Михаил Федоров - Сестра милосердия

Наташа переживала уход подруги, как переживала другие беды. Возле дома Клавдии Афанасьевны упал снаряд, и бабулечке посекло всю левую сторону. Без Наташи её увезли в больницу, повынимали осколочки, а на следующий день она сбежала:

— Меня Натулечка вылечит…

Наташа выхаживала её почти месяц.

Однажды, когда делала перевязку, в комнату влетела пуля и рикошетом прошлась по стенам: раз, два, три…

Наташа:

— Давайте переходить вниз! Из комнаты вела лестница в подвал, где находилась комнатушка.

Вскоре Наташа снова уехала на позиции. Буквально один или два дня её не было. Она приехала, а ей все сочувствуют:

— Наташа, такова жизнь…

Оказывается, снаряд влетел в дом, прошёл через пол, угодил в комнатушку, где у стола стояла бабулечка. Бабулечка как стояла, так и присела…

Утрату Клавдии Афанасьевны Наташа перенесла тяжело: не стало милого человечка, который всегда ждал, всегда радовался, которого она берегла и, можно сказать, не уберегла. Если раньше Наташа не решалась позвонить её детям и потребовать, чтобы те забрали мать, то теперь пошла на переговорный пункт и выговорила им…

А те обвинили её:

— Вы нам не сохранили маму.

На это Наташа бросила:

— Мерзавцы!..

Погоревав, из разрушенного домика она перебралась жить в глубь Эшеры.

Находиться на возвышенности рядом с Гумистой становилось всё опаснее.

Часть IV

Война всех разбросала по разным батальонам. Лиану и Люду с Анатолием — в один, который большей частью находился на дачах. Хасика с отцом и Сергея — в другой, в Верхней Эшере. Наташу — в третий, в Нижней Эшере. Но со временем Сергей перетянул Хасика в батальон, в котором была Наташа, а вскоре они оказались и в её роте. Сергей оставил «зушку» и теперь стрелял из гранатомёта и учил этому других.

Бывало, его вызовут к молодым. А он придёт: «Вы что? — видит: гранатомёт не тем концом лежит: — Своих же постреляете!»

Сергей изнывал от безделья и рвался в бой. На пересменку в Гудауту, где в пионерлагере отдыхал батальон, не ездил, а оставался в Эшере. На этот раз он тоже остался с Хасиком.

Хасик сказал:

— Говорят, подполковник или полковник в частном доме стоит. Это около Нового района.

— Откуда знаешь? — спросил Сергей.

Он визуально изучил Новый район, дома которого виднелись как на ладони.

— Кабардос рассказывал.

— Какой кабардос?

— Ну, кабардинец.

— Понял, — делал ударение на «я».

— А ему пленный. Что полковник там стоит, чуть ли не генерал. И описал дом. И что в этом доме штаб.

Парни решили сделать вылазку.

Затарились: в матерчатые «лифчики» натолкали по восемь гранат, по двенадцать рожков, ещё — «расчёски» с патронами.

— Когда закончится рожок с патронами, пока будешь вдавливать патроны в рожок, могут схватить, — говорил Хасик. — А есть такая железка. На ней патроны, и её в рожок с патронами вставил — и стреляй. Очень удобная вещь.

— Не учи учёного, — заполнял карманы «расчёсками» Сергей.

Пошли ночью. Перешли реку вброд. Потом поползли. Сергей снял шомпол с автомата и тыкал впереди, чтобы не напороться на мины. Вылезли на территорию посёлка. Пошли.

— Там часовые-масовые, — Хасик показал на группу гвардейцев у одного костра, на группу — у другого. — Там… Долго крались. Подошли к бельэтажному дому: внизу гараж и кухня, вверху — жилые комнаты.

— По словам кабардоса, этот, — сказал Хасик. — Здесь ни постовых, ни масовых… Никого.

Сергей огляделся: — Наверно, не хотят засветиться.

Окна дома не просто зашторены, а забиты. Сергей попытался подслушать: ничего. По лестнице поднялся на второй этаж, задержался перед деревянной дверью. Хасик — за ним.

Врываются: Сергей — в дверь, Хасик — с балкона в окно. Натыкаются: сидит лет десяти мальчик, сидят три женщины, две помоложе, одна пожилая, сидят старик и девушка лет шестнадцати. Перед ними на полу горит керосиновая лампа.

Они вламываются, чтобы захватить чуть ли не генерала, а тут… Поднялся адский крик. Они же со стволами, с гранатами!

И непонятно: почему люди сидят — не разошлись, не разъехались? Ночью, при керосиновой лампе. А уже где-то четыре утра.

Сергей попытался заткнуть им рты:

— Молчите! Хасик:

— Не орите!

Они — ещё громче.

