Михаил Серегин - Кимоно для боя
– Мы знаем, господин Танин, что вас за определенную плату наняли для расследования убийства Екатерины Петрушенко, – произнес с торжествующе-загадочным видом лейтенант, словно это было какой-то неожиданностью для Китайца.
Это действительно было для Танина неожиданностью, но не произвело того эффекта, на который рассчитывал лейтенант. «Скорее всего, Боженова проболталась своим подружкам, – решил Танин, – и кто-то из них "настучал" в ментовку».
– Вас расстраивает, что за мою работу мне платят деньги? – спросил Китаец. – Но у меня есть соответствующая лицензия.
– Мы знаем, – поморщился лейтенант, – знаем также, что у вас есть нарезное оружие и соответствующее разрешение.
«Чего же вы тогда не знаете?» – едва не ляпнул Танин, но вовремя сдержался.
– Это так, – уважительно сказал Китаец, сопроводив реплику вздохом.
Ему уже начинал надоедать этот беспредметный разговор. Он давно понял, что лейтенант явился ни свет ни заря, чтобы выяснить, не удалось ли частному сыщику Танину узнать больше по поводу убийства Петрушенко, чем следователю Октябрьского отдела милиции.
Галустов, видимо, принял вздох Китайца за согласие сотрудничать с органами.
– Так я вас слушаю, господин Танин, – он нетерпеливо заерзал на стуле.
– Пока мне, к сожалению, – Китаец развел руками, – выяснить ничего не удалось. Может быть, если вы зайдете позже… Через неделю или две…
– Господин Танин, – покраснел от напряжения Галустов, – вы, может быть, не понимаете, что сокрытие от следствия фактов или вещественных доказательств – уголовно наказуемое деяние, подпадающее под действие статьи…
Китаец слегка прикрыл глаза и дослушал этот бред до конца. «Видимо, лейтенант неплохо подготовился к встрече, – подумал он, – раз цитирует наизусть статьи Уголовного кодекса».
– Лев Емельянович, – невозмутимо парировал Танин, когда лейтенант кончил говорить, – я больше двенадцати лет проработал в журналистике, и скоро будет пять лет, как занимаюсь работой сыщика. Так что законы я знаю неплохо. Если же я что забуду, Игорь Бухман, мой приятель, никогда не откажется освежить мою память. А он знает УК, как ортодоксальный раввин – Талмуд.
Галустов попал в затруднительное положение. Он на чем свет стоит клял про себя майора, не предупредившего его, что этот худощавый сыщик со слегка раскосыми глазами в близких отношениях с Бухманом. Но лейтенант был человеком упрямым и сдаваться не собирался. Во всяком случае, не так быстро.
– Хорошо, – Галустов сделал вид, что согласен с доводами Танина, – я вас прекрасно понял, но вот начальству все, что вы сказали, боюсь, объяснить не смогу. Сейчас мы с вами проедем в отдел, и вы там изложите свою концепцию майору Денисову.
Решив, что дело сделано, лейтенант с поспешностью закрыл папку, которую он во время разговора для чего-то открывал (для большей убедительности, наверное), поднялся со стула и направился к выходу.
– Собирайтесь, господин Танин, – он взялся за ручку двери, – я подожду вас в машине.
– Видите ли, Лев Емельянович, – с наигранным сожалением произнес Китаец, зная, что никаких оснований для приглашения его в отдел Галустов не имеет. Он демонстративно посмотрел на часы. – Меня ждет клиент, с которым мы заранее договорились о встрече, так что поехать с вами прямо сейчас я никак не могу. Но позже я обязательно постараюсь найти время, чтобы заехать к вам. В Октябрьском я, кажется, ни разу не был.
– Я буду сопровождать вас, а потом мы вместе отправимся в отдел, – сделал последнюю попытку Галустов, в глубине души понимая, что он проиграл.
– Нет, ну что вы! – Китаец улыбнулся и отрицательно покачал головой. – Клиенты сейчас такие нервные пошли: чуть что, сразу разрывают контракт и требуют вернуть деньги. Вы ведь не хотите, чтобы у меня были проблемы?
– У вас не будет никаких проблем, – выдал напоследок лейтенант, – если вы не будете чинить препятствия следствию путем сокрытия важных, имеющихся в вашем распоряжении фактов.
«Ну ты, милый, и загнул! – едва сдержал смех Китаец. – Это ж надо, так все изложить и ни разу не запнуться!»
– Да какие там факты, – махнул он рукой. – Уверяю вас, лейтенант, мне не известно ничего такого, чего бы вы не могли узнать сами.
– Значит, вы все-таки признаете, – провел ладонью ото лба к затылку лейтенант, – что у вас имеются факты по делу о смерти гражданки Петрушенко?
