Андрей Ильин - Законник

— Черт с вами — Петров…

— Тогда прошу посмотреть сюда. Вот эти пальчики были сняты с соблюдением всех процессуальных норм с гражданина Петрова Владимира Анатольевича, то есть вас, не далее чем вечером третьего дня.

Заключенный посмотрел на увеличенные фотокопии отпечатков.

— А вот эти пальчики взяты из дела об ограблении Звенигородского филиала банка, повлекшем за собой гибель двух потерпевших, и принадлежат они гражданину Мокроусову С.Т. Впоследствии приговоренному к двенадцати годам строгого режима, заключенному под стражу, комиссованному по состоянию здоровья, умершему и захороненному на Новоникитском кладбище города Старониколаевска. Согласно заключению экспертизы и те и другие отпечатки пальцев принадлежат одному и тому же лицу. И вот это совпадение вам будет объяснить очень трудно…

— Слушай, у Федора какой любимый фильм? — спросил Сан Саныч, просматривая спустя несколько часов видеозапись допроса.

— Не помню. Кажется, «Семнадцать мгновений весны». Ну тот, который со Штирлицем и Мюллером.

— Чувствуется…

— Это какая-то ошибка, — забеспокоился на экране телевизора допрашиваемый зек. — Совпадение отпечатков.

— Отпечатки индивидуальны и не совпадают. Никогда, — напомнил элементарный биологический закон следователь.

— И тем не менее.

— В таком случае, я предлагаю вам пройти в соседнюю комнату.

— Зачем это?

— Для проведения опознания.

— Какого опознания?

— Там увидите.

В соседней комнате на длинной скамейке восседали три человека, между которыми оставалось место еще для одного.

— Присаживайтесь, — предложил следователь.

— Я не сяду!

— Садитесь! Вам же хуже. Будете торчать как каланча, привлекать к себе внимание. Тогда вас точно опознают…

Зек сел.

— Введите.

В помещение вошел тщедушный мужчина с бегающими во все стороны глазками.

— Вы знаете кого-нибудь из этих людей?

— Я?

— Вы!

— Нет.

— Посмотрите повнимательней.

Мужчина посмотрел повнимательней. И вдруг вздрогнул. И поднял палец.

— Знаю! Этого!

— Кто он?

— Мокроусов. Сашка. Только как же так? Он же умер. Много лет назад!

— Вы уверены, что это именно он?

— Был бы уверен, если бы не знал, что он покойник. А он не может встать?

— Гражданин, встаньте, пройдитесь. И скажите несколько слов.

— Да шли бы вы все со своими опознаниями…

— Он! Точно он! Он!! Я узнал его!

— Спасибо. Распишитесь здесь и здесь.

— А меня не посадят?

— За что?

— За то, что я его тут…

— Нет. Не посадят.

— А его не выпустят? А то он меня найдет и…

— Не выпустят. Будьте спокойны. Гражданин Петров, вы признаете себя гражданином Мокроусовым?

— Нет!

— В таком случае прошу пройти вас в соседнее помещение…

— Зачем?

— Там узнаете…

— Надо дожимать, — сказал Борис. — Сколько можно волынку тянуть? Тут материала на десять приговоров хватит.

— Но он ни один факт не признает.

— Это его проблемы. Суду важны факты, а не признания. А фактов — выше крыши. По этому делу самый пугливый судья меньше вышки не даст. А больше нам не надо.

— И все-таки я думаю, признание не помешало бы.

— Черт с вами, давайте дожимать, раз вы такие перестраховщики.

— Вы признаете себя виновным? — в который раз спрашивал Федор Михайлович.

— Нет!

— Но факты…

— На…ть мне на ваши факты. И на вас вместе с ними…

— Ну он же на грубость нарывается. Ну явно нарывается, — возмутился в соседнем помещении, куда был проведен динамик, Анатолий. — Ну просто изгаляется как может! Ну просто в хвост собачий следствие не ставит!

— Его бы по законам военного времени. Как пленных «языков». Враз бы все признал, — с сожалением вздохнул Семен. — А потом к стенке!

— Но до того по морде! — вставил Анатолий. — Которую он на дармовых административных харчах отъел…

— Почему вы упорствуете? Почему не хотите признать очевидного? — продолжал нудить за стенкой Федор.

