Олег Маркеев - Черная Луна
— Переворот? — с сомнением произнес Решетников. — Кремль давно беременен переворотом, но вряд ли разродится этим летом.
— Нет, не переворот, а временная ситуация управляемой нестабильности. Силовики в силу специфики мышления могут пойти на введение чрезвычайного положения. А «экономисты», которые суть — биржевые игроки, скорее всего, спровоцируют крах биржи. На месяц-другой отвлекут внимание, чтобы тихо и малой кровью провести хирургическую операцию по расчленению сиамских близнецов. Иначе сидеть всем вместе.
— Теперь понимаю, почему они двуглавую цыпу своим гербом сделали, — протянул Решетников. — Кстати, не забудь, надо ребяткам эту идею подбросить. Пусть двинут в прессу, а мы полюбуемся на реакцию. Ты, конечно, прав, но как это связано с Виктором? Если не считать слов Подседерцева, что Ладыгин был информатором СБП, стыковок никаких. Он к политическим играм имеет… имел, — поправил себя Решетников. — Имел такое же касательство, как я к сексуальной революции. Симпатизирую, но нет возможности активно участвовать.
Салин спрятал усмешку. От комментария решил воздержаться, хотя знал, что к любовным утехам Решетников подходил с ответственностью передовика стахановского движения. Впрочем, как и ко всему, что помогало, несмотря на возраст, сохранять ясный ум, твердую память и бульдожью хватку.
Он заметил лампочку, мигающую на панели селектора, лицо сразу же напряглось. Заметив это, подобрался и Решетников.
— Сейчас все узнаем, — сказал Салин, снимая трубку. — Да? Я же просил сразу же провести ко мне! Да, жду.
Он осторожно положил трубку. Поднял взгляд на Решетникова.
— Павел Степанович, работаю с ним я. Ты — на контроле. Подключаешься при необходимости.
— Ладно. — Решетников пересел в кресло напротив, спиной к окну. Теперь тот, кого они ждали, сев в освободившееся кресло, неминуемо оказывался в перекрестье их взглядов.
Роли, вне зависимости от темы беседы и собеседника, всегда распределялись именно так: Салин вел разговор, провоцируя реакцию собеседника, а Решетников считывал ее, находясь вне поля видения противника. Контролировать сразу двоих неподготовленному человеку трудно, особенно если внимание раздирают вопросами то в лоб, то сбоку, играть в таких условиях сложно, а выиграть — невозможно.
Пока Мещеряков усаживался в кресло, Владислав успел положить перед Салиным и Решетниковым по машинописному листу. Замер, ожидая распоряжений.
— Хорошо, Владислав, — кивнул Салин, пробежав взглядом текст. — Попроси Свету принести… Что будете пить, Владлен Кузьмин?
— Минеральную воду, — отозвался Мещеряков. — Похолоднее, если можно.
— Прекрасно. Минеральную воду. Чай для Павла Степановича, а мне — кофе.
Вошла и вышла секретарша, расставив на столе заказанное. Решетников, особо не таясь, следил за плавными изгибами ее тела, барышня была молоденькой, по случаю жары одета в легкий костюмчик от Тома Клайма, посмотреть было на что, особенно в лучах мягкого света, рассеянного жалюзи. Салин отметил, что Мещеряков никак не отреагировал на порхающую вокруг него кремово-розовую бабочку. На что Решетников незаметно скорчил кислую мину, передразнив выражение лица Мещерякова.
Тот сидел, выпрямив длинное нескладное тело. Ветерок от кондиционера теребил редкий седой хохолок. Лицо сухое, с острыми скулами и запавшими щеками, скорее подошло бы генералу Ордена иезуитов, чем ученому с дипломом врача. Мещеряков, по-птичьи закатив глаза, отпил из запотевшего стакана, промокнул бледные губы платком. Уставился на Салина глазами цвета февральского неба — такими же мутно-серыми и выстуженными.
— Владислав должен был поставить вас в известность, что сегодня ночью погиб Виктор Ладыгин, — начал Салин.
— Да, я уже в курсе, — кивнул Мещеряков. Реакция на смерть ученика и многолетнего помощника была довольно странной, вернее, ее вообще не было, ни в голосе, ни в выражении глаз.
Салин прикоснулся пальцами к чашке с дымящимся кофе. Исподлобья бросил испытующий взгляд на Мещерякова.
— Восхищен вашей выдержкой, Владлен Кузьмич. Но позвольте заметить, что Виктор погиб насильственной смертью. — Вновь никакой реакции. — Вас из дома привезли сразу сюда, но на работе уже наверняка дожидается следователь прокуратуры. Поверьте, не стоит бередить его профессиональную подозрительность своим ледяным спокойствием.
— Подозрительно неестественное, — спокойно возразил Мещеряков. — А для меня такая реакция абсолютно нормальна. Что, собственно, произошло? Одна из десятков смертей за сутки, одна из сотен за год. Почему именно она должна вызвать у меня реакцию, если остальные оставляют равнодушным?
