Михаил Рогожин - Новые русские
Макс утвердительно кивает головой. Ему в самом деле хочется побыстрее упасть в розовую воду ванны.
— Вещи повесишь в шкафчик. Откроешь тот, где треугольник углом направлен вниз. Понятно? А когда натрешься маслом, дерни за шнур, висящий у дверей.
Артемий позакрывал все полусферы и удалился еще через одну, в правой стороне грота.
Макс не мучается рассуждениями. Быстро раздевается, прячет вещи в указанный шкаф и, не пользуясь ступеньками, перемахивает через высокий край ванны. Как только его тело погружается в розовую воду, она начинает бурлить. Со всех сторон и даже снизу подводные струи ласкают его с ног до головы. Макс зажмуривается от блаженства. «Хорошо, что перенес убийство Веры на завтра». Ему чертовски приятно оказаться игрушкой в заботливых теплых руках. Немного погодя, когда проходит первое ощущение блаженства, в его сознание сладостной истомой влезает любопытство. Желание узнать, что же с ним произойдет дальше, заставляет вылезти из божественной ванны и накинуть на себя большое полотенце, пахнущее лавандой. Максу очень непривычно стоять и отражаться сразу со всех сторон. Аж рябит в глазах от собственной, закутанной в черную махру, фигуры. Поэтому переводит взгляд на витражи. На них изображены сцены в античных банях. Макс с удовольствием отметил, что ничем не уступает знатным патрициям, возлежащим возле изумрудного бассейна. Сбросив легкое оцепенение, он натерся сандаловым маслом. Оно быстро впитывается в кожу, оставляя горьковато-порочный аромат и матовую золотистость загара. Макс вспоминает, что забыл выпить коктейль. Вместо смакования приходится осушать литровый стакан почти залпом. Вкус напитка сочетает в себе множество оттенков. Пива, чего-то молочного, каких-то дурманящих приправ. Нечто похожее на кумыс и вместе с тем на многое другое. Громко икнув, Макс уверенной рукой дергает шелковый шнур. Слышится перелив колокольчиков. Зеркальная полусфера отъезжает вглубь. Входит Артемий. Его лицо сосредоточенно и торжественно. Знаком приглашает Макса следовать за собой. Макс не стесняется своей наготы и удивляется только тому, что ступает босиком по самой настоящей траве, влажной от росы, расстилающейся нетронутым газоном по всей небольшой комнате. Купольный потолок имеет круглое отверстие в центре, через которое видно голубое солнечное небо с медленно проплывающими облаками. На секунду Макс с недоумением вспоминает, что квартира, кажется, на втором этаже, но не вникает в данное несоответствие. Артемий подводит его к креслу. Вернее, к мраморному трону. Заботливо усаживает безропотного Макса. Он не сопротивляется, когда Артемий широкими кожаными ремнями пристегивает его руки к овальным подлокотникам, а ноги за щиколотки и под коленями к массивным ножкам в виде львиных лап. Далее Артемий надевает ему через голову эластичную повязку, чтобы зажать ею рот. Даже губами шевельнуть невозможно. Остается вопросительно смотреть на Артемия.
— Ты будешь спокойно сидеть и не двигаться. Я надену на твою голову колпак из легкой ткани. Тебя не должны видеть, и ты ничего не увидишь. Процедура займет минут пятнадцать. Как ты себя чувствуешь?
Макс закатывает глаза, подтверждая, что все в порядке.
Артемий напяливает на него какой-то матерчатый шлем с единственным отверстием для носа. Остальное до подбородка закрыто непроницаемой материей. Можно только слушать. И вдыхать тягучий, напитанный ароматами весенних цветов, воздух. Так дышится на нескошенном лугу после быстрой летней грозы. Тихо звучит бесконечная космическая музыка. Без начала и конца. Она убаюкивает и подталкивает летать. Макса начинает бить мелкая предательская дрожь. Время тянется медленно, но ничего не начинается. Макс волнуется. Вдруг он так и не поймет, зачем его привязали к мраморному креслу То есть к трону. В какое-то мгновение тихий женский голос спрашивает:
— Понтифик, позволь мне войти.
— Входи, агнец мой, — отвечает Артемий. Прикладывает палец к губам, давая понять Нинон, чтобы она больше не произносила ни слова.
Должно быть, женщина бесшумно ступает по мягкой траве. Музыка звучит бесконечнее и томительнее. Женские руки осторожно ложатся на бедра Макса. Он вздрагивает. Длинные ногти, колющие его тело, свидетельствуют, что руки принадлежат женщине. Макс начинает задыхаться. Кровь приливает к голове. Потом резко несется по венам вниз, и он со страхом ощущает, как медленно, но неуклонно его член наливается силой. Макс сам поражается такому дивному окаменению. «Это действие коктейля», — успокаивает он себя.
