нам спускаться.
Лемке освободил себя от рюкзака и поднялся на трясущиеся ноги. Его стеклянный взгляд намертво пристыл к командиру.
– Ларс! – истерично выкрикнул Лемке. – Это безумие! Еще немного – и я умру!
Шеель сидел на рюкзаке и молчал. Он был старше всех, опытнее и тоже устал.
Но старался не подавать вида. Он всегда шел впереди связки. А этот хлюпик, размазня сдался.
Алина смотрела на Лемке равнодушно. Она несла за спиной такой же груз, но ноги ее были словно из стали, она даже не присела отдохнуть.
Фитц и Вестервалле, сблизившиеся за время месячной командировки в Катманду, тоже выбились из сил, но не поддержали Лемке.
– Это безумие, – повторил он. – Раньше я думал, что гора – это... – Лемке изобразил ладонями «домик» – ...гора. И все. Лезешь вверх, спускаешься вниз. А на самом деле – это... СТРАНА! Для меня это непосильная задача. Я всегда завидовал тебе, Ларс. А когда мы стояли у подножья ледопада, у меня зашелся дух. «Неужели?!» – говорил я себе, глядя в небеса. В небеса, Ларс! Вершина горы – в небесах! Бог никогда не бросит нам сверху веревочную лестницу... Вот тогда я еще больше стал уважать тебя. Для меня ты стал если не Великим Ангелом, то Александром Македонским, когда-то бравшим приступом эту СТРАНУ. Но себе я тогда сказал: «Нет, Дитер, ты никогда не вознесешься туда. Это для избранных». Ты, Ларс, один из таких, я – нет. Ты удовлетворяешь свою страсть, а я работаю... Надо что-то решать. Нам незачем лезть так высоко. Нам нужно поворачивать. Мы прошли уже пять-шесть мест, где можно накрыть Кроужека и его бригаду.