— Но Виктор не был для вас чужим, — напомнил Салин.
— Не думаю, что он обрадовался бы, увидев меня рвущим на себе одежды и посыпающим голову пеплом. Зрелище, согласитесь, способное вызвать лишь брезгливость. Думаю и, откровенно говоря, надеюсь, моя смерть не вызвала бы у него бури эмоций. Ну разошлись наши пути, что же теперь страдать. Значит, наше общее время мы израсходовали полностью.
Салин помолчал: не стоит удивляться, что кто-то попытался оторвать голову Виктора, набитую такими же мыслями. Если не похуже. За этой парой наблюдал давно, вел, искусно отводя от опасностей, и подбрасывал ради испытания небольшие препятствия. Связывал определенные надежды с результатами их исследований, но каждый раз, близко сталкиваясь при проведении операций, испытывал легкую брезгливость и страх, словно нанимал на мокрое дело татуированных отморозков. Оба, и Виктор, и Мещеряков, настолько остудили свой разум, что он стал кристалликом ЭВМ, а сердце — куском льда.
— Что ж, будем считать, что мы высказали друг другу соболезнования, на этом с эмоциями покончим. Попробуем выяснить, что же произошло. — Салин заглянул в листок. — Прежде всего, насколько тесен был ваш контакт со Службой безопасности Президента?
Мещеряков пригладил взбившийся хохолок.
— Не думаю, что мы вышли за оговоренные рамки. — Он сел свободнее, закинув ногу на ногу. — В свое время мы информировал вас об их подходах к нашей лаборатории. Отказаться от контакта посчитали нелогичным, и Виктор, с моего ведома и вашего разрешения, стал оказывать некоторые услуги СБП.
— Дальше консультаций дело не пошло? — спросил Решетников.
— И не могло. — Мещеряков снисходительно усмехнулся. — Там эту линию курирует некто Ролдугин. Человек недалекий, типичный любитель. Но как всякий профан, посаженный руководить, считает, что знает больше всех. Личность в нашей специфической области определяет все, поэтому серьезных результатов у СБП нет и быть не может. Мы с Виктором проанализировали их понятийный аппарат и матрицы обработки информации. — Он грустно вздохнул. — Поверьте, если они и представляют реальную угрозу, то только сами для себя. Информацию, передаваемую им, Виктор тщательно дозировал, иначе они заработали бы несварение мозгов в форме легкой шизофрении. Ну, а то, что приходило от них, имело ту же ценность, что курсовая первокурсника для Комитета по Нобелевским премиям.
— И вас не настораживал подобный неравноценный обмен? — поинтересовался Салин, скосив глаза в текст, лежащий перед ним.
— Конечно же нет. — Мещеряков пожал плечами. — Иначе и быть не могло. Круговорот в природе идет именно так: вы получаете ровно столько, сколько можете усвоить, а отдаете — сколько требуется.
— Увы, не все разделяют вашу точку зрения. — Салин посмотрел на Решетникова, тот незаметно кивнул: «Давай!» — Владлен Кузьмич, дело в том, что СБП изъяло из квартиры Виктора целую коробку папок. Назовем это рабочим архивом. Что их могло так заинтересовать?
— Даже ума не приложу!
— Поменьше предубеждения, Владлен Кузьмич. В СБП работают весьма серьезные люди, — предостерег его Салин. — Да и мы, насколько вы могли уже понять, не в домино здесь играем.
Мещеряков сцепил на колене тонкие, узловатые пальцы.
— Ролдугина больше всего интересовали прикладные аспекты парапсихологии. Например, использование экстрасенсов для поиска нелегалов. Но все это несерьезно. — Он брезгливо поморщился. — Стабильных результатов ни один сене не даст, а научить обычного оперативника дистантному считыванию информации невозможно. Целесообразней дать возможность полноценно отдыхать обычным оперативникам и научить их загружать правое полушарие, отвечающее за эмоциональную сферу. Тогда у них усилится интуиция и воображение. А Виктор давно отошел от игрушек с экстрасенсорикой.
— Почему? — мимоходом спросил Решетников, подливая себе чай из пузатого чайничка.
— Видите ли, Павел Степанович. — Мещеряков был вынужден повернуться к нему лицом. — Мы довольно быстро поняли, что любые парапсихологические феномены: ясновидение, телепатия, телекинез и прочее — относятся к той же сфере, что и абсолютный слух, вокальные данные или талант художника. Они всегда индивидуальны и никогда не проявляются вне конкретной личности. Можно подвергнуть акустическому анализу голос Монсеррат Кабалье, разложить его по частотам, даже изучить ее голосовые связки и прочее. Что толку? Разве вы сможете после этого петь, как поет только Монсеррат? Увы, большинство исследователей в нашей сфере заняты именно изучением и классификацией чужих феноменов, вместо того, чтобы, раз убедившись, что феномены реальны и ими, в той или иной мере, наделены все, развивать то, что отпущено тебе богом.
