Альберт Байкалов - Под грифом «Любой ценой»
В кармане надетого под куртку жилета у Лаши нож и пистолет. Но как их сейчас достать, чтобы не насторожить стариков?
«Лаша, – обратился он к самому себе, – ты совсем из-за страха рассудок потерял. Разве они смогут тебе чем-то помешать? Ведь старик с трудом катит тележку, в которой лежат две доски».
Следя за реакцией абхаза, он неторопливо расстегнул «молнию» ветровки, достал закрепленный на левом боку пистолет и направил на старика. Все это время абхаз стоял, не шелохнувшись, а женщина испуганно шагнула к нему ближе и взяла под руку. Лаша целился в лицо, но попал в шею. Старик как подкошенный упал, увлекая свою спутницу за собой. Лаша шагнул ближе и выстрелил женщине в ухо, потом в лоб старику. После этого развернулся и устремился прочь.
Неожиданно ему стало легко и спокойно. Он наконец принял решение, как быть дальше. По сути, ничего страшного в том, что он оказался один, не произошло. Может, это даже к лучшему. Не считая Абесалома, в группе остались еще шесть человек. Такому количеству тяжело уйти в светлое время суток от преследования. Наверняка их теперь все равно найдут и уничтожат. Ему нужно лишь добраться до Гали, большинство проживающих там – грузины, и у Лаши много знакомых в этом городе. Они помогут ему добраться до Сухуми. Для диверсантов, оказавшихся в его положении, существовала определенная инструкция. Согласно ей, он должен обосноваться в крупном населенном пункте и, используя специальные закладки, пароли и коды, сообщить о случившемся представителю агентурной сети или, проще говоря, подполья. Неожиданно Лашу охватил страх. А что, если сейчас наткнутся на трупы и его след примут за след всей группы? Он невольно обернулся, а потом ускорил шаг.
Подъем закончился и начался спуск. Эта часть холма тоже была покрыта лесом. Лаша шел быстро и вскоре оказался у небольшой реки. Оглядевшись по сторонам, сел на корточки и умылся. Подумав немного, сбросил с себя ветровку, вынул из карманов жилета паспорт, запакованные в полиэтилен тысячу долларов, запасные обоймы к пистолету, снял жилет, еще раз воровато оглянулся по сторонам и сунул его в воду. Дождавшись, когда он плотно ляжет на дно, стал закладывать его сверху камнями. Когда дело было сделано, Лаша надел спортивную куртку, накинул сверху ветровку, рассовал содержимое жилета по карманам. С минуту посидев на корточках, встал, вошел в воду и повернул вдоль русла. Он опасался, что русские могут использовать собак, и первый раз пожалел, что бросил автомат где попало. Нужно было спрятать, теперь у них появился в распоряжении предмет с его запахом.
Ноги стало ломить от холода. Речушка скорее походила на большой каменистый ручей и называлась Сида. Сейчас вода в ней была мутной. Если развернуться и пойти вниз по руслу, то через пару километров будет дорога, которая соединяет Абхазию с Грузией. Лаша еще вернется к ней, но другим руслом. Речка Хумушкури течет параллельно Сиде, и в верховьях они берут свое начало совсем близко друг от друга. Конечно, до конца подниматься в горы он не будет. Это невозможно. Ноги до колен уже словно деревянные. Он оглянулся по сторонам и устремился к другому берегу. На середине реки вода доставала почти до пояса. С трудом удерживаясь на ногах, Лаша наконец перебрался на другой берег, вошел в заросли кустарника и упал на землю. Некоторое время неподвижно лежал, приходя в себя. Потом перевернулся на спину, сел, стянул кроссовки. Носки протерлись до дыр. А ведь Мамиа Лордкипанидзе утверждал, что они сшиты из лучшего материала по специальным технологиям…
– Тебя бы хоть однажды отправили с нами, – вслух проговорил Лаша.
Перед глазами встал майор с рябой кожей на отвислых щеках, и Лаша невольно улыбнулся. Лордкипанидзе пытался скрыть свою полноту, поэтому туго затягивался ремнем. Особенно он старался выглядеть подтянутым, когда ему приходилось присутствовать на занятиях, проводимых американскими инструкторами. Майор был на базе главным. Иногда он принимал зачеты и нормативы, следил за дисциплиной. Между собой кадеты называли его Лордом.
Лаша стянул носки, немного подумал, скатал их в шарик и бросил в реку. Проследив за полетом, снова улегся на спину и закрыл глаза. Ласковое солнце, пение птиц, запах распустившейся листвы и шум воды в реке не радовали Лашу. Скорее, наоборот, ему от всего этого становилось еще тоскливее. Рано или поздно его наверняка схватят или просто пристрелят. И уйти он из группы не может. Некуда. Одним словом, со всех сторон обложен и работает на правительство Грузии взамен свободы. Ведь он преступник. Здесь, в Абхазии, Лаша тоже давно в розыске. Одно и остается – выживать в этих адских условиях. По сути, вся группа набрана из таких, как он, людей, преступивших закон. А куда денешься? Пришлось жить в такое время, когда по-другому нельзя. Повезло его родителям. Они с ностальгией вспоминали времена своей молодости, когда была одна большая страна.
