Игры мажоров. "Сотый" лицей

Смотрит исподлобья, губы сжаты — у нее совсем плохо получается скрывать зависть.

— Хорошо выглядишь, Заречная, — цедит сквозь зубы бывшая подруга, — твой мажор постарался?

В который раз осознаю, что совсем не разбираюсь в людях. Как я могла с ней дружить? С такой мелочной и двуличной?

— Мама с папой, — отвечаю, стягивая пальто.

Макс бросает на Альку взгляды, в которых явно читается раздражение. Он хмурится, но не вмешивается. Севка помогает снять пальто и относит вместе со своим в гардероб.

— Пойдем, Маша, — подталкивает меня под локоть Каменский, а сам все время оглядывается.

— Ты чего такой дерганый? — спрашиваю приятеля.

— Не пойму, куда Серега делся, — он снова оглядывается.

Идем к лестнице, навстречу спускаются Милена с Алисой.

— Ничего себе, Заречная, ты шмот отхватила! — насмешливо говорит Алиска. — Вы что, квартиру продали в своем Зажопинске, чтобы такое платье купить?

— Это подарок, — оглаживаю подол и в упор смотрю на Милену.

Жду от нее дежурную порцию яда, но неожиданно она мне улыбается. Ясно, что ее улыбка не предвещает ничего хорошего. Но главное, она молчит.

Это что-то новое и неожиданное. Кто угодно тут смолчал бы, только не Милена.

— Какие-то проблемы? — слышу сзади знакомый голос, и сердце начинает биться сильнее.

Топольский старший. Оборачиваюсь — он стоит у входа на лестницу с сунутыми в карманы брюк руками. Как Никита. С нахмуренным лицом и со сведенными к переносице бровями. Как у Никиты.

В этот момент он так напоминает своего сына, что у меня внутри все сжимается от тоски.

Как я могла поверить, что Никита ему не родной? Мама права, сын и отец Топольские слишком похожи, чтобы у меня еще оставались иллюзии.

— Маша, Никита уже в зале, — говорит Топольский, обращаясь ко мне. Он так же знакомо прищуривается и добавляет с улыбкой: — Ты потрясающе выглядишь. Уверен, первое место ваше.

Его голос звучит тепло и мягко, я совсем теряюсь.

С каждым днем мне все сложнее его ненавидеть. И если измерять мою ненависть в системе координат, то что будет, когда ее значение преодолеет нулевую отметку?

— Да, Маша, иди, Никита уже ждет, — наконец обращается ко мне Милена. С ангельской улыбочкой, которую она тут же переадресовывает отцу Никиты.

Я молча ее обхожу, но не могу отделаться от странного ощущения, которое вызывает ее взгляд. Взгляд, полный ожидания. Я бы даже сказала, предвкушения. Вот только чего?

Но когда мы входим в распахнутую дверь, я напрочь забываю о Милене.

Сегодня спортивный зал сам на себя не похож, он красиво украшен шарами, драпировкой и цветными постерами. Большой монитор крупным планом показывает взволнованные лица участников и Влада Коваля, который эмоционально жестикулирует и не менее эмоционально говорит, только без звука. Наверное, дает последние наставления, а я, как всегда, все пропустила.

Только сейчас замечаю, что в зале стоит непривычная тишина. На монитор никто не смотрит, все смотрят на меня. Смотрят с недоумением, оборачиваются, переглядываются.

— Ты произвела впечатление, — шепчет Севка с довольным видом.

— У наших челюсти отпали, — хмуро бубнит Каменский, а я натыкаюсь на горящий взгляд.

Никита делает шаг навстречу, буквально отталкивает Макса и хватает меня за локти.

— Маша, ты такая...

Он больше ничего не говорит, жадно меня разглядывает, а я жалею только о том, что слишком много зрителей вокруг. Я не могу обнять Никиту, а он не может меня поцеловать. В этот миг я особенно остро осознаю, что чувства к Никите в моей системе координат уже давно улетели в бесконечность.

Начинается официальная часть, директриса произносит речь — как же наша директриса и без речи? Затем она передает микрофон Ковалю.

Влад представляет пары участников, а я тяну шею, выискивая среди зрителей маму. Нахожу сразу, она стоит в первом ряду, переплетя пальцы — мама всегда так делает, когда переживает. С противоположной стороны замечаю старшего Топольского, который не сводит с нее глаз. Готова спорить, она тоже это видит.

Внезапно среди зрителей мелькает знакомое лицо, по позвоночнику пробегает холодная струйка. Что здесь делает Шведов? Он тоже смотрит на маму, и я ощущаю укол совести. Надо было ей все рассказать самой, а не ждать, когда это сделает Шведов. Ясно же, что он пришел не просто так.

Но тут звучит музыка, первая пара кружится в танце, и все тревожные мысли разом вылетают из головы. Я думаю только о нашем выступлении.

— Перестань трястись, Мышка, — шепчет Никита, придвинувшись так близко, что я чувствую тепло его кожи через ткань. И теперь уже горячая струйка бежит по позвоночнику.

— Я боюсь, Никита, — шепчу в ответ, едва шевеля губами.

— Не бойся, Маша, ты самая красивая. И я с тобой, тебе нечего бояться.

Мне передается его уверенность, и когда Влад объявляет наш выход, я почти не трясусь. Ну разве совсем немножко. Мы вальсируем, глядя друг другу в глаза, сливаемся в одно целое, и мне хочется, чтобы этот танец длился вечно.