Лаврентий Берия. История, написанная кровью - Леонид Михайлович Млечин
Задним числом, в конце февраля 1942 года, начальник следственной части НКВД Лев Влодзимирский составил обвинительное заключение, в котором написал, что расстрелы проведены по «специальным указаниям директивных органов». Заместитель наркома внутренних дел Богдан Кобулов их утвердил, поставив везде дату — 17 октября 1941 года.
Документы, как положено, принесли прокурору СССР Виктору Михайловичу Бочкову. Он был не юристом, а офицером-пограничником. В 1938 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, но оказался в аппарате Наркомата внутренних дел. Берия, поговорив с ним, определил его в начальники тюремного отдела, потом 4-го (особого) отдела НКВД. А в 1940 году, слушая радио, Виктор Бочков узнал, что утвержден прокурором СССР.
И.В. Сталин, Л.П. Берия, Г.М. Маленков и В.М. Молотов на торжественном заседании в честь 24-й годовщины Великой Октябрьской революции на станции метро «Маяковская».
6 ноября 1941. [РГАСПИ. Ф. 558. Оп.11. Д. 1475. Л. 26]
Осенью 1941 года из Москвы были эвакуированы представители высших органов власти. Сталин остался. Почему? Историки и по сей день ищут ответ на этот вопрос
Он был, как сам признавался, потрясен:
«Назначение меня просто ошеломило, так как к исполнению этой должности я не был совершенно подготовлен и со мной ни до моей поездки в командировку, ни во время ее никто по поводу этого назначения не говорил».
Но от должности не отказался.
Когда майор госбезопасности Влодзимирский принес ему заключения о расстрелах, Бочков позволил себе побеспокоить Берию. Его интересовал только один вопрос: действительно ли имелось указание директивных органов?
Лаврентий Павлович рявкнул на прокурора СССР:
— Ты что, сомневаешься?
Прокурор Бочков на всех делах расписался: «согласен». И поставил ту же липовую дату — 17 октября 1941 года.
Когда возникла опасность, что немецкие войска войдут в город, партийный руководитель Москвы Щербаков вызвал начальника управления НКВД Журавлева и исполнявшего обязанности начальника контрразведывательного отдела Сергея Михайловича Федосеева, которому 4 октября присвоили звание капитана госбезопасности.
Щербаков сказал, что готовится группа партработников, которых оставят на подпольной работе:
— Мы не имеем недостатка в людях. Главное — отобрать тех, кто лучше подходит для работы в нелегальных условиях. Люди должны обладать опытом и навыками работы в массах. Им предстоит создать опорные пункты, через которые мы могли бы доводить до населения объективную информацию о том, что происходит на фронте и в тылу. Вам надлежит обеспечить профессиональную сторону дела.
Чекисты осторожно обратили внимание руководителя Москвы на то, что костяк партийного подполья — секретари райкомов и председатели райсоветов — люди известные в городе и области. Их же могут узнать и выдать!
— Опасность, которую предвидишь, — уже не опасность, — возразил Щербаков. — Не мне вам объяснять, что существуют методы маскировки, к которым прибегают нелегалы. Ваша обязанность — научить подпольщиков практически пользоваться этими методами. И не забывайте того, что мы имеем дело с людьми, которые в полной мере отдают себе отчет в том, на какое опасное дело они идут, и делают свой выбор сознательно.
Щербаков ответил так резко, потому что он знал позицию Сталина: подпольщиков и партизан должны возглавить местные партийные руководители.
Еще 18 июля Сталин подписал постановление «Об организации борьбы в тылу германских войск», в котором требовал, чтобы партийные секретари сами руководили подпольем и партизанскими отрядами, и угрожал карами тем, кто эвакуировался:
«Все еще нередки случаи, когда руководители партийных и советских организаций в районах, подвергшихся угрозе захвата, позорно бросают свои боевые посты, отходят в глубокий тыл, на спокойные места, превращаются на деле в дезертиров и жалких трусов».
За один день мобилизовали примерно восемьсот человек в подпольную партийную организацию! Среди них были видные в городе люди.
«Был отобран ряд партийных работников и переведен на другую работу, — вспоминал второй секретарь московского горкома Георгий Попов. — Одного секретаря райкома назначили инспектором райторготдела, другого сотрудником домоуправления, управляющий делами обкома стал мясником в магазине. Хорошо, что это не понадобилось, но дало много интересного в смысле познания жизни. Люди, перешедшие с ответственных постов на рядовую работу, многие проблемы увидели другими глазами».
Помимо чекистов и партработников нашлись сотни москвичей, которые, понимая, что они рискуют собственной жизнью, согласились остаться в Москве, если ее захватят немцы, и продолжить борьбу с врагом в подполье. Людей подбирали самых обычных, не имеющих опыта конспиративной работы — учителей, инженеров, рабочих, даже артистов.
Люди Берии объясняли будущим подпольщикам, как вести себя на оккупированной территории, учили обнаруживать слежку, уходить от преследования, выявлять провокаторов. Связь договорились осуществлять через курьеров и с помощью заранее оборудованных тайников.
«Я заехал на Садово-Каретную улицу, — вспоминал один партийный работник, — и в комнате первого этажа бывшего 3-го Дома Советов нашел старого близкого товарища, работавшего в обкоме партии. Оказалось, что он, выполняя спецзадание, живет под чужой фамилией под видом сельского жителя. Под полой расстегнутого стеганого ватника за ремнем брюк была видна рукоятка пистолета».
По архивным данным, в аппарате Берии подготовили для городского подполья шестьсот с лишним человек. Большая часть должна была заниматься сбором разведывательной информации, примерно двести человек — диверсиями, несколько десятков — актами индивидуального террора, остальным предстояло распространять листовки и антигерманские слухи.
Лишь несколько десятков были профессиональными чекистами. Каждому предстояло руководить небольшими агентурными группами.
Всеволод Меркулов вспоминал:
— В первых числах октября сорок первого Берия вызвал меня из Ленинграда, где я находился в командировке, и завел со мной разговор о том, что обстановка сложилась тяжелая, не исключена возможность нашей эвакуации из Москвы и что в связи с этим необходимо оставление на подпольной работе в Москве ответственного работника, члена ЦК, русского по национальности, явно намекая на меня.
Докладная записка Л.П. Берии И.В. Сталину о выселении из Москвы и Московской области советских немцев.
6 сентября 1941
Подлинник. Машинописный текст. Подписи — автографы И.В. Сталина и Л.П. Берии. [РГАСПИ. Ф. 644. Оп.2. Д. 16. Л. 181–182]
Идея сама по себе безумная: народного комиссара СССР, депутата Верховного Совета СССР Меркулова знало в лицо множество людей. Как бы он мог укрыться в подполье?
Но Всеволод Николаевич отказался по иной причине:
— Я сделал вид, что не понял намека Берии. Я считал, что эта работа очень ответственная, а я разведывательной работы почти не знал, так как столкнулся с ней впервые, будучи наркомом государственной безопасности СССР три-четыре месяца. С другой стороны, я опасался, что Сталин расценит мое согласие остаться в Москве при немцах как желание использовать
