Черный Дракон - Денис Анатольевич Бушлатов
Документация времен ее пребывания в резервации так же оказывается более чем скудной. Прежде Каллену доводилось слышать версии, что именно там и произошло ее знакомство с Гидрой. Нигде не сохранилось никакой информации о пребывании главы восстания под стражей Ордена, но поговаривали, что связанно это было лишь с тем, что та сама уничтожила все документы при побеге. Или же, что было куда более вероятно, она все же сумела тогда скрыть свою настоящую личность, выдумав для кассаторских отчетов ложное имя и биографию.
Говорили, что именно способности Видящей пробудили в Гидре первые мысли о возможности поднять новый Бунт, собрав под своими знаменами невиданное количество обиженных на империю и все человечество абаддонов. Вместе же они якобы сбежали от Ордена для воплощения планов в жизнь и вместе отыскали всех позже присоединившихся к ним бунтовщиков...
Непосредственного участия в самом Бунте она, что очевидно, не принимала, выполняя для своего боеспособного отряда лишь работу сыщика. Каллен открывает последнюю подшитую страницу, озаглавленную до дрожи лаконично.
Смерть.
***
640 год от Прибытия на Материк, за три недели до нападения на Скара
Он оказывается одним из самых невезучих — тех, чье тело учтиво предали огню после мнимой смерти.
Люди считают это мерой предосторожности: мол, если покойник и был полукровкой, из пепла абаддоном ему уже не стать. Породившей этот миф причиной стало то, что восстановление сожженного тела отнимало куда как больше времени.
Его колотит мелкая дрожь, несмотря на чужой плащ, обернутый вокруг голых плеч, и разожженный совсем рядом огонь. Медленно восстанавливающийся кровоток бросает то в холод, то в жар, зрачки беспокойно мечутся под опущенными веками, а пересохшие губы шепчут что-то обрывочное и невнятное.
К моменту, когда Видящая, добровольно вызвавшись присмотреть за возможным союзником, заходит к нему, он, наконец, начинает затихать, изредка вздрагивая всем телом. Она чувствует, как прежде беспокойно, со вспышками, клокотавшая в нем сила начинает разглаживаться, течь размереннее, принося с этим толику спокойствия, и его хриплое прерывистое дыхание чуть выравнивается.
Ни ей самой, ни кому-либо из остальных, еще не доводилось быть рядом с новорожденным абаддоном. И сейчас, сидя рядом с ним, она пытается вспомнить собственное рождение, воссоздать по неясным обрывкам воспоминаний те чувства и ощущения.
Ей трудно сказать, сколько времени проходит. Тихо трещат просмоленные поленья в костре и совсем затихает лежащий перед ней человек, когда, наконец, она решается протянуть к нему руку и легко коснуться плеча.
Он подскакивает с каменного пола, и огонь шипит, как дикая кошка.
— Все в порядке, — девушка вздрагивает от неожиданности, но не убирает протянувшейся к нему руки. — Я не враг.
Его дыхание учащается, а сердце стучит о ребра так гулко, что должно быть слышно и снаружи их убежища. Он не отвечает, но не сопротивляется, когда одна ее ладонь, а следом и вторая, накрывают его лицо. Она чувствует залегшую меж бровей складку и то, как мелко дрожат его пересохшие губы.
— Вот так.
Большим пальцем она мягко гладит чужую скулу. Осторожно, без резких движений, чтобы не вспугнуть.
— Здесь ты в безопасности.
Человек выдыхает рвано, крохотными порциями выбрасывая воздух из вновь работающих легких. Его холодная кожа все еще хранит терпкий запах земли.
— Как твое имя?
Он молчит, и Видящая мысленно укоряет себя за излишнюю поспешность, когда чужие руки вдруг хватают ее за плечи. Маленький твердый предмет, который человек прежде судорожно стискивал в ладони, больно впивается ей в кожу.
Огонь трещит, как сотня высохших палок, разом ломающаяся под ногой великана, а дыхание мужчины снова учащается. Неровное, испуганное. Прежде, чем она успевает вновь заговорить с ним, раздается охрипший от долгого молчания, дрожащий голос:
— Кто я?
Девушка удивленно замирает, и он повторяет. Уже громче, но с все тем же отчаянием:
— Ты знаешь, кто я?
Когда трясущимися пальцами она касается его горячего лба, его мысли проносятся перед ней бессвязной кавалькадой, вспыхивают едва ли на мгновения, яркие и смазанные как брызги, больше, чем может вместить человеческий разум. Сотни лиц, тысячи картин, миллионы оборванных фраз, теперь искрящихся и в ее голове.
Видящая отшатывается назад, почувствовав головокружение, и разрывает их короткий контакт. Она не сильный телепат, основной ее талант заключается в ином, но и ей ясно, что подобное странно даже для переживающего свое второе рождение.
— Очнулся? — голос Гидры за спиной приводит ее в чувство. За шумом чужого сознания она совсем не ощутила ее приближения. — Славно. Тогда поговорим.
Видящая поднимается на ватные ноги и шумно сглатывает. Лишенная возможности видеть самостоятельно, со своим рождением она обрела дар смотреть на мир сквозь мысли и воспоминания тех, кто впускал ее в свой разум. И хоть это всегда давалось ей непросто, увиденное сейчас не шло в сравнение ни с чем прошлым. Это было жутко, было так безумно и так неправильно. И так тянуло еще хоть раз коснуться сознания этого странного человека.
Прежде чем оставить их вдвоем, отправившись к остальным, она слышит слова Гидры:
— У меня есть предложение именно для тебя. Нам есть что обсудить.
Глава 10, или "Под белым китом"
625 год от Прибытия на Материк
Не было совершенно ничего удивительного в том, что девица, по договоренности Гидеона с пиратами промышлявшая обчищением карманов в отдалении от порта, даже не сумела припомнить названия нужной таверны, назвав в качестве указателя лишь белую рыбу на вывеске. При этом любой, временный ли или постоянный, обитатель прибрежной части Траноса едва услышав об этом месте мигом закивал бы с пониманием. Одни с довольной ухмылкой, другие же с отвращением (а быть может и заметным страхом) и настоятельным советом ни за что туда не соваться.
Таверна "Под белым китом" распахнула скрипучие двери в свое пропахшее рыбьими потрохами нутро еще в те года, когда обитавшие в Гренне пираты не были Траносу даже гостями. В то время она принадлежала старому моряку, ушедшему на покой после потери второй ноги, и больше походила на прогнившее корыто. После смерти старика дело
