ПереКРЕСТок одиночества 4: Часть Первая - Руслан Алексеевич Михайлов
С тех пор они сходили уже шесть раз, выходя как минимум раз в сутки, собирая все подряд, но упор, в связи с резко изменившимся положением дел, делая упор на дрова и рубленных червей, ведь почву потихоньку добывали и в кладбищенской пещере, заодно, как мудро заметил один из старательных стариков, загодя копая могилки. Ну да — пока прорубишься сквозь толстый слой льда и снега, пока снимешь слой за слоем заледеневшую мертвую почву… так вот и образуется очередная могилка.
Второе «приобретение» Холла — женская агит-быт-бригада имени Креста. Снова бригада, снова самоорганизовавшаяся и выбравшая для себя странноватое определение и название. У них появилась своя председательница и ее помощницы, общее число участников достигло трех десятков человек и на этом пока остановилось. Все свободное время старушки посвящали уборке Холла и помощи совсем уж убогим и почти неподвижным — тормошили их, читали книги, стирали и штопали одежду, заставляли двигаться хоть немного, а порой и приобщали к общему труду. Так многие из лежачих научились вязанию из медвежьей шерсти и занялись производством шарфов и носков. Другие строгали столовую утварь из добытой снаружи оттаявшей древесины — ложки, двузубые вилки…
Холл преобразился. И большую часть давно назревавших положительных изменений произошло под постоянно звучавшим девизом «Хватит сидеть на шее Замка и Охотника!». Мне это никак не польстило, но и негатива не вызвало — скорее я был слегка обрадован, ведь именно этого сдвига в положении дел и общем взгляде на жизнь, и я добивался. И поэтому я был рад. Получилось…
— Выглядишь довольным, дружище — заметил подсевший ко мне Тихон, принесший с собой табуретку и с кряхтением усевшийся рядом — Любуешься делом рук своих?
Он кивнул на пространство Холла. Я кивнул и поправил:
— Любуюсь делом ваших рук. Вы всего сами достигли. А я так… притащил пяток медвежьих туш и не более.
— А еще напомнил нам всем, что мы люди, а не твари грязные — хмыкнул мудрый старичок — Сейчас чайку принесут горячего. И супчику похлебать.
— Это дело хорошее.
— Я уже попросил пока тебе не мешать. А то насели мы на тебя и продыху не даем.
— Все нормально — улыбнулся я и, покосившись на подкуривающего самокрутку Тихона, спросил — С чего вдруг такое лишнее переживание о моем покое?
— Ну дык… ты у нас один такой. Беречь тебя надо.
— Уже не один — рассмеялся я — Теперь почти все такие.
— Вот об этом и хотел с тобой поговорить. Вернее о тебе… я может и ошибаюсь, да буду только рад ошибиться…
— В чем?
— Я не из особо приметливых, но мне сам Бог велел на людей поглядывать да всякое подмечать, раз уж божьей волей назначили меня на пост игумена монастырского. На тебя особо не наглядишься — ведь нет тебя постоянно. Все-то ты в заботах о наших телах и душах по пустошам вьюжным мечешься — за что благодарны мы тебе зело.
— Не нужно лишнего — попросил я с мирной улыбкой — Говорите, как есть.
— Отстраняться ты стал, Охотник.
— От чего?
— Да от всего. Не словом, не делом, даже не душой, но отстраняться ты начал.
— Противоречите сами себе, батюшка — рассмеялся я.
— Не соглашусь — тихо произнес старик — Я ведь вижу. Раньше ты молчал, а теперь воссхваляешь всех, кто тебе в делах помогает. Воодушевляешь всех прилагать больше усилий, радуешься, видя как оживилось тут все. Посадил за управление вездехода другого человека…
— Так и надо поступать. Нельзя все важные функции сводить только на себя. Кто-то может быть лучшим охотником и самым добычливым — это можно. Но никак нельзя быть единственным охотником. Нельзя быть единственным, кто умеет управлять вездеходом.
— Я ведь не об этом…
— А о чем?
— Ну… вот гляжу как ты сидишь на пороге комнатушки своей, что так и не стала тебе домом… гляжу как ты тихо улыбаешься, любуясь делом рук своих и… есть у меня такое ощущение, что ты как бы заранее прощаешься со всеми нами. Будто… Будто Охотник сыграл свою роль и теперь может уходить со спокойной душой. Понимаешь?
Я неопределенно хмыкнул, посмотрел на Тихона и… промолчал, просто пожав плечами.
— Не молчи! — почти потребовал старик.
— А что говорить?
— Мы ведь даже имени твоего настоящего не знаем! Зато ведаем, что раньше ты был Гниловозом, пока крест свой не посадил. Безымянным сюда добрался, огляделся… и превратился в Охотника, что прямо на наших глазах первого зверя добыл и первую тушу притащил — сюда в Холл, к нам голодающим. Так и повелось… И вот уже застыдил ты нас делами своими, расшевелил, обогатил не только дарами, но и возможность трудиться — ты дал нам не только хлеб, но и семена, чтобы мы сами его могли выращивать… Еще месяц другой и при здешнем постоянном тепле и освещении того и глядишь нам мяса вовсе не потребуется. Проживем и огородом! А тут еще рыбку обещают живую всеядную… уже думаем где и из чего наш первый прудик при монастыре делать. Камешки вон и глину собираем…
— Так это же прекрасно. Нет?
— Радостно это — кивнул Тихон — Воспряли мы будто от сна ледяного. Уже и Охотник нам будто и не нужон почти…
— И это тоже прекрасно. Нельзя быть в тотальной зависимости от кого-либо.
— Вот мне и подумалось — не собрался ли ты в очередной раз не только имя, но и предназначение свое сменить? Не собрался ли ты вдруг покинуть Убежище и уйти навсегда?
Широко улыбнувшись, я покачал головой:
— Не совсем так.
— А как тогда?
— Назревают какие-то перемены — ответил я — Глобальные. Связанные не только с нашим Убежищем, с нашим крохотным теплым мирком. Благодаря крохам собранной информации уже понятно, что там в пустоши что-то происходит. Луковианцы мутят воду… или крошат лед… А быть может не только они. Но нас эти перемены может даже и не затронут — возможно проживем еще лет сто и даже не узнаем, что где-то что-то изменилось. Подобно дикарям из джунглей пропустим все самое интересное…
— Так может оно и к лучшему? Будем жить себе спокойно…
