Десять поцелуев, чтобы влюбиться
Дима
В моей голове никак не укладывалось, что это всё.
Точка. Жирная чёрная точка на весь лист нашей лав-стори.
Что вообще в этом мире происходит? Разверзнулся Ад? Сдвинулись литосферные плиты? Приближается конец света?
Да на меня девчонки всегда вешались, стоило только пальцем поманить. Никаких лишних телодвижений. Пустить пыль в глаза, нести романтичную чушь, завалить цветами – знал своё дело на высшем уровне. А тут я из кожи вон лез, чтобы вернуть свою зазнобу. И ничего. Кромешная пустота.
Прокатили тебя, Димон. Смирись. Хотел влюбить Машу в себя за десять поцелуев?
Поздравляю!
Влюбился сам. Причём по самые гланды.
Так, что не вздохнуть без неё. Всё кажется неправильным, безжизненным, сухим и пресным без моей колючки.
Боже, как я эпично и талантливо просрал свою любимую девочку.
Конечно, тут ещё пытался трепыхаться, как лист против ветра, как глупая рыбка, твёрдо решившая соскочить с крючка.
Наивный!
Домой возвращался даже не помню, как именно. Вроде бы шёл пешком. От Маши через весь город. Ноги, будто бы, не слушались и хотели повернуть назад. К ней! Вот только смысла не видел вообще.
Допустим, схвачу её в охапку. Буду любить долго и обстоятельно, да?
Дальше, что делать? Какой-то бред. Вот конкретно сейчас надо нормально, правильно. Чтобы поняла раз и навсегда. Моя. Не денусь никуда от неё, а она от меня.
Есть ли шансы? Маловероятно.
Извинялся бесконечно. Цветы, сладости, подарки, романтика. Даже голос сорвал под её окнами.
Непрошибаемая. Ледяная.
Словно ей ни горячо и ни холодно. Есть там Сотников, нет его – плевать.
Не может этого быть! Не хочу верить или просто не могу. Вашей гребаной любовью все мозги заволокло, как ядовитым дурманом. Жалкое зрелище, да?
Прикиньте, до чего докатился.
Влюблённый идиот!
В глазах Савельевой было холоднее, чем под этим самым первым питерским снегопадом. Не иначе, как она решила меня потопить в лавине своего тотального равнодушия, приправив соусом безразличия.
Что угодно, но не оно.
Потому что я мог бы справиться со всем, вернуть Мою Машу несмотря ни на что, если бы там, в глубине её сердечка, остались какие-то тёплые чувства ко мне.
Но их нет.
Виртуозно продинамила меня, да ещё как. Или не динамила? Знала обо всём изначально, просто поиздевалась, растоптала в хлам.
А так мне и надо. Сам виноват. Однажды в далеком будущем, но бумеранг бы обязательно прилетел с ответкой. Наверное, когда разбиваешь чужие сердца сотнями, отказываешься верить в любовь, бежишь от неё – она догоняет. Обрушивается на тебя с неба, припечатывает к земле, чтобы встать не смог, пошевелиться без боли. Об этом ещё Шекспир в своё время сонеты писал.
Реально больно. Делаю вдох и чувствую Машу. Сердцем, телом, лёгкими, мозгами. Она повсюду, словно в воздухе витает.
Запах её цветочных духов с нотками спелых ягод и ванили. Весь пропитан ею. Накачан под завязку.
Помню губы, которые я уже никогда не поцелую. Весёлый и заразительный смех – мне тоже его больше не услышать. Взгляд ярких голубых глаз, поджигающий все фитили. Она такая настоящая, такая живая. Смешная, забавная, единственная. Моя исключительная Маша.
Колючка. А я её Симба.
Кажется, я искал её всю жизнь, а когда нашел – потерял. Даже не понял сразу, чего лишился.
Бездарно!
Просыпаюсь – ни живой и ни мёртвый. Ощущение, словно на грудь установили гранитную или мраморную плиту. Дышать не могу. Захожусь кашлем, напоминающим страшные хриплые голоса из самой глубины Преисподней. Ну или Джигурду.
Ещё и простыл. Вишенка на тортик.
Опять звонил отец, но пока я притащил свою тушу к телефону, звонок уже отрубил.
Перезваниваю, а он скидывает.
Не, бать, мне вообще никак не до твоих закидонов. Хочет – пусть исключает из универа, гонит поганой метлой, наследства лишает. Вообще всё по боку.
У меня тут свой персональный зомби апокалипсис.
Да только своего неугомонного родителя я недооценил. Уже через десять минут во входную дверь начали ломиться. Иначе и не назовёшь. Звонок и ни на секунду не замолкал. К чахоточному кашлю прибавилась ещё и нестерпимая мигрень.
Чтоб вас!
Пришлось провернуть быстрый ритуал экзорцизма и в очередной раз поднять свои кости с кровати.
Отец входит в квартиру злой, как чёрт. За ним следом Ян. Так, а это двухметровое недоразумение тут зачем?
— Привет, па, — почти шёпотом поприветствовал родителя. — Что, Янчик, хата приглянулась?
Тут я зашёлся новым приступом безумного кашля, хватаясь за рёбра. Капец, грудную клетку за пределы реального выносит. Я, наверное, последний раз в детстве болел. По крайней мере, настолько мощно.
— Заболел что ли? — отец прикладывает ладонь к моему лбу и тут же недовольно хмыкает. — Лекарства пьёшь?
Тут даже Ян посмотрел на меня почти с жалостью. Да я вообще, как брошенный котяра. Только и остаётся, что вздыхать сочувствующе. Самому тошно.
— Давай в постель, — командует родитель. — Живо, Дима. Ян, в аптеку сбегай, хорошо? Матери позвони, она скажет, что надо.
Братец кивнул и, наконец, освободил меня от своего общества. Чудесно, не жизнь, а сказка.
— Ты где умудрился? — сетует отец, одновременно засунув мне под мышку градусник. Как только отыскал термометр, неизвестно. — Сессия на носу, куча долгов, а он гриппом болеть удумал.
— А ты в Айболиты заделался, пап? — усмехнулся и вновь закашлялся. Срань Господня! Давненько мне не было так хреново. — Нормально. Отлежусь пару дней и хвосты закрою, экзамены твои сдам, зачёты, дипломы. Может, мне ещё и в магистратуру пойти, чтобы ты прям оценил?
— Да, лихорадка у вас, Дмитрий Сергеевич, — скривился отец, вытащил запищавший термометр и тяжело вздохнул. — Тридцать девять и девять.
— Класс, — и поднял вверх большой палец.
— А про остальное поговорим, когда тебя отпустит.
