Богдан Сушинский - Гнев Цезаря

– Как командир боевых пловцов, Черный Князь часто прибегал к анализу операций Скорцени, так сказать, в виде наглядного пособия. И чувствовалось, что он по-настоящему восхищается подвигами первого диверсанта рейха.

– Значит, и впрямь считал себя учеником Великого Отто. В диверсионном деле, естественно.

Январь 1949 года. Албания.

Борт крейсера «Краснодон»

…Подполковник метнул в сторону командира конвоя мимолетный, но явно осуждающий, взгляд, на который командующий Влёрской базой обязательно должен был обратить внимание. Меньше всего Гайдуку хотелось сейчас, чтобы Ставинский поссорил его с албанцем, которого он уже наметил для «активной разработки».

– Насколько мне известно, – заметил тем временем адмирал, – Скорцени не имел обыкновения заранее объявлять о своих планах и уж тем более – угрожать противнику какими-либо операциями. Вспомните хотя бы, как он переиграл итальянцев и их союзников во время похищения из-под ареста дуче Муссолини.

– Как же, операция «Дуб»!.. Название, конечно, неудачное, откровенно дубовое. Но именно эта операция с момента своего завершения стала диверсионной классикой. В таких сложнейших условиях, не потеряв во время самого похищения дуче из горного отеля «Кампо императоре» ни одного бойца, по существу, избежав какого бы то ни было кровопролития…

– Мне понятен ваш восторг, капитан; как понятно и ваше стремление по достоинству оценить опыт и мужество противника, но…

– Это не восторг, – пренебрежительно взмахнул рукой капитан второго ранга. – Обычный анализ действия профессионала. Истинного профессионала. Это восторженный факт!

Карганов ожидал, что советский контрразведчик возмутится по поводу его «коленопреклонения» перед обер-диверсантом рейха, но вместо этого подполковник неожиданно спросил:

– Вам что-либо известно о том, где именно находится сейчас бывший «личный агент фюрера по особым поручениям» Скорцени и что он замышляет?

– Толком этого не знает никто. «Человек со шрамом» обычно возникает буквально ниоткуда, причем в самых неожиданных странах и краях, под самыми неожиданными именами. «Демократическая общественность», как всегда, в шоке. Но, что странно: все эти «антифашиствующие патриоты» почему-то оживают лишь после того, как бывший личный агент фюрера по особым поручениям убывает из страны.

– Существует еще одна странность. Чего стоят все его подложные паспорта и такие же подложные имена? Какая уж тут, к черту, конспирация при его-то почти двухметровом росте и исполосованной шрамами физиономии?

– В том-то и дело! Восторженный факт. Человек с такими внешними данными вообще не должен служить ни в разведке, ни в диверсионных подразделениях. А ведь Скорцени не просто служил, а сумел стать легендой диверсионного мира.

– Все же в войну было проще. Тем более что, как офицер Главного управления имперской безопасности, Отто всегда находился на вершине диверсионной пирамиды. Но как он умудряется вояжировать в наши дни? При какой такой конспирации?

– Он, собственно, и не конспирируется, поскольку понимает всю бессмысленность этого занятия.

– Не утомляйте меня загадками, капитан.

– Псевдонимы, национальности и подданства, которые до сих пор значились в его паспортах, – всего лишь дань приличию. Да-да, господин подполковник, – всего лишь дань благопристойности, которую эсэсовец Скорцени, как бывший офицер СД и личный агент фюрера, старается соблюдать в отношениях с пограничными службами, таможенниками и антифашистски настроенной прессой тех стран, которые он удостаивает своими визитами.

– Причем вряд ли он опускается до подкупа пограничников и миграционных чиновников.

– Какой, к дьяволу, подкуп?! Все очень просто. Мило улыбаясь, Скорцени нагло подсовывает пограничникам свои фальшивые паспорта, они же в свою очередь, мило улыбаясь, нагло делают вид, что представления не имеют, кто перед ними на самом деле стоит. Восторженный факт!

– Вы в самом деле воспринимаете это как «восторженный… факт»? – процедил контр-адмирал, набыченно уставившись в командующего военно-морской базой. Не нравился ему этот чмырь, принципиально, идеологически не нравился.

– Признаюсь, господин адмирал: в свое время я тоже мечтал стать морским диверсантом.

– По-моему, вы до сих пор не отказались от этой затеи.

– Но уже в том смысле, что мечтаю создать в Албании такую же школу боевых пловцов, какие в свое время существовали в рейхе, в Англии и в Италии. Да и в России, очевидно, тоже? – вопросительно взглянул на подполковника.