Издалека властно звучит голос Артемия. До Макса поначалу не доходит, что он читает стихи. Руки женщины уверенно скользят по телу. Максом овладевает безумное желание. Артемий продолжает декламировать:
Когда ты, встав от сна богиней благосклонной,Одета лишь волос туникой золотой,То пышно их завьешь, то, взбив шиньон густой,Распустишь до колен волною нестесненной…
Да! Именно такой представляет Макс женщину, жадно прикасающуюся к нему губами. Он потрясен. Подобного в его жизни не было. И вообще всегда казалось грубым и вульгарным. Впервые Макс испытывает наслаждение, не прикладывая никаких усилий. Вот откуда эта острота ощущений. Макс не способен пошевелить ни рукой, ни ногой. Они крепко привязаны к креслу. Быть не в состоянии что-либо делать в такой момент?! Это — верх блаженства и издевательства над собой. Он больше не думает о женщине, завладевшей им. Голова затылком упирается в мраморную прямую спинку кресла. Макс изнемогает в мучительно-сладостной пытке. С реальностью его связывает только голос Артемия:
О как подобна ты другой, пеннорожденной,Когда волну волос, то заплетя косой,То распуская вновь, любуясь их красой,Она плывет меж нимф по влаге побежденной!
Какие дивные слова! Максу кажется, что стихи рождаются вместе с невероятно счастливыми мгновениями его сиюминутного существования. Сознание высвобождается из оков мозга и парит на самой безмерной высоте вдохновения. Каждую строчку ждет с нетерпением, и она возникает, быстрой стрелой впиваясь в его сердце, захлебывающееся от восторга собственной кровью.
Какая смертная тебя б затмить моглаОсанкой, поступью иль красотой чела,Иль томным блеском глаз, иль даром нежнойречи…
Макс замирает. Его больше нет. Ничего нет. Надо всем царит голос Артемия:
Какой из нимф речных или лесных дриадДана и сладость губ, и этот влажный взгляд,И золото волос, окутавшее плечи…
Умереть для всех не значит умереть вообще
«Умереть для всех не значит умереть вообще» — это единственная фраза, которую обронил Ласкарат во время своего ночного визита. На рассвете его образ растаял за оконным стеклом. Элеонора зажгла свет во всех комнатах и, не в силах оставаться в спальне, ходила кругами по огромной квартире, в одной руке держа сигарету, в другой пепельницу. Страх исчез, осталось жуткое сознание приобщения к великой тайне. Умом Элеонора понимала, что о происшедшем нёльзя говорить никому. Не из боязни, мол, осмеют или не поверят. А потому, что ей доверено такое, о чем любой смертный мечтает узнать. Но женская душа слишком одинока во Вселенной. Ей не справиться с таким грузом. Не в силах мучиться дальше, Элеонора позвонила Нинон.
— Прости, что разбудила.
— Кто это? — сквозь сон пробурчала ближайшая подруга.
— Элеонора.
— Совсем трахнутая?! Пять утра!
— Нинон, от меня только что ушел Ласкарат…
На том конце провода затаилось молчание. Элеонора испугалась собственных слов. Неужели кто-то незримый отключил ее телефон… «Нинон!» — повторила она, ища спасения. В ответ послышалось тихое дыхание. Потом несколько глубоких вздохов. «Нинон!» — крикнула Элеонора.
— Не кричи, — спокойно ответила та. — Ты какое снотворное принимала на ночь?
— Причем тут снотворное?! Он ушел полчаса назад.
— Куда ушел?
— Не знаю. Через окно.
— Упал с восьмого этажа? Дорогая, эти таблетки на тебя плохо действуют. Прими лучше «радедорм». — Нинон никак не хотела понять всю серьезность происшедшего.
— Нинон, миленькая, приезжай ко мне. Я умираю от страха.
Элеонора не врала. Она не представляла себе, что делать дальше. Не ложиться же в постель, в которой еще полчаса назад ее обнимал Ласкарат. А слоняться в одиночестве по комнатам, значит окончательно свихнуться к рассвету. Поэтому она заплакала в трубку.
— Перестань, — успокаивала ее Нинон. Но, видимо, оценив тяжелое душевное состояние подруги, предложила. — Бери такси и дуй ко мне.
— Лучше ты ко мне, — истерично сопротивлялась Элеонора. — У тебя же машина.
— Она в это время не заводится, — отрубила Нинон и, подумав, добавила: — Вдруг он снова придет? Мне с твоим Василием встречаться неохота. От него и при жизни мало радости испытывала.