– Я этого и не отрицал.
– Тогда предоставьте их в распоряжение следствия, – резанул Галустов.
– Если вы поясните, какие именно вам нужны факты, – беззлобно посмеиваясь внутри над лейтенантом, произнес Китаец, – то я, возможно, вам их предоставлю.
Галустов продолжал стоять возле двери, пытаясь испепелить Китайца взглядом. Когда он понял, что в его взгляде нет даже искры, которая могла бы поджечь клочок ваты, он ретировался. Но последнее слово он все же решил оставить за собой.
– Я пришлю вам повестку, – угрожающе произнес он, – посмотрим, как вы заговорите тогда.
– Я обязательно приду, – кивнул Китаец. – Вместе с Бухманом.
* * *Танин откинулся на спинку кресла. Общение с представителями органов правопорядка всегда наводило на него тоску. Он ничего не чувствовал сейчас, кроме раздражения и усталости. И подобно тому, как Танин был убежден, что в проституцию идут женщины с определенным душевным складом, точно так же он полагал, что в милицию идут по призванию. То есть руководствуясь некоторыми психологическими и жизненными мотивами, среди которых комплекс неполноценности занимает немаловажное место. Следствием этого досадного комплекса является не столько забота об установлении справедливости и порядка, сколько желание продемонстрировать «внештатным» гражданам, что именно твое, ментовское, мнение и есть справедливость и истина в последней инстанции.
Китаец вдосталь насмотрелся на грубо сколоченные черепа, на словно тремя торопливыми ударами топора вырубленные лица, на неприкрытую зависть, агрессию и тупость. Подозрительные взгляды, глупое высокомерие, непонятно откуда берущееся чувство собственного превосходства, суровый деловой тон и то легкое смущение и неловкость у младшего состава, возникающие в случаях, когда такой маститый и иронично-эскпансивный юрист, как Бухман, неопровержимо и виртуозно доказывает, что к нему, Танину, у милиции не может быть никаких сколько-нибудь обоснованных претензий, – все это порой представлялось Китайцу игрой марионеток, не догадывающихся о том, что их водят за невидимые нити.
– К тебе пришли, – открыв дверь кабинета, объявила Лиза с порога.
При этих словах Танин автоматически положил руку на «ПМ». Тот покоился в кобуре, и от этого на Танина повеяло покоем.
– Ты что, вывесила объявление, что у нас сегодня приемный день с утра? – усмехнулся он.
– Ничего я не вешала, – с серьезным видом произнесла она.
Лиза хотела было войти в кабинет, чтобы обсудить с шефом линию поведения с новым визитером, но была буквально сметена бесцеремонным напором, с которым в кабинет ворвалась немолодая худощавая шатенка. Ее эскорт составляли два широкоплечих молодца. У одного были светлые, цвета спелой соломы, немного всклокоченные волосы, мужественное, со шрамом вдоль правой щеки лицо и убийственно-спокойный взгляд. Одет он был щегольски – в длинное пальто, темные классические брюки и модные замшевые туфли на толстой подошве.
Другой парень был помоложе и попроще. Обычная кожаная куртка и черные джинсы. Лицо – немного одутловатое и туповатое. Взгляд холодных серых глаз беспокойно бегал, изучая помещение.
Сама дама была явно «из высшего общества». Ухоженная, прямая как буква i и, как догадывался Китаец, несговорчиво-требовательная. Об этом говорили упрямая складка между темных изломанных бровей и две узкие глубокие морщины, шедшие к подбородку от углов ее узкого, плотно сжатого рта. Судя по ее пронзительному взгляду, худощавости и резким движениям, в ней можно было предположить особу весьма темпераментную, но сумевшую направить беспорядочные импульсы своей страстной натуры в русло стремления к достижению одной-единственной цели.
На шатенке была пикантная курточка из тонкой замши с воротником и отделкой из искусственного меха, белизну которого прочерчивали черные плавные полосы. В этой «зебристой» вещице Китаец угадал именной продукт западных мастеров.
– Вот вы-то мне и нужны, – самодовольно улыбаясь, процедила эта фифа.
Она судорожным движением повернула голову к растерянно жмущейся к косяку Лизе.
– Лиза, – со всей мягкостью, на которую был способен, сказал Китаец, – свари нам, пожалуйста, кофе.
Женщина с ледяной усмешкой повела плечами, мол, что еще за пустяки, и без приглашения уселась в кресло напротив Китайца.
– Извините, пожалуйста, меня за то, что я сижу, – не без издевки улыбнулся Китаец, – но вы так внезапно появились, что я не успел вспомнить о вежливом предписании встречать женщину стоя.
