Тебе не сбежать
Игорь
Смотреть на Ксю больно. Сама впала в уныние, и у меня сомнений куча сразу. Даже не хочу везти ее в клинику. Знаю, она думает, что не вернется уже домой. Жутко боится операцию, и даже не верит в успех. Поддерживаю, как могу, уговариваю всю дорогу, что плохие мысли надо выкинуть из головы. Но девушка будто не слушает, мнет в руках грызунок, который ей Айко подарил, и смахивает слезы со щек.
- Ксю, ну пожалуйста, перестань. А то не поедем в клинику.
- Мы уже едем.
- Вот всего пара дней, и ты снова будешь видеть…
- А если нет? А если вообще…
Она не может произнести, что там вообще. Обнимаю хрупкие плечи, шепчу что-то успокаивающее. Так и доезжаем. В клинике Ксению забирает санитарка, а я смотрю, как ее уводят от меня и едва сдерживаю слезы, молясь, чтобы все получилось. Никогда не было желания пустить слезу. Она так дорога мне стала.
Уехать не смог, вселился в гостиницу по соседству с клиникой. Меня не пускали к девушке, там все стерильно, готовили к операции. Даже позвонить не мог, телефон у Ксении забрали.
- Как она, - спрашиваю у стойки администратора в третий раз за день.
- Парень, успокойся, все нормально. Подготовили к операции, завтра с утра начнут. Хватит ходить сюда, работать мешаешь.
- А когда меня к ней пустят?
- После операции, когда в палату обычную переведут. Если все будет хорошо, то на третий день увидитесь.
- Не «если»! А все будет хорошо! – рыкаю я и иду на выход.
- Вот неугомонный-то, - несется мне вслед, но я не обращаю внимания.
Вечером звонит мама, просит вернуться домой, переживает, что голодный сижу.
- Ма, тут кафе на каждом шагу, я хожу перекусить, - успокаиваю маму.
- Ну все равно, чего там сидеть, у тебя школа. Все равно к Ксении тебя не пустят.
- В школе послезавтра каникулы. А Ксю знает. Что я рядом и ей спокойнее.
- Вот какой ты у меня стал… даже удивительно, - всхлипывает.
- Какой, ма?
- Заботливый…
Мама ошиблась, я добился, что мне разрешили ждать конца операции в коридоре клиники, а потом проводили в реанимацию, предварительно переодев в стерильную одежду. Я дошел до врача, и мы поговорили.
- Я решил, что тебе нужно быть рядом, когда девочка очнется. У нее подавленное состояние, и когда она очнется от наркоза, она должна услышать знакомый голос. Раз родители не приехали, то придется тебе на себя ее истерику взять.
- А почему будет истерика? – удивляюсь, и почему услышать голос, а не увидеть меня.
- Она сразу не прозреет. Вот представь, она три года после травмы теряла зрение, нерв зрительный атрофирован и должен восстановиться. Мы можем направить ее потом в реабилитационный центр, пока не восстановится. Но можно и по месту жительства ходить на процедуры и получать лечение.
Вот засада! А мы думали, что сразу все будет, откроет глаза после наркоза и все видеть будет. Да, истерика будет.
- И сколько будет восстанавливаться? Тоже три года? А Ксении вы про это рассказали?
- Не три года, но месяца два уйдет. Есть еще опасение, что нерв сильно пострадал и вернуть зрение не получится. Но опухоль расти не будет, хоть она и доброкачественная, на мозг давит.
Я чуть не застонал. Хоть бы все получилось…
- Пациентке мы донесли информацию, но не стали вдаваться в подробности и строить преждевременные прогнозы. Будем надеяться на лучшее. Вот если бы ее родители обратились к врачу, когда зрение падать стало, все обошлось бы… Три года они бездействовали. Жаль девочку, настрадалась.
Я настроился ждать долго, на весь день, думал операция сложная, мозг все-таки, но уже через полтора часа из дверей оперблока выкатили каталку, на которой лежала бледная Ксения.
- Операция прошла успешно, надежда, что зрение вернется, есть. Шансы большие. Но не сразу, я говорил, - остановил меня хирург, а потом сам проводил в палату реанимации, где девушку подключали к разным аппаратам. – Ты тихо сиди, ничего не трогай. Примерно через час Ксения придет в себя, не дай ей плакать, нельзя ей сейчас напрягаться. Мы забинтуем ей глаза, психологический шаг, чтобы она не пыталась разглядывать темноту и пугать себя.
Все ушли, а я сидел рядом с кроватью на стуле, перебирая тонкие пальцы ангела и моля, чтобы все быстрее пришло в норму. Мечтал, как повезу ее летом на море, и она уже будет прекрасно видеть. Касаюсь губами прохладных фаланг, не замечая, что за нами подглядывает медсестра в окно послеоперационной палаты. Тихо пищит аппаратура, действуя на нервы.
Вскоре Ксю попыталась пошевелиться, и я поспешил ее успокоить.
- Тише, я здесь, с тобой… - удерживаю ее за плечи. – Все позади, теперь только восстанавливаться осталось.
Я говорил и говорил, и истерики не последовало. Можно было подумать, что Ксения спит, но она легонько сжимала мою руку. Говорить не могла, видимо сил не было. Заходили врачи, проверяли ее состояние, что-то выключали, ставили капельницы.
Через два дня ее перевели в палату, и психолог решил, что повязку с глаз можно снять, пациентка адекватно себя ведет. А мне было страшно, как представил, что сейчас снимут бинты и Ксю ничего не увидит. Так и с ума сойти можно, будто ничего не изменилось.
- Игорь… - тянет руку, ища меня. Я ловлю ее ладонь и сжимаю.
- Ксю, врач сказал, что ты ничего не увидишь пока.
- Я знаю. Должно пройти время… месяц или два.
- Все будет хорошо, слышишь?
- Да.
Голос ее какой-то безжизненный, будто не верит до сих пор.