Едва слышно прошуршала прошлогодняя листва.
«Мышь, наверное», – подумал Лаша. Однако в следующий момент внутри все сжалось. Он почувствовал тем звериным чутьем, которое вырабатывается годами у людей, постоянно живущих в напряжении, что к нему приблизился человек. Причем совсем близко. Лаша едва хотел резко откатиться в сторону и вскочить, чтобы успеть вынуть из кармана пистолет, как в лоб уперся ствол автомата:
– Тихо!
Глава 3
Глеб Васильевич лежал на кровати и смотрел на заглядывающую в окно верхушку тополя, украшенную распустившейся листвой, когда вошли медсестра и врач.
– Доброе утро! – нарочито громко поприветствовал его моложавый доктор и сел на край кровати: – Как спалось?
– Спасибо, нормально. – Глеб Васильевич перевел на него взгляд. – Сколько мне еще лежать?
– Вы так спрашиваете, будто провели здесь уже не один год, – улыбнулся доктор, беря из рук медсестры историю болезни. – Вас привезли два дня назад. Скажу больше, вовремя. Еще немного, и сейчас мы бы не разговаривали.
– Мне нужно позвонить домой, – попросил Глеб Васильевич.
– Телефоны держать при себе мы не разрешаем. – Врач шутливо нахмурил брови и стал мерить пульс. – Отделение кардиологии. Волноваться вам нельзя, к тому же он плохо влияет на установленное здесь оборудование.
– Мы сообщили вашей жене, – попыталась успокоить больного медсестра.
Глеб Васильевич знал, что ей позвонили вечером того же дня, как его привезли в больницу. Конечно, Татьяна не может прийти. Ей надо находиться рядом с сыном и одновременно заниматься поиском денег.
Доктор закончил мерить пульс, просмотрел вклеенную в историю кардиограмму, задал еще несколько вопросов и вышел.
Глеб Васильевич снова уставился в окно. На душе скребли кошки.
«Может, зря я отказался от помощи этого человека? – неожиданно подумал он. – Хотя разве я отказывался? Просто не дал ответ, надеясь, что вырученные с продажи квартиры и дачи деньги покроют расходы».
Едва Тихоновы дали объявление и заключили договор с риелторской конторой, как появилось огромное количество покупателей. Но все предлагали сумму в три раза меньше заявленной. Надежды на быстрое разрешение проблемы таяли на глазах.
– Почему я лежу? – неожиданно сказал он вслух и медленно сел. – Надо немедленно позвонить Татьяне.
Неожиданно двери открылись, и в палату осторожно вошел не кто иной, как Курочкин.
– Господи! – схватился за грудь Глеб Васильевич.
– Вам плохо? Вы не рады, что я пришел? – растерялся посетитель.
– Что вы, – показал на стул Глеб Васильевич, – как раз о вас думал. Проходите.
Курочкин с опаской оглянулся на дверь:
– Я кое-как прорвался. Меня могут в любой момент выгнать. Приемные часы после обеда.
– Как вы меня нашли?
– Очень просто, – опускаясь на стул, заговорил Курочкин. – Позвонил вам, трубку взяла медсестра. Все. Осталось узнать номер больницы, отделение и палату.
– Понятно, – вздохнул Глеб Васильевич.
– Как я понял, вам стало плохо, когда вы были у своего начальника?
– Да, – подтвердил Глеб Васильевич. – Он отказал в помощи.
– Ну, ничего. – Курочкин положил ладонь ему на предплечье. – Из любого положения есть выход.
– Какой?
– Мы можем перевезти вашего сына обычным рейсом. – Курочкин откинулся на спинку стула. – Наймем хороших врачей, купим оборудование. В конце концов, есть частные самолеты.
– Вы так добры ко мне…
– Не только к вам, – улыбнулся Курочкин. – В мире столько несправедливости, поэтому часто приходится помогать людям в беде. Это прямая обязанность фонда.
– Как мне вас благодарить?
– Я ничего еще не сделал, – напомнил Курочкин. – А вообще, лучшей наградой для меня будет ваш переезд в Америку.
– Но это предательство, – ответил ему Глеб Васильевич, ловя себя на мысли, что предложение Курочкина уже не вызывает у него бурю негодования.
– Я уже сказал вам, вы никого не предаете, это вас давно предали. И то, что вы здесь, – тоже результат попустительского отношения государства к светилам науки. Я же говорил, что нечистые на руку дельцы давно продают ваши труды за границу, выдавая за свои…