— Потому что видел всех вас… — и подследственный очень подробно рассказывал кого, где и при каких обстоятельствах он видел…

— Нет, ну сколько можно терпеть эти оскорбления? — стучал кулаком по столу Борис. — Ладно мы, но он же честь мундира оскорбляет! Причем в таких выражениях… Вы как хотите, но я себя перестану уважать, если не отвечу ему…

— Не кипятись, Толя, — успокаивал его Борис. — Это он так защищается. Как умеет. Ты на его месте действовал бы точно так же.

— Я бы на его месте не оказался!..

— Вы хотя бы понимаете, что для суда вашего признания не требуется? Что фактического материала хватит для вынесения приговора? — продолжал давить следователь. — Что ваше признание это только формальность…

— Какого суда? — вдруг переспросил арестант.

— Как какого? — даже растерялся на мгновение Федор. — Нашего. Российского…

— Что вы парашу гоните. Слушать противно. Ведь никакого суда не будет.

— Как так не будет?

— А так и не будет! Потому что следствия не было.

— Как не было? А это все что такое, по-вашему?

— Мистификация. Подстава.

Ветераны за стеной перестали препираться и замерли.

— Ладно, хватит играть втемную. Надоело, — сказал подследственный. — Вы что думаете, что я в эту дурно разыгрываемую комедию поверил? Вернее, конечно, поверил, но только в первые три дня. А потом дошло. Да если бы меня вдруг прокуратура, о последствиях не подумав, замела, там бы, — кивнул зек в потолок, — такая суета началась, такая беготня по кабинетам… Что не позднее, чем через полчаса, меня бы освободили. С глубочайшими извинениями. И заодно прокурора. От занимаемой должности. Я же в этом деле не один завязан. Там такой клубок, что, если за одну ниточку зацепятся… И если та ниточка вдруг рот раскроет… Не будет суда. И даже следствия не будет.

— Но у нас неопровержимые доказательства…

— Засуньте их себе в… Кому сейчас в судах доказательства нужны?

— А что же тогда нужно?

— Наличные «зеленые». Или замолвленное нужным человеком словцо. Вы что думаете, нынешние судьи — борцы за правопорядок и идею? Да они, прежде чем на свое кресло сесть, через мой кабинет проходят. На цыпочках. Все. И не только через него. И если они не хотят свое сытное место потерять, им против этих кабинетов идти нельзя. А наоборот, надо всячески улавливать настроение их хозяев. И реагировать соответствующим образом. Так что если даже ваши папочки по недоразумению до суда дойдут, их бесконечное число раз на доследование возвращать будут. К следователям, которые из той же самой кормушки кормятся… Но только они не дойдут. Можете мне на слово поверить… Так-то. Робин Гуды хреновы.

Ветераны за стенкой переглянулись.

— Короче, чтобы не рассусоливать дольше, предлагаю вам мировую. Точнее сказать, амнистию,

— Как так нам?

— Да так — вам. Не мне же. Я своей должностью навек амнистирован. Вам предлагаю. Вам всем. Вместе с тем старым придурком, что на каждое торжественное собрание приходил. Чтобы на меня в президиуме полюбоваться. И который всю эту кашу заварил. О последствиях не думая.

— Вот гад! — ахнул Анатолий, косясь на враз покрасневшего Сан Саныча.

— Вы, порядочная сволочь, подследственный, — повторил, как эхо, Федор. — Вернее, наоборот, непорядочная.

— Хоть даже груздь. А только в лукошко вам меня не посадить. Силенок не хватит. Разрешаю думать до вечера. Вечером передумаю. И тогда не взыщите. Тогда по всей строгости закона. Нашего закона. Только вы, размышляя, не кипятитесь. И не о себе только думайте. Вам что — вы люди пожилые, которым терять нечего. Кроме пенсии. А вот всем прочим, что помоложе…

— Каким прочим?

— Которых вы в гимнастерки вырядили и заставили всю эту дурь ломать. Вы что думаете, с них не спросится за этот маскарад? Еще как спросится. Как за соучастие в похищении и задержании в качестве заложника должностного лица с целью получения выкупа и дестабилизации существующего политического положения. А это, извините, не мелкое хулиганство. Это — большая политика. За которую иногда и к стене подводят. Вне зависимости от возраста и степени участия.

— Все, деды, доигрались, — выдохнул кто-то из ветеранов. — Я предупреждал — это плохо кончится.

— Не наводи панику. Это еще бабушка надвое сказала, что все. Мы располагаем очень серьезным фактическим материалом…

— Он тебе сказал, куда этот материал сунуть. Нет, не свалить нам его. У него такие связи, до каких нам с нашим росточком не дотянуться. Спеклись мы.

— Да, не повезло. Крепче он оказался, чем мы предполагали…