Мистерия в Турине (Плохая война – 6) - Алексей Вячеславович Зубков
Туринский собор выглядел намного скромнее, чем соборы в Генуе и Милане, не говоря уже о Нотр-Дам-де-Пари. Его не так давно построили на скорую руку за каких-то пятнадцать лет. На фасаде даже на башни поскупились.
Впрочем, внутри довольно светло, не душно и относительно просторно, учитывая, что прихожан на этот раз меньше обычного.
Ad Missamin Vigilia, то есть всенощную рождественскую службу, полагается служить епископу. Поскольку епископ Турина Инноченцо Чибо уехал на конклав, вигилию служил викарий, заместитель епископа. Симпатичный молодой человек лет едва за двадцать с гладко выбритым лицом.
— Пандольфо Медичи, — шепнула Шарлотта, — Говорят, умный. Но политического опыта у него маловато.
По окончании службы прихожане причастились святых даров и приложились к Святой Плащанице. В серебряном реликварии лежал потемневший лист холщового полотна, на котором Божьей волей на веки вечные отпечаталось тело Христово. Когда-то эту реликвию привез в Савойю славный рыцарь Жоффруа I де Шарни, а где он ее взял, одному Богу ведомо. Плащаница хранилась в Шамбери, но Карл Добрый привез ее в Турин, чтобы произвести впечатление на гостей.
3. Глава. 25 декабря. Гость издалека
На выходе из собора Макс и Шарлотта подошли к Сансеверино, который помахал рукой сразу, как их увидел. Рядом с Сансеверино стояли Устин и Книжник. И незнакомые люди. Знатный дворянин лет тридцати пяти, дама на вид того же возраста и внешне похожий на них мальчик лет десяти.
— Моя супруга Шарлотта, — формально представил Макс.
— Мое почтение Прекрасной Даме, — сказал Устин Шарлотте по-итальянски с сильным восточным акцентом.
Сансеверино представил остальных.
— Его светлость Бонифаций Палеолог, маркграф Морферратский, — это мальчик.
— Ее светлость Анна Алансонская, вдовствующая маркграфиня Монферратская и регент, — это дама.
— Его светлость Джанджорджо Палеолог, председатель регентского совета Монферрата, — это рыцарь.
— Очень приятно, — поклонился Максимилиан.
Палеологи разместились у родственников в одном из богатых домов на соборной площади Сан-Джованни.
Сразу, как хозяева и гости сели за стол, Джанджорджо стал задавать Устину вопросы о московских Палеологах. Макс слушал невнимательно, но отметил, что русский произвел благоприятное впечатление на родственников своего князя и ответил на их вопросы правильно.
Устин по пути рассказывал про Московию и, кроме всего прочего, упомянул, что великий князь Московский Василий сын византийской принцессы Софьи Палеолог. Максимилиан, проживший больше года в Милане, знал имена и гербы правителей соседних земель и тогда же сказал, что Палеологи правят в Монферрате.
Гостю из далекой Московии очень повезло встретить здесь родственника великого князя. До сих пор у Устина не было возможности доказать, что он тот, за кого себя выдает. То есть, дворянин из Московии. Никто вокруг не знал никаких московских дел и не мог задать проверяемый вопрос про Московию. Пока Устину верили на слово. Благородного человека видно и по осанке, и по манерам, и по обращению с конем и мечом. Но благородный человек без подтвержденной биографии совсем не то же самое, что человек известного рода-племени. Это может быть бастард, аферист, шпион, скверный малый, изгнанный из семьи за бесчестные поступки, и даже злой колдун. Тем более, что Устин отказывался от католического причастия. В прошлый раз такой отказ стоил ему свободы. Капитан-генуэзец сказал, что все гребцы с захваченной османской галеры, которые примут причастие, будут освобождены. Устин выбрал скамью и весло, но остался верен церкви своей родины.
Что такого про Московию могли знать здешние Палеологи? Как известно, королевские, княжеские и все прочие короны, кроме императорской, передаются по наследству. В том числе и довольно дальним родственникам, как напрямую, так и по длинной цепочке родни. Хотя бы поэтому благородному человеку стоит знать, чем живут другие славные носители его фамилии. Браки между знатными семьями из отдаленных стран заключались довольно часто. Монферрат не сказать, что сильно ближе к Византии, чем Москва. Впрочем, некоторые титулы и права на троны в здешние края привезли еще потомки крестоносцев.
Присутствующий Джанджорджо, как старший мужчина в семье, мог покопаться в памяти и спросить про житие своих московских родичей в последние лет десять-двадцать. Кроме того, в беде он мог бы рассчитывать на верность вассала своих родственников. Не по писаному закону, конечно, ибо «вассал моего вассала не мой вассал» и нельзя требовать верности от человека, который не давал тебе клятвы. Но по совести, ибо вступиться за родственника своего сеньора совершенно не предосудительно.
— Я слышала, у вас своя церковь, и вы не признаете католического причастия, — сказала Шарлотта.
— Верно, — ответил Устин, — Мы не знаем многих ваших святых, но Иисус — всегда Иисус, и Рождество — всегда Рождество. Говорят, что в католическом мире раскол, некий священник Лютер поднял мятеж против Папы. Но не против Иисуса и светлого Рождества.
— Да, — кивнул Сансеверино.
— Есть ли у нашего гостя дама сердца? — спросила Шарлотта.
— Пока нет, — ответил Устин, — Галеаццо рассказал мне много про нравы при французском дворе, и я не хотел бы нажить врагов из-за женщины, которую первый раз увижу.
— Я не поняла, — для Шарлотты акцент оказался слишком сложным.
Книжник тут же перевел на французский и далее взялся переводить, не дожидаясь отдельной просьбы на каждую реплику.
— Здесь есть дамы, которые стоят того, чтобы ради них умереть, — ответила Анна Алансонская.
— Дамы часто дают рыцарям повод, чтобы рискнуть жизнью на ровном месте, — сказала Шарлотта.
— Я помню случай, когда некая дама поймала на слове поклонника, который говорил, что нет такой услуги, в которой он не смог бы отказать. При людях предложила ему вонзить кинжал себе в плечо. И он тут же чуть было не нанес себе рану, но друг перехватил его руку, — сказал Сансеверино.
— Другая дама потребовала от рыцаря выйти на турнир в одной рубашке, без доспехов, — сказал Максимилиан, — Это старая история, но очень известная.
— Рыцарь погиб? — спросил Устин.
— Нет. Он потом поднялся на трибуну и потребовал, чтобы дама надела эту окровавленную рубашку поверх своего роскошного платья. Ее муж сильно разозлился, но рыцарю слова поперек не сказал.
— Справедливости ради, дамы никогда не предлагают подобного тем, кого любят, — сказала Анна Алансонская, — Мне случалось подобным образом отшить одного слишком навязчивого и недостаточно обаятельного поклонника. Я уронила в воду платок,