– Серьезные намерения.

– Особенно на фоне того, что партия Энвера Ходжи осознала, насколько внушительными должны стать наши вооруженные силы. Тем более что мы – морская держава. Пусть не великая, как Россия или Италия, но все же морская.

В этот раз подполковник и контр-адмирал переглянулись, уже едва сдерживая улыбки.

– Я правильно вас понимаю: вы хотите создать у себя школу боевых пловцов, морских диверсантов?

– Иначе я не интересовался бы тем, имеется ли подобная школа у вас, в Крыму?

– Не будем уточнять, где именно она находится, поскольку это военная тайна. Но кто способен усомниться, что она существует? И не одна. Если уж вы заговорили об албанских боевых пловцах… Решение создать школу по их подготовке созревает пока что только в вашей голове, или это уже решение высшего руководства страны?

Капитан замялся, пытаясь выразиться как можно деликатнее:

– Решения высшего руководства пока что нет. Высшего командования – тоже. Но идея создания подобной диверсионной школы витает давно.

Оценив дипломатичность его ответа, флотский чекист как можно официальнее произнес:

– Когда вопрос о создании такой школы высшим командованием албанской армии будет решен, думаю, нам удастся организовать для вас некое подобие стажировки в школе советских боевых пловцов. Исходя, ясное дело, из того, что мы как-никак союзники, – добавил он исключительно для слуха контр-адмирала Ставинского.

Декабрь 1948 года.

Сицилия. Вилла «Центурион»

Поеживаясь, они, все еще с бокалами в руках, несколько минут постояли на открытой лоджии второго этажа.

Солнце уже поднялось достаточно высоко, чтобы сотворять иллюзию ясного, теплого дня, однако ветер, прорывавшийся из арктических широт через гибралтарский пролом тверди земной, упорно напоминал, что даже на Сицилии декабрь – это все же декабрь.

– Все забываю спросить, – произнес фон Шмидт, отслеживая маневры двух буксиров, старавшихся подвести большой теплоход к причальной стенке порта. – Каково происхождение этого прозвища князя Боргезе – Черный Князь?

– Не вы первый из иностранцев, кто задается подобным вопросом. Фрегат-капитан по-настоящему гордился этим прозвищем, хотя на самом это вовсе не прозвище.

– Имеются в виду некие ассоциации, связанные с причастностью Валерио к итальянскому фашистскому движению?

– В таком случае его бы именовали «коричневым». Так уж исторически сложилось, что дворяне, принадлежащие к родам, которые когда-либо возводили своих представителей на папский престол, формируют «черную знать Италии».

– Хотите сказать, что в свое время княжеский род Боргезе тоже подарил католическому миру главу Ватикана?

– Это же известный факт, – укоризненно развел руками Сантароне. – Им оказался папа Павел V, в миру – Камилло Боргезе, чье имя вы можете прочесть на базилике Святого Петра в Риме. Правда, отзывы об этом понтифике церковников, как и слухи о нем, не совсем лестные.

– А назовите мне папу, отзывы о котором отличались бы лестностью, – проговорил барон в фужер, словно в микрофон. – Что, однако, не мешает Ватикану править лучшей половиной мира.

– Как объяснил мне один местный священник, именно Павел V подписал декрет папской конгрегации об «Индексе запрещенных книг», исходя из которого сотни трудов ученых различных стран были запрещены и сожжены. Достаточно сказать, что именно этот папа предал осуждению труд Коперника «Об обращениях небесных сфер», а также благословил процесс инквизиции против Галилео Галилея, которого, если не ошибаюсь, лично убеждал отречься от своих взглядов и покаяться. Публично отречься и покаяться.

– Вполне достаточно, чтобы до конца дней своих европейская цивилизация с презрением относилась ко всем его потомкам, – проворчал фон Шмидт.

– Тем не менее в семействе князя «своего родового папу» чтут. И за основание самого рода Боргезе признательны, поскольку Камилло принял сию фамилию, кажется, вместе с титулом кардинала, отрекшись при этом от своей древней родовой фамилии Каффарелли. Словом, именно этот папа навечно ввел огромную родню в круг элитарной «черной знати»[17].

Барон всегда с иронией относился к церковной суете и не особенно скрывал тот факт, что в сознании своем взрастил воинственного безбожника. Вот и сейчас его так и подмывало высказаться по поводу стараний этого папы как галилеоненавистника, однако вовремя сдержался: как-никак за расплывчатой тенью папы Камилло Каффарелли угрожающе вырисовывалась вполне реальная и зримая тень ныне здравствующего Черного Князя.