Притворись моим другом
Руслан
После всего, что произошло в течение дня, я ожидаемо для себя теряюсь. На звонки предков не отвечаю намеренно, а позже и вовсе отключаю телефон, чтобы нервная система не взвизгивала каждый раз, когда вибрация гаджета оповещала о новом входящем вызове. В квартиру матери не еду, а сворачиваю в район, где живёт Серёга. Его маленькое жилище в пятиэтажке стало для меня временно постоянным пристанищем. Практически все шмотки уже перетащил в берлогу к Лазаренко и не представлял на данный момент другой жизни.
Да, посещение матери и слова отца на меня повлияли. Решение о том, что я теперь буду жить с ней и верну прежнего сына в дом, было принято на эмоциях. И как еще? Когда перед глазами ее несчастное посеревшее от болезни лицо и надежда в серо-зеленых омутах. Вернусь и сыграю возложенную на меня роль, но не сейчас.
Внутри настоящий апокалипсис. Равнодушие пытается загасить вспыхнувшие ощущения, а все из-за новенькой. Из головы не выходят ее глаза, полные слез, упрямо вздернутый нос и стальные объятия, которыми она меня наградила. Я отчаянно ищу пути, которые помогут вытравить из груди противный скрежет, возникающий от легкого касания. Это не нормально. Так не пойдет.
Друга дома нет. Я скидываю с себя школьную форму и влезаю в джинсы с толстовкой. По-хозяйски штурмую холодильник Серого и набиваю желудок едой, стараясь не думать о том, как там Майорова с ее растерзанной лодыжкой. Рана глубокая, но от такой хромать не будешь. Значит, еще и вывих, как минимум. Даже жевать перестаю, когда в памяти всплывает момент обработки раны. Тонкая лодыжка. Влажные волосы, вкусно пахнущие сладостью, и полыхающие щеки новенькой. Остатками бутерброда чуть не давлюсь. Закашливаюсь и прилипаю губами к кружке с чаем. К черту Майорову с ее травмами! Всё, что должен был, я сделал!
Со злостью сгребаю кожанку и сажусь на мотоцикл. Маршрут выбираю неосознанно. Вливаюсь в поток транспорта и слежу за движением. В пригород попадаю быстро. Скорость мотоцикла и возможность маневрировать среди машин позволяют избежать пробок и потери времени. К дому бабули подъезжаю с улыбкой. Оставлю мотоцикл во дворе и быстро поднимаюсь по ступенькам. Входная дверь, как всегда, открыта. Сколько бы не читал нотации отец, она не спешила его слушать.
Уже с порога глубоко вдыхаю и ощущаю, как рецепторы блаженно танцуют. Пирожки с вишней. Наверняка. Скидываю кроссы и не успеваю двух шагов сделать. Из коридора доносится топот, и вот я валяюсь на полу, сбитый с ног довольной мордой. Шершавый язык проходится по моему лицу. Лапы придавливают. Смеюсь, не предпринимая попыток скинуть с себя псину. Бесполезно. Пока не покажет, насколько он соскучился, не успокоится.
- Граф, место! – бабуля появляется следом и тут же ругает наглую морду.
Доберман с неохотой садится рядом и смотрит на меня, свесив язык набок. Дышит так, словно стометровку пробежал, а я треплю его за уши. Давно не приезжал. Вот мой четвероногий друг и взбесился. Перевожу взгляд на бабушку, которая сложила руки на груди и изучала мое лицо. Всегда так делает, стоит мне появиться на пороге без предупреждения. Семейные правила, чтоб их, - звонить перед приездом. Папочка так учил.
- Руки мой, - бабуля кивает в сторону кухни, - и за стол. Как знала, твои пирожки с вишней спекла.
Улыбаюсь, продолжая мучить уши пса. С ним невозможно сдержать эмоции. Душу наизнанку выворачивает своей наивной мордой. За мной следит, пока я тщательно мою руки, и выполняет обязанности охранника на все сто процентов, заземляя свой зад рядом с моим стулом. Знает, что и ему перепадет вкусного.
- Не смей этому гаденышу даже маленький кусочек дать, - усмехается бабуля, расставляя на столе вазочки и чашки, - я тут отвернулась, так он стащил два пирога, наглая морда!
Она смешно грозит Графу пальцем, от чего тот демонстративно отворачивает морду, но косит взгляд на стол. Продолжаю улыбаться, а бабуля устраивается напротив меня и в миг становится серьезной. Не к добру явно.
- Боря сказал, что Вера совсем плоха, - начинает прямо с больной темы.
Совсем не любитель ходить вокруг, да около. Улыбка тут же сплывает вниз к лапам Графа. Не за душевными разговорами я приехал. Только вряд ли родственницу это интересовало. Мозгоправство – семейное ремесло.
- Что еще он сказал? – с равнодушием принимаюсь за пироги.
Бабуля тяжело вздыхает, убирая седую прядь со лба. Хмурится, от чего по ее лицу разбредается сеть возрастных морщин. Для своих шестидесяти выглядит она отменно. Не молодится, как многие, да и бабками отца не пользуется, чтобы покорить бьюти-сферу, чем мне нравится.
- Что ты с катушек слетел, - спокойно добавляет и наливает нам чай по чашкам.
Знакомый аромат разлетается по кухне и оседает в легких. Разваливаюсь на стуле, не спеша с ответом. С катушек я не слетал. Батя утрирует.
- Снова дезинформирует тебя, - пожимаю плечами и отламываю большой кусок для Графа.
- Ой ли? – бабушка поднимает одну бровь, но тоже не игнорирует пирожки.
Любовь к выпечке с вишней у нас взаимная, поэтому некоторое время сидим в молчании.
- Надо было с Серёжей приехать, - отставляет от себя чашку с чаем и смотрит на меня рентгеновским взглядом, - как он?
Проглатываю тугой ком в горле и прочищаю горло. Еда так и поперек может встать.
- Нормально.
Снова треплю Графа за уши. Есть у меня такая слабость. Собака – единственный верный друг. Теперь.
- А ты?
Вопрос удушающий. Тисками легкие зажимает, но я пожимаю плечами.
- Тоже, - на нее принципиально не смотрю, чтобы не выдать ненужных эмоций, - жив и здоров, как видишь.
В отличие от Димона. Тот уже несколько месяцев землю парит.
- Врать ты у кого научился? – не унимается бабуля, пока я стискиваю челюсти. – Пора уже поговорить о произошедшем, Руслан.
- О чем? – всё-таки поднимаю голову и ловлю посыл, ощущая, как за ребрами лопается каждая клетка.
- О твоём душевном состоянии, внучок, - скребет по открытой ране, - я же вижу, как ты изменился. Еще и Вера…
