Оруэлл: Новая жизнь - Дэвид Дж Тейлор
В отличие от Кей, Эйлин все еще жила дома. Адрес, указанный при зачислении на курс UCL осенью 1934 года, был домом в Блэкхите, который также занимали ее мать, ее брат Лоуренс, все более выдающийся торакальный хирург, известный (путано) в семье как Эрик, и его жена-врач Гвен. Мир, населенный О'Шонесси, был важен для нее - ее преданность брату распространялась на редактирование и корректуру его медицинских работ, - в результате чего Оруэлл вскоре был втянут в их паутину. Воскресные прогулки или экскурсии по живописным местам Хоум Каунти почти всегда заканчивались семейными ужинами в Блэкхите или в более солидном доме по адресу 24 Crooms Hill, Greenwich, который Эрик и Гвен приобрели летом 1935 года. Важно отметить, что Эйлин, похоже, проявляла более традиционную сторону Оруэлла - его принадлежность к высшему среднему классу. Они вместе катались верхом на Blackheath Common; Хеппенстолл вспоминал, как его угощали назидательными замечаниями о "подходящем" происхождении семьи Эйлин.
Отношения Оруэлла и Эйлин почти всегда попадают под рубрику "вихревой роман": молниеносное ухаживание, которое реализовалось в предложение руки и сердца чуть более чем за месяц. Невозможно сомневаться в интенсивности чувств Оруэлла, и все же в начале лета 1935 года несколько его эмоциональных мостов, похоже, так и остались непогашенными. Например, в первую неделю июля он планировал поездку в Саффолк, призывал Бренду "постараться выделить для меня немного свободного времени (во всяком случае, по вечерам)" и требовал, чтобы она встретилась с ним в Хейлсуорте в следующее воскресенье. Мы знаем, что эта конкретная поездка имела место, поскольку в письме Раймбо от середины месяца упоминается, что писатель провел несколько дней в Саутволде. Естественно, на этом этапе Оруэлл не стал бы говорить Бренде что-либо об Эйлин, хотя в более раннем письме, отправленном в мае, содержится дразнящее замечание о том, что она "не особенно несчастна", что может быть жестом в ее сторону. В любом случае, это не похоже на работу человека, который полностью посвятил себя пока что анонимному третьему лицу.
Реакция Эйлин на предложение руки и сердца была однозначно неоднозначной: она была заинтригована своим новым бойфрендом, ей нравилось проводить с ним время, но на этом раннем этапе она не решалась сделать решительный шаг. Опять же, отчасти сложность в определении того, где Оруэлл и Эйлин находились друг с другом - здесь, в 1935 году, или в любой другой момент их отношений - заключается в том, что большая часть того, что было написано о них, принадлежит третьим лицам, в основном друзьям Оруэлла, которые склонны видеть ее через призму, которую он, так сказать, создал для них. Будучи показанной знакомым своего мужа и иногда нервничая из-за этого, она, как правило, реагировала соответствующим образом. Так, Энтони Пауэлл и его жена леди Вайолет, хотя она им и нравилась, отмечали ее "защитную" сторону. 'Очаровательная', 'умная', 'независимая', - произносили другие литературные знаменитости, но, как вы подозреваете, это бромиды, отчеканенные случайными наблюдателями, которые не приложили никаких усилий, чтобы определить, какова на самом деле женщина, в обществе которой они сидят. Оруэлл усугубляет эту проблему тем, что не пишет о ней сам: вы можете прочитать большинство писем, которые он прислал из их пребывания в Марокко несколько лет спустя, не зная, что она там была.
И все же, какой бы загадочной ни оставалась Эйлин для некоторых друзей Оруэлла, они были едины во мнении, что она была ему полезна, выводила его из себя и добавляла новое измерение к той личности, которую он предлагал миру. Несомненно, во многом это было результатом того, что она находила удовлетворение в некоторых качествах, из-за которых предыдущие девушки иногда получали отпор: Любезность Оруэлла, его требовательный сухой юмор и его странные навязчивые идеи пришлись ей по вкусу. Что касается их свадьбы, то помимо необходимости Эйлин точно определить, что она думает о своем женихе, существовало еще несколько препятствий. Одним из них, естественно, были деньги. Эйлин была студенткой. Доход Оруэлла, складывающийся из авансов "Голланца", литературной журналистики и работы в магазине, с трудом достигал 300 фунтов стерлингов в год; что еще хуже, торговля в "Уголке книголюбов" упала, и в письме Бренде, налаживающей поездку в Саутволд, он жалуется, что "мою зарплату, такую, какая она есть, снова урезают". Но еще одним вопросом было будущее Эйлин, ее учеба и то, как можно использовать ее знания. Некоторые из ее друзей удивлялись ее очевидной готовности следовать планам Оруэлла. Кей, хотя и была рада оставить свой пост, как только увидела, насколько хорошо Оруэлл и Эйлин ладят друг с другом, была озадачена тем, что выглядело как намек на раболепие. Ее преемница, по ее мнению, "имела собственный интеллектуальный статус... Я думала, что это довольно трагично, что она должна отказаться от всего этого".
Тем временем лето 1935 года продолжалось: стояла очень жаркая погода, сообщал Оруэлл Бренде, "+ я ежедневно принимал ванну, часто перед завтраком". Бирманские дни" появились в магазинах, получив приличные продажи - более трех тысяч экземпляров, по словам автора, - и хорошие отзывы: Шон у Фаолаин в "Спектаторе" посчитал, что "у мистера Оруэлла есть свои методы, и они абсолютно компетентны в своем классе", а Г. У. Стоуньер из "Фортнайтли" похвалил его комедию и рекомендовал "всем, кто любит живую ненависть в художественной литературе". Исключением стал анонимный критик из Times Literary Supplement, которого позже назвали Г. Э. Харви и который, судя по его возвышенному тону, был старой рукой Бирмы. Книга имела "следы силы", решил Харви , но была "пропитана желчью". Кроме того, она была непростительно пристрастной. Автор полностью игнорирует новый тип бирманских чиновников, людей с высоким характером, которые возмущены У По Кинами даже больше, чем мы. А когда он пишет об их английских начальниках, что мало кто из них работает так же усердно и толково, как почтмейстер в провинциальном городке, он показывает, что вряд ли имел дело с людьми, которые действительно