Только Сергей с Хасиком с балкона прыгать — Сергей в одну сторону, Хасик — в другую, — пошла стрельба в их сторону. Грузины среагировали мгновенно. Видимо, потому, что случаи вылазок уже были или их ждали.

Сергей — в мандаринник: — Ноги мои ноги…

Удрал.

В первую ночь Сергей не успел уйти — начало рассветать. Остаток ночи и день просидел в мандариннике. Грузины хозяйственные, у них мандаринники тянутся по буграм, а между ними — канавы. В абхазских мандаринниках ямы не найдёшь. Вот в такой канаве всё это время Сергей и просидел.

Замёрз. Потом пошёл дождь. Промок. Теперь уже холода как бы и не чувствовал.

На следующую ночь пошёл, заблудился и вышел чуть ниже верхнего моста через Гумисту. Ползком пробрался к берегу — полз и особым чутьём угадывал искусственно сделанные холмики, где лежали мины.

Повезло, не напоролся. Спустился и в воду. Плыл, нырял, перелазил камни. Растерял рожки, «расчёски», но на другой берег перебрался. Район, где он вышел, оказался совсем пустым.

Он думал: «Меня хоть наши должны встретить». А тут — никого. Совсем неохраняемый участок. Грузины пойдут — их никто не остановит.

Сергей не знал, где напарник, и собирался идти его искать. Но куда идти? Вверх несколько километров берег, вниз… И пошёл в расположение абхазов.

Его как увидели, обалдели: «Жив!».

Переодели, напоили водкой — он не пил, но тут, как воду, выглотал литровку водки, — и отправили в Гудауту на подсушку и на промывку.

А Хасик попал на верхний мост в то место, где пролёты поддерживали колонны. Он поднялся выше колонн. И уже по течению, в ледяной воде спустился, растеряв много боеприпасов, вышел, где переходил реку.

Если Сергей оклемался за три дня, то Хасик поймал двустороннее воспаление лёгких и провалялся в госпитале три недели.

За вылазку их не отругали и не похвалили. Но место, где выбрался Сергей, с той поры стали охранять.

Когда они ушли на вылазку, поднялся шум. Увидели: нет парней, пропал кабардинец. Стали выяснять, кто этот кабардинец. Уже чуть ли не решили, что он взял Сергея и Хасика в заложники. Может, у него это было в мыслях. А может, хотел вытянуть на этот адрес в Новом районе, а там — в засаду.

Потом на уровне слухов долетело, что кабардинец попал на Гумисту не просто с Северного Кавказа, а как инструктор. Фактически оказался инструктором, работал у грузин, попал на абхазскую сторону. В Гудауте представился, что перешёл перевал. Естественно, он все эти тропы знал. И внедрился. Но после того случая он исчез. До Хасика он рассказывал про «полковника» командиру батальона, но как тот отреагировал на это, неизвестно. А Сергей с Хасиком полный бред кабардинца приняли за чистую монету.

Сергей надеялся увидеть если не одобрение, то, по крайней мере, сочувствие в глазах Наташи, но взгляд Наташи обдал его холодом. Её глаза говорили: к чему эта бравада? Это хорошо, что вернулись невредимыми, а если бы попали в плен? Что, одного застенка в Гагре недостаточно?

«И тут я ей не угодил!» — разобрало Сергея.

А Василий Забетович при встрече с сыном влепил тому затрещину. На что Хасик не обиделся.

— Лошадь о четырёх ногах, и то спотыкается, — сказал он в своё оправдание.

Снова потекла позиционная жизнь. Непонятная стрельба.

Крики:

— Эй ты, абхаз! Я твою маму…

С абхазской стороны: «Эй, биджорик! Я твой папу…» Или: «Эй, гога!» Или: «Эй, гомарджоба!»

Крики-перекрики.

В дни перемирий сходились с обеих сторон. Если знакомые — ведь война соседей по улице, по дому развела по разные стороны линии фронта, — то покурят, скажут друг другу: «Я мог убить тебя». — «А я — тебя». Но потом снова разойдутся по окопам, и, может, на самом деле кто кого и убьёт.

Абхазию всколыхнуло известие о сбитом в Кодорском ущелье вертолёте с женщинами, стариками, детьми, беженцами, которые летели из осаждённого Ткварчели. Город горняков после захвата грузинами побережья численно возрос вдвое от хлынувших в него беженцев. Но если из Гудауты куда бежали, можно было выбраться по морю, а позже, после освобождения Гагры, и по автомобильной дороге, то покинуть Ткварчели никакой возможности не было.

Город лежал в котловине между гор и напоминал окружённый в Великую Отечественную войну Ленинград.

Из него можно было выбраться только на вертолёте, но один из таких вертолётов сбили при пролёте над Кодорским ущельем.

Абхазия погрузилась в траур. Для неё каждый абхазец был на вес золота, а тут лишилась почти шестидесяти человек.